Мортимер Мемпес записал свои впечатления, когда завеса цензуры слегка приподнялась.
«Д-р Конан Дойл работал, как лошадь, пока ему, буквально насквозь пропитанному заразой, не приходилось мчаться на холмы за глотком свежего воздуха. Это один из тех людей, кто делает Англию великой». Мемпес — соломенная шляпа подвернута с одного края — интервьюировал его там же, на холмах. Неизбежно первый вопрос был о Шерлоке Холмсе.
— Какой из рассказов вам самому больше всего нравится?
— Думаю, тот, про змею, — ответил слегка опешивший доктор, — но сейчас мне ни за что не припомнить его названия. Прошу прощения.
Мемпес не оставлял его ни в миазмах под навесами на крикетном поле, ни в павильоне. И всюду, пока доктор работал, он делал наброски. Это были вполне цензурные рисунки, приукрашенные для удовольствия публики, но все же передававшие что-то такое в старшем враче, за что его боготворили пациенты. Это было не его врачебное искусство. Это было само его участие, как очаг, излучающее теплоту доверия; его презрение к опасности, его свободное обращение с предписаниями.
Под бормотание бредящих, под истошную скороговорку умирающих он нянчился с ними, развлекая их рассказами, писал за них письма. Тропические ливни барабанили по крыше; на улице приходилось пробираться по шестидюймовому слою грязи. Начались частые ссоры с майором Друри, впрочем, тот столкнулся вскоре с другим ирландцем, умевшим одним особым, страшным взглядом заставить старшего офицера замолчать.
«Один человек, — записал Конан Дойл в своем дневнике, — умер, пока я обмахивал его. Я видел, как свет померк в его глазах. Ничто не может превзойти терпения и храбрости Томми».
И все же человеческая природа прорывалась наружу.
«У нас есть пять буров, тихих, скромных людей, работающих в палатах. Один из них стоял и наблюдал похороны и какой-то Томми запустил ему палкой в лицо. Бур ушел. Позорный случай! Такое не должно повториться».
Наконец в этом аду стал виден какой-то просвет. Пришел приказ переправить 50 выздоравливающих назад, в Капскую колонию. Прибыл новый доктор. 24 апреля, в яркий солнечный день на исходе сезона дождей, до Конан Дойла дошел слух о предстоящей атаке водопроводных сооружений.
С Арчи Лангменом и двумя журналистами поскакали они вслед Конной инфантерии, которая, спешившись, развернутой цепью продвигалась в направлении кирпичных дымоходов, указующих на водопроводные сооружения. Далеко впереди можно было различить силуэты бурских всадников. Раз или два раздались отдаленные ружейные выстрелы. Но никакого штурма не потребовалось — ибо и сопротивления не было. Когда они вернулись, по Блумфонтейну разнеслись слухи о генеральном наступлении по всему фронту. И 1 мая лорд Робертс начал наступление на Иоганнесбург и Преторию.
Вдоль фронта в 30 миль, от холма к холму отсвечивали зеркала гелиографов. Едва лишь последний солнечный шлем центральной колонны скрылся за воротами Блумфонтейна, словно со вздохом облегчения, грянули духовые оркестры, знаменуя уход из этого зачумленного места. Кавалеристы, вооруженные саблями и легкими карабинами, сдерживали лошадей, разрезвившихся в зеленом вельде. Выздоравливающие от тифа (а их оставалось еще три тысячи) выглядывали из всех окон, силясь прокричать «ура!». Конан Дойл, проснувшись на рассвете под звуки «Британских гренадеров», понял, что выступают гвардейцы, а значит, начинается что-то серьезное. Вскоре он встретил взволнованного Арчи Лангмена.
— У тебя изможденный вид, — сказал юный Лангмен, — майор может теперь сам справиться с делами. Устроим себе отпуск на несколько дней и поскачем за главной колонной. Может, попадем под артобстрел.
И они поехали. Вновь с удивлением для себя заметил он, что чувствует себя под обстрелом гораздо менее напряженно, чем ожидал. «Мысли мои были заняты другим. Я был так раздосадован пропажей ранца, что на время забыл про снаряды, носясь туда-сюда в надежде отыскать его».
Через три дня Арчи Лангмен и Конан Дойл вернулись в госпиталь. В своей палатке он нашел письма из дома, письма из Индии и экземпляры своей новой книги рассказов «Зеленый флаг», вышедшей в начале апреля. Книга состояла из 13 рассказов — от пиратских, про капитана Шарки, до настоящей дьявольщины под названием «Король лис». Но сейчас ему было не до рассказов.
Дома пресса шумела об армейской реформе. У него уже давно были собственные соображения на этот счет, теперь, благодаря личным впечатлениям и разнообразию мнений тех, с кем ему приходилось говорить, укрепившиеся еще более. Он набросал заметки для статьи в «Корнхилле». Но написал статью только в середине июня, когда бурская война близилась в завершению.
Президент Крюгер, захватив государственные архивы, бежал за день до того, как 31 мая лорд Робертс вошел в Иоганнесбург. Крошечный, уединенно расположенный Мафекинг был освобожден. В начале июня подняла британский флаг Претория, столица Трансвааля. А далеко в Лондоне м-р Бердет-Кутс сделал несколько сенсационных «разоблачений», касающихся состояния госпиталей во время эпидемии; пресса неистовствовала; Конан Дойл поместил в «Британском медицинском журнале» ответ, отметив ту простую истину, что ни один госпиталь — гражданский или военный — не мог бы сделать больше, чем было сделано в Блумфонтейне. Кроме того — уж не будем говорить, как это должно было оскорбить чувства лучших военных экспертов или подогреть эмоции пожилых клубных завсегдатаев, — он написал статью об армейской реформе под заголовком «Несколько военных уроков».
«Уроки войны, — писал он, — состоят в том, что полезнее и выгоднее для страны содержать меньше хорошо натренированных солдат, чем много, но разного качества. Нужно обучать их стрельбе и не тратить времени на парадную муштру».
Написав статью, Конан Дойл решил, что с этой целью в Англии должны быть основаны стрелковые клубы, и если никто другой не займется их организацией, то это сделает он сам. Но в памяти еще горело виденное им в Блумфонтейне и в открытых степных боях. Ему глубоко несимпатичны были гвардейские офицеры с их моноклями и протяжной речью. Да, они весьма храбры, но храбрости в Британии не занимать, чего не хватает — так это ума. Итак:
«Прежде всего, — заключал он, раскаляясь добела, — покончим с суетой вокруг перьев, золотых эполет и прочей мишуры! Покончим с дорогим обмундированием, сверхроскошными замашками офицерства, излишней расточительностью, из-за которых человеку несостоятельному трудно получить чин! Если бы хоть это было результатом наших разговоров и усилий, то это стоило бы всех затрат».
Иными словами, как охарактеризовала его выступление «Дейли ньюз», — «необходимо демократизировать армию». Это-то и был самый ошеломляющий вывод.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});