прощальный вечер, — произносит Рива Григорьевна, глядя Анне прямо в лицо.
— О, значит, вы покидаете больницу?
— Я уезжаю из Ленинграда. Согласилась на место в Ереване. А вы не знали?
— До сегодняшнего вечера я не видела никого из коллег Андрея, наверное, уже несколько месяцев, — говорит Анна, вдруг сознавая, что никто из них не заглядывал к ним уже много недель подряд. А затем, пока Рива Григорьевна продолжает на нее смотреть, до нее доходит, что эту новость она могла — и должна была — услышать от Андрея. — Поздравляю вас, — говорит Анна.
— Некоторые могут счесть это шагом назад в плане карьеры, — продолжает говорить Бродская, не сводя глаз с Анны, — но у Еревана есть свои преимущества. Никто не рвется там работать. Это очень далеко от Ленинграда.
Анна натянуто улыбается:
— Да, — говорит она, — наверное.
— Две с половиной тысячи километров. Немалое расстояние.
Андрею заметно не по себе.
— Вы молоды, — говорит Бродская, глядя на Анну и слегка улыбаясь. — У вас еще все впереди.
Анна смеется.
— Почему вы смеетесь?
— Полагаю, отвыкла думать о себе как о молоденькой девушке.
— И тем не менее вы достаточно молоды, чтобы начать все сначала.
— Начать все сначала? — повторяет Анна, нахмурившись.
— Да. Я пыталась убедить вашего мужа, что перемена климата пойдет ему на пользу. — Она внезапно меняется в лице, глядя поверх Аниного плеча. — Добрый вечер, Борис Иванович.
Это Русов.
— Как вам нравится наш бал, дорогая Анна Михайловна? — спрашивает он и, к Аниному изумлению, берет ее руку, подносит к губам и целует. Она подавляет острое желание отдернуть руку. Рива Григорьевна уже ушла. — Но почему вы не танцуете, милая барышня?
— Я немного устала, — говорит Анна.
— Красивые молодые женщины ходят на балы не для того, чтобы чувствовать себя усталыми. Вы ведь не откажете мне в танце?
Оркестр все еще играет польку. Аня бросает взгляд на Андрея, ища у него поддержки, но он стоит с каменным лицом и смотрит прямо перед собой. Ей нельзя оттолкнуть этого человека. Кожа ее покрывается мурашками. В этот момент музыка усиливается в финальном крещендо, и звучат заключительные аккорды. Полька закончилась. Анна смотрит на Русова:
— Сожалею, но вы опоздали.
— Через минуту они заиграют снова.
— Да, но боюсь, что следующим будет вальс, а его я обещала Андрею. В другой раз, — весело произносит она.
Русов пожимает плечами.
— В любом случае поздравьте меня. Я перевожусь в Москву, в Морозовку. Скромность не позволяет мне откровенно заявить, что это повышение. Но сами знаете, они расширяются, открывают новые филиалы…
— Вы переезжаете в Москву? Когда?
— После Нового года.
По выражению лица Андрея Анна понимает, что он уже знает. Значит, Русов тоже устроил себе перевод из Ленинграда. Только не в Ереван: он сорвал куш и переводится в лучшую детскую больницу в столице.
— Моя новая должность по большей части административная, хотя, конечно, клиническая работа тоже будет.
— Конечно, — говорит Андрей.
Русов выглядит обновленным. Он светится от самодовольства, и короткий взгляд, брошенный на Андрея, полон презрения преуспевшего в делах человека к тому, кому это не удалось. Трудно представить, что это тот самый Русов, который обливался потом от страха в больничном дворе.
Оркестр берет аккорд.
— Это вальс, — произносит Анна, хотя как она может догадаться по двум нотам, выше его понимания. — Пойдем, Андрюша, потанцуем еще раз, а потом домой.
Он протягивает к ней внезапно одеревеневшие руки. Танцор из него никудышный, Андрей и сам это знает. Он предпочел бы выйти на площадку не под самодовольным взглядом Русова. Ривы Григорьевны нигде не видно: Русов остается в гуще событий, его ждет Морозовка, а ей следует исчезнуть.
Анна кладет левую руку Андрею на плечо. Он берет ее за правую и улыбается, глядя на нее сверху вниз.
— Не волнуйся, — говорит она. — На танцплощадке осталось не так уж много людей. Места нам хватит.
— Кажется, я знаю эту мелодию.
— Андрюша, ну конечно, ты ее знаешь. Ты сто раз ее слышал. Правда, я удивлена, что они ее играют, — говорит она, понизив голос.
— Почему?
— Это Шостакович. Неужели ты не узнаешь?
Хотел бы он объяснить Ане, что сочетания звуков, которые для нее складываются в мелодию так же ясно, как слова на бумаге, для него совершенно бессмысленны. Но ему нужно сосредоточиться на шагах, иначе он начнет запаздывать. Вальс — самый простой танец: раз-два-три, раз-два-три, и ему, кажется, удается наконец-то поймать ритм. Аннушка такая теплая и нежная. Ему даже не приходится думать о том, чтобы вести ее. Это она его ведет, хотя ей даже не видно, в какую сторону они двигаются.
— Следи, чтобы мы не врезались в колонну, сокровище мое, — говорит она вполголоса.
Раз-два-три, раз-два-три… Это совсем не сложно; он почти испытывает удовольствие. Андрей смотрит на изгиб Аниных губ, она чему-то улыбается.
— Смеешься надо мной?
— Конечно, нет. Я просто подумала, насколько лучше ты стал танцевать после того, как мы попрактиковались.
— Хорошо. Только давай это будет последний танец? Раз уж сегодня квартира в нашем полном распоряжении, воспользуемся этим по полной.
— Бедный Коля.
— Коля не бедный. Наша жизнь и так непрерывно вращается вокруг него.
— Так всегда, когда в семье есть ребенок, — не подумав, говорит она, и он тут же чувствует, как она напрягается всем телом.
— Ты так мне нравишься в этом платье, — говорит он поспешно.
— Да, но оно немного помялось. Твой друг Донцов вцепился в меня обеими руками. Наверное, думал, я собираюсь от него сбежать.
— Он хороший парень.
— Я знаю. И все равно, руки у него потные.
— Ты свою обязанность выполнила. Я видел, с кем ты только не танцевала.
— Да уж, с кем только… Слава богу, мне не пришлось танцевать с этой гадиной Русовым.
— Правда же он изменился? Он ведь был нормальный.
— Ты ему не нравишься. Я рада, что