на аэроплане. Летательный аппарат, благодаря мощи своего двигателя, способен генерировать электричество, которое так необходимо для работы радиоприёмника. В общем, мы будем вам подавать команды с земли, направлять вас — а вы, в свою очередь, будете докладывать о каждом выполненном шаге.
— Так точно! — бодро ответила Гладерика.
Впрочем, бодрой она была лишь напоказ. Внутри неё всё не унималось сожаление о сказанном Александру. Это мешало ей заниматься подготовкой к полёту, настраиваться на него. Она то и дело мысленно порывалась вбежать в лазарет и, несмотря на предстоящий полёт и возмущения доктора Ларсена, увести Александра так далеко, чтобы никакие высокопоставленные чины не смогли разлучить их. Конечно, другой половиной её головушки это оценивалось как абсурд, но и она была согласна с тем, что оставить ситуацию в таком положении было бы как минимум неуважительно ко своему возлюбленному.
«Должна же я сделать хоть что-то! — думала она в этот момент». Однако, находясь в штабной палатке под присмотром Романа Ивановича и генералов, имея перед собой план полёта и находясь в эдаком положении заложницы собственных стремлений, сделать что-либо практически не представлялось возможным. Внутреннее состояние ей не удалось скрыть от пристального взгляда Стёпы:
— Тебя что-то тревожит, — твёрдо констатировал он, даже не удостоверившись на словах.
— С чего ты взял?
— Ты очень невнимательна и взгляд у тебя рассеянный.
— Да? Как странно…
— Я не из тех людей, кто будет упорно добиваться объяснений; раз уж ты решила молчать — то я не имею права вмешиваться в твоё молчание.
— Что ты такое говоришь? — удивлённо спросила Гладерика. — Разве же я скрывала когда-нибудь что-то серьёзное?
— Этого мне доподлинно неизвестно, — пожал плечами Стёпа.
— Слушай, Стёпа… — вдруг сменила тон на более серьёзный девушка. — Вот что бы ты делал, если бы твоя хорошая знакомая вдруг попросила прощения, заявив, что всё, что было построено прежде — это ошибка, и скрылась из виду? Что бы ты о ней подумал.
Юноша нахмурился.
— Нелёгкий вопрос ты мне задала. Нелёгкий и размытый. В разной ситуации можно сказать подобные слова. Мне было бы интересно, что сама чувствовала эта девушка в тот момент.
— Положим… Положим, она чувствовала безысходность своего нынешнего положения. Она осознавала, что в скором времени она может исчезнуть из жизни своего возлюбленного очень надолго, если не навсегда.
— Возлюбленного? То есть, моя воображаемая визави влюблена в меня?
— Именно так, и никак иначе. Но до этого в этой любви она своему избраннику никоим образом не объяснялась.
— Что же, — после недолгой паузы ответил Стёпа, — в таком случае, я бы опрометью бросился к ней, добиваясь хоть каких-то объяснений.
— А если она не захочет говорить об этом? Притом, Стёпа, ты человек умный и прозорливый, тебе и объяснений никаких не надо.
— Когда дело доходит до попытки понимания взаимоотношений между мужчиной и женщиной, мой разум перестаёт действовать в привычном виде. Он становится резким, неуправляемым, заносчивым и очень ранимым. Что касается женщин — то, как по мне, они в принципе недосягаемы для нашей грубой мужской логики.
— Вот как?.. — задумалась Гладерика.
Стёпа дал ей пищу для размышлений, и на долгое время она замолчала.
— Скажи, Стёпа… — резко сменила тему девушка после затяжного молчания. — Не завидуешь ли ты мне сейчас?
Вопрос застал юношу врасплох. Впервые невозмутимый и флегматичный Степан Адлерберг явно забеспокоился и занервничал.
— Кого теперь это должно волновать? — процедил он.
— К примеру, меня, — недоумевающе ответила Гладерика. — Ты — один из наиболее достойнейших кандидатов, ты безупречен!
— Безупречен, — впервые с иронией повторил Стёпа. — Ты ведь многого обо мне не знаешь… Не знаешь, кем я был до вступления в ряды эскадрильи, не знаешь мои истинные мотивы. А что, если я скажу тебе, что всё, ради чего я стараюсь здесь — это не испытывать какое-то пьянящее чувство эйфории от полётов, а просто заработать?
— Заработать?.. Но как это сделать здесь?
— Здесь мне дают бесплатный кров и пищу, превращая меня в хорошего лётчика. После этого мне можно будет вступить в ряды вооружённых сил на весьма завидную должность, получая хорошие надбавки.
Гладерика подняла глаза вверх, соединяя у себя в уме звенья логической цепочки, данные Стёпой.
— Зачем тебе столь тяжёлый путь для заработка? Не лучше ли было в таком случае заняться предпринимательством или сразу поступить на военную службу?
— Это был полностью мой выбор… — ответил Стёпа, и глаза его вмиг опустели. — Пожалуй, тебе, как своему напарнику, дублёром которого я являюсь, я могу рассказать несколько фактов из моей биографии.
Родился я в бедной дворянской семье Адлербергов, в доме на берегу моря. Мы были столь бедны, что порой нам приходилось собирать подаяние. Хочешь — верь, хочешь — нет, но тамошние крестьяне нам подавали, кто что мог, порой даже снимая с себя собственную рубашку и отдавая свои кровные сбережения. Кто продуктов принесёт, кто по хозяйству поможет. Судьба могла отнять у нас богатство и влияние, но не могла отнять у нас чувства достоинства и гордости. Прожив так несколько лет, мой отец решил, что так более продолжаться не может. Тогда он начал мастерить из подручных материалов всякие безделушки, а потом продавал их за бесценок. Сперва я не обращал внимания, но потом заметил, что все его поделки так или иначе связаны с небом: маленькие аэропланы, винтокрылы, даже фигурка Икара. Он грезил небом, Гладерика, но несправедливое забвение и бедность тянули его к земле — с каждым прожитым годом всё больше и больше. О чём это я… С самого детства я был приучен к тяжёлому труду, но главное — меня с младенчества отучили ныть, жаловаться и ярко выражать свои эмоции. Когда каждый день крутишься, и не такие уроки усвоишь. Впрочем, ближе к делу. Когда мне исполнилось четырнадцать, отец отдал меня в кадетское морское училище. Там я постиг основы инженерной науки и корабельного дела, окончив его в звании лейтенанта. Приехав домой, я узнал, что мой отец находится при смерти. Не помня себя от страха и отчаяния, я подбежал к его одру, хотел было его подбодрить, но последними его словами… — голос Стёпы слегка задрожал, — последними его словами были: «Покори своё небо, сынок». Даю слово, именно тогда я впервые расплакался. Мы сидели с матушкой возле него и не знали, куда себя деть, что делать дальше. Я продолжил заниматься военным делом в своём родном крае, но было всё это как-то машинально, без какого-либо желания. Казалось, скоро я отчаюсь полностью и потеряю всякий смысл к существованию. Служба приносила копейки, выслуживаться и продвигаться по карьере вверх я не хотел… И