В одно прекрасное утро мы отправились на маленькую рекогносцировку. Нас было человек двадцать с капитаном Жолиеттом во главе. «Братцы,— сказал он нам при выступлении,— надо позаботиться о том, чтобы эти проклятые черномазые черти оставили нас, наконец, в покое!» И тогда он позвал меня — капитан всегда меня отличал…
— Из этого я заключаю, что вы когда-то оказали ему услугу, — приветливо перебил граф.
— Гм… вы очень проницательны, господин маршал,— гордо сказал сержант,— собственно говоря, это была сущая безделица: один из этих дьяволов бросился на капитана с ятаганом, и я отсек кабилу руку — вот и все. Итак, капитан крикнул:
«Сержант Кукушка!»
«Здесь»,— ответил я.
«Кукушка,— сказал он затем тихо,— никогда невозможно знать, к чему приведут такие рекогносцировки: надо на всякий случай приготовиться к худшему. Слушай, у меня есть мать, она живет в Марселе на Майланаллес, зовут ее госпожа Жолиетт. Если я погибну — попросись в отпуск, отправляйся во Францию и передай матушке это кольцо!»
— Кольцо? — вскричал взволнованный граф Монте-Кристо, быстро взглянув на Мерседес.
Она вспыхнула и, молча сняв с пальца простое серебряное кольцо, протянула его графу. Тот со слезами на глазах посмотрел на него: это было обручальное кольцо, некогда подаренное Эдмоном Дантесом испанке Мерседес.
— Прости, Эдмон,— прошептала дрожащим голосом бедная мать. — Я дала Альберу это кольцо, как талисман, оно должно было принести ему счастье.
— Я не хотел брать кольца,— продолжал Кукушка,— зная, что капитан не так легко дает себя в обиду… от случайности же никто не застрахован… меня могли так же легко убить, как и его. Но все было тщетно… я повиновался — дисциплина прежде всего! Выступив, мы скоро дошли до известного ущелья. Бедуины не показывались, они спрятались, может быть, за близлежащими скалами. Наступила ночь, мы решили немного подкрепиться. Вдруг послышался шум, и нас моментально окружила шайка бедуинов. Завязалась отчаянная схватка, грохот выстрелов разбудил бы и мертвого. Неприятель же все прибывал — и нам было очень трудно защищаться. Вдруг я заметил на скале бедуина, который целился из мушкета — и где он только стибрил его — в капитана. Я мигом, взобрался на скалу и схватил каналью за шиворот… но в ту же минуту мы свалились в пропасть футов на двадцать, и я потерял сознание.
— Ну, а что случилось с капитаном? — воскликнул граф.
— Прошу прощения,— сейчас я все расскажу вам, что сам знаю. Пришел я в себя уже на рассвете. Каким образом я не свернул себе шеи — для меня до сих пор остается загадкой. Стал искать товарищей: они не могли быть далеко. Кричал… все тихо… Полуживой я дотащился до поля битвы.
Страшное зрелище увидел я: передо мной лежали обезглавленные трупы моих товарищей. Меня охватил ужас, и до сих пор, как вспомню, так в жилах стынет кровь! Мне никогда не забыть этой страшной минуты.
Немного погодя я начал осматривать трупы и, несмотря на весь ужас и горечь, вскрикнул от радости — капитана не было между убитыми. Захватили ли его бедуины в плен? Я звал, кричал, бегал кругом — ответом был только хриплый вой гиен, чуявших добычу! Похоронить трупы я не мог: почва была каменистая, да и лопаты у меня не было. Помолился я за упокой их душ, собрал их ружья и патроны и поплелся обратно в лагерь.
Когда я рассказал, что случилось, мне сначала не поверили, назвали трусом и решили, что я покинул товарищей. Я был взбешен, потребовал, чтобы мне дали отряд, и с ним вместе вернулся к месту побоища. Там мы застали еще более ужасное зрелище: гиены уже растерзали обильную добычу, и на месте резни валялись лишь окровавленные кости и обрывки одежды! Понятно, что теперь мне поверили, и во все стороны были разосланы патрули для розыска капитана. Через перебежчика арабам был предложен богатый выкуп за пленника, но все было тщетно — капитан точно провалился сквозь землю.
Один раз мне показалось, что я напал на след. К нам в лагерь явился марабут — так арабы называют своих колдунов,— чтобы просить милостыню, как говорили товарищи, я же думаю, что он был просто шпион. Один из наших офицеров спросил его при мне, что сталось с капитаном Жолиеттом. Марабут ответил, что ничего о нем не знает и даже никогда не слыхал этого имени, но я заметил, что глаза его при этом сверкнули — эти кабилы все такие лицемеры и мерзавцы!
— Вы сообщили об этом офицеру? — спросил граф.
— Конечно. Он сначала посмеялся надо мной, потом снова приказал привести к нему марабута, но того уже и след простыл…
— Как звали этого марабута?
— Где тут запомнить их имена… кажется, Элак или Ахель — что-то в этом роде.
— Так опишите мне его наружность: у него худощавое лицо, оттопыренные уши и бородка клином?
— Право, можно подумать, что вы видели эту каналью, господин маршал,— с. удивлением воскликнул Кукушка.
— О нет, я сказал так наудачу — я вообще знаком с внешностью этих сынов пустыни. Еще один вопрос: его звали, быть может, Радиель эль Ахем?
— Черт возьми, вы угадали. Теперь, зная его имя, найти его будет нетрудно,— с восторгом ответил Кукушка.
Мерседес встала — новая надежда блеснула в ее глазах, но Монте-Кристо, с нежностью взяв ее за руку, сказал:
— Мерседес, берегись — надежда обманчива. Это вовсе не имя. Радиэль эль Эхем — просто «великий волшебник», так называют людей, имеющих большой вес в жизни племен южной Алжирской Сахары.
Эти слова очень огорчили Мерседес, она опустила руки и машинально посмотрела в окно.
— Это все, что вам известно? — снова обратился граф к зуаву.
— К сожалению, да,— ответил Кукушка.
Мерседес в эту минуту стояла к ним спиной, зуав сделал графу знак и приложил палец к губам.
— Исполняя свое обещание,— громко продолжал зуав,— я взял отпуск и приехал во Францию. Я передал госпоже Жолиетт кольцо и рассказал о случившемся. Только бы мне разыскать моего капитана, но, боюсь, это невозможно.
— Невозможно?! — вскричала Мерседес, с мольбой взглянув на графа.
— Сержант Кукушка,— строго сказал Монте-Кристо,-для мужчины никогда не должно быть ничего невозможного. Я, например, достиг многого из того, что для других было невозможно.
— Конечно, если вы, господин командир, возьметесь за это дело, тогда будет совсем другой разговор,— с уверенностью произнес зуав.
— Я сделаю все от меня зависящее…
— Ура! Господин командир — могу ли я так называть вас?
— Но я уже говорил вам…
— Прошу прощения, позвольте мне так вас называть, меня же называйте просто Кукушка, говорите мне «ты», это будет для меня большая честь и вместе с тем — в порядке вещей.