Читать интересную книгу ДМТ — Молекула духа - Рик Страссман

Через 8 минут у него произошли судороги, и он прочистил горло.

Пришло время попробовать вернуть его на землю. «Сейчас мы накроем тебя одеялом. Если сможешь, попробуй глубоко дышать, чтобы снизить напряжение».

Его дыхание замедлилось и он начал успокаиваться. На его лице была большая улыбка. Он молчал 36 минут, дольше, чем другие наши добровольцы, пока я не решил разговорить его.

Все началось со звука. Это был высокий звук, как звук туго натянутой проволоки.

Их было четверо или пятеро. Они быстро окружили меня. Как бы нелепо это не звучало, они выглядели как кактус цереус, очень перуанской раскраски. Это были гибкие, текучие кактусы геометрической формы. Они не были плотными. Они не были ни дружелюбными, ни враждебными. Они исследовали, по настоящему исследовали. Казалось, что они знают, что время ограничено. Они хотели знать что делал я, появившееся существо. Я не ответил. Они знали. Как только они решили, что со мной все в порядке, они занялись своими делами.

Его безжизненные глаза смотрели в потолок. Казалось, что он не может понять то, что только что с ним произошло.

«Я знаю. Тебе кажется, что это звучит невероятно. Нам тоже так кажется, но такое бывает».

Медленно, как будто он не был уверен в том, что хочет это нам рассказывать, он продолжил:

Я почувствовал, что что-то вставляют мне в левое предплечье, прямо сюда, тремя дюймами ниже татуировки на моем запястье. Это было длинным. Меня никто не уговаривал. Они просто делали свое дело.

Лора спросила: «ты боялся?»

Может быть, только в начале, когда мое эго отмели в сторону. Когда они были вокруг меня, я испытывал скорее смущение, чем страх. Что-то вроде — эй, что это?! А потом появились они. У меня не было времени сказать — эй, кто вы такие, ребята? Ну-ка покажите документы!

Существует удивительная слаженность в рассказах добровольцев о контакте с нематериальными существами. Звук и вибрация нарастают до тех пор, пока место действия резко не перемещается в «инопланетную» сферу. Добровольцы оказываются в постели или в стыковочном отсеке, в исследовательском помещении или высокотехнологичной комнате. Высоко разумные обитатели этого «другого» мира интересуются объектом, кажутся готовыми к его или ее прибытию, и «приступают к работе», не теряя времени. Одно существо может быть главным, направляющим остальных. Добровольцы очень часто говорят об эмоциональной составляющей этих отношений: любви, заботе или профессиональном интересе.

Их «работой» является анализ, осмотр, исследование или даже изменения разума и тела добровольца. Иногда они начинали с анализов, и если результаты были удовлетворительными, они переходили к дальнейшему взаимодействию. Они также общались с добровольцами, стремясь передать информацию посредством жестов, телепатии или визуальных образов. Цель контакта была неясна, но некоторые объекты полагали, что дружелюбные существа старались улучшить нас как расу, или улучшить некоторых отдельных представителей.

Я был удивлен и поставлен в тупик размахом и странной природой этих рассказов. Мои резкие и краткие ответы на вопросы добровольцев в этой главе полностью отражают мое недоумение. Сначала я старался избегать подвохов, связанных с объяснением ситуации, как ради себя, так и ради объектов исследования. Но через какое-то время нам всем понадобилось найти смысл подобных сессий.

В качестве психиатра, занимающегося клиническими исследованиями, я считал, что регулярность и слаженность этих рассказов, и твердое ощущение реальности происходящего, имеют биологическое объяснение. Мы активировали определенные жестко смонтированные участки мозга, вызывающие образы видений и чувств. А как иначе столь многие люди могли рассказать о схожих видениях: насекомообразных, похожих на рептилий существах?

Я был уверен в том, что эти ощущения были галлюцинациями, хотя и очень сложными, простым результатом деятельности мозга, вызванным «галлюциногенным» веществом. Это было сном наяву. Глазные яблоки некоторых добровольцев шевелились во время сессий с максимальной дозой ДМТ, что напомнило мне о фазе быстрого сна, в которой снятся сны. Возможно, ДМТ вызывал сны наяву.

Но объекты исследования упорно сопротивлялись биологическому объяснению, потому что такие объяснения снижали значимость, связность и неоспоримость их встреч. Как можно было верить в то, что существовали участки мозговой ткани, при активизации которых возникали встречи с существами, эксперименты и перепрограммирование? Гипотеза о том, что это был сон наяву, также не удовлетворяла потребности добровольцев в разумном объяснении, которое соответствовало их опыту. Многие начинали свои рассказы со слов «Это был не сон», или «Я не мог бы такое придумать, даже если бы захотел».

На более абстрактном уровне я попробовал психологическое объяснение. То есть, эти видения символизировали что-то еще: желания, страхи или неразрешенные конфликты. Но это «символическое» объяснение также не было успешным. Даже самые вольные интерпретации проваливались. Как может подобный опыт отразить неосознанные психологические проблемы, такие, как агрессивные или подавленные желания?

У некоторых добровольцев потребность в объяснении наиболее странных сессий была выражена почти академически: «Это всего лишь вещество».

У других эта потребность была гораздо сильнее. Как могли они пережить то, что только что пережили? Это было их воображение? Как могло их воображение создать сценарий, который казался более реальным, чем нормальное осознание? Если все было «реальным», как жить дальше, зная, что в эту минуту существует множество невидимых областей, населенных разумными существами? Кто эти существа? Какова природа их отношения к добровольцам после того, как они «вступили в контакт»?

В определенный момент я решил отказаться от своего редукционистского, материалистического подхода, говорящего «Я знаю, что это было». Я сделал это не для того, чтобы мне было спокойнее выслушивать то, что мне рассказывали. По крайней мере, теперь я не рисковал испортить все, неправильно объяснив опыт, полученный людьми. Интерпретация или объяснение их рассказов обычно заставляло добровольцев замыкаться в себе, и я знал, что упущу ценные и важные части рассказа, если не смогу заставить их говорить.

И вот, в качестве мыслительного эксперимента, я решил вести себя, как будто те миры, в которые попадали добровольцы, и их обитатели, с которыми они встречались, были настоящими, такими же настоящими, как палата 531, больничная кровать, медсестра и я. Теперь я мог реагировать с большей степенью сопереживания, чтобы посмотреть, куда это приведет. Это также дало возможность начинать рассматривать другие способы понять удивительно связные рассказы объектов исследования.

Тем не менее, я испытывал смутный дискомфорт практикуя этот подход в отношении рассказов о контактах. Я думал о том, не начинается ли у нас своего рода общий психоз.

Такая же мысль появилась и у добровольцев. Услышав о том, что их товарищи тоже сталкивались с сущностями на собрании, которое мы проводили после завершения исследования, некоторые из объектов решили организовать группу ДМТ, которая встречалась бы каждый месяц или два. Причина этого? «Я ни с кем не могу это обсуждать». «Никто не поймет. Это все слишком странно». «Я хочу напомнить себе о том, что не схожу с ума».

14. Контакты через завесу — 2

В этой главе будут описаны два самых сложных случая контактов с существами, с которыми мы столкнулись во время проведения исследования в Нью-Мехико. Хотя они качественно похожи на те рассказы, с которыми мы ознакомились в предыдущей главе, эти рассказы выделяются своей подробностью и сильным личностным значением, которое они имели для двух добровольцев, Рекса и Сары. Их истории являются примером того, насколько далеко молекула духа ДМТ может завести нас в миры, которые мы даже не можем вообразить. Эти две сессии являются венцом совершенно неожиданного и глубинного опыта, который получили наши добровольцы.

Они внушили мне чувство смущения и беспокойства по поводу того, куда нас ведет молекула духа. Именно в этот момент я начал думать, не слишком ли я увлекся этим исследованием. Этот опыт был таковым, что мне начало казаться, что мое представление о разуме, мозге и реальности слишком ограничено, чтобы вместить и удержать природу того, что пережили добровольцы, подобные Рексу и Саре. Это также заставило меня задуматься о том, насколько адекватно мы можем поддерживать и понимать наших добровольцев, и помогать им осмысливать опыт, связанный с иными мирами. Неужели мы открыли ящик Пандоры? Как будут добровольцы жить дальше, испытав такую необъяснимую, но твердую реальность? Что мы могли сказать им, чтобы помочь им разобраться?