Не все из старых друзей согласились с Мао. Сяо Юй, вернувшийся из Франции в октябре 1920 года, не принял большевистские планы. В письме Мао Цзэдуну он с горечью заметил: «Мы считаем невозможным жертвовать частью народа в обмен на благосостояние большинства. Я выступаю за умеренную революцию, революцию, чьим оружием является образование, революцию, которая преследует цель всеобщего благосостояния народа и осуществляет реформы при посредничестве профсоюзов и кооперативов. Я не думаю, что марксистская революция русского типа справедлива. Я склоняюсь к поддержке новой революции — анархизма или антиавторитаризма в духе Прудона. Она милосерднее и постепеннее; пусть она постепенна, но зато милосердна»194.
Однако Мао Цзэдуна уже нельзя было переубедить. Он сам прошел через увлечения анархизмом и либерализмом, и ничего, кроме разочарований, это ему не принесло. Да, в принципе он еще мог согласиться с Сяо Юем в том, что «стремиться к благосостоянию всех мирными средствами» — дело хорошее, но по большому счету уже считал все эти фантазии чистой утопией. Пройдет немного времени, и он даже в принципе не сможет рассматривать эти «иллюзии»; пока же он выражал свою позицию следующим образом: «Все эти вещи — абсолютный либерализм, анархизм и даже демократия — хороши в теории, но не осуществимы на практике». Как можно надеяться на перевоспитание эксплуататоров, недоумевал он, если дело образования в современном мире находится в руках самих же капиталистов? Буржуазия владеет фабриками и банками, контролирует парламенты, армию и полицию. Где же место для коммунистов? Нет, возражал он, только «революция русского типа… является последним прибежищем, когда все остальные средства исчерпаны. Это не означает, что мы отбрасываем другие, более хорошие, методы и хотим только использовать эту террористическую тактику»195. Иными словами, пусть большевизм и не лучший выход из положения, но «милосердие» ни к чему не приведет! «С моей точки зрения, — подытоживал Мао, — русская революция и тот факт, что число радикальных коммунистов в разных странах все возрастает и становится все более крепко сплоченным, отражают лишь естественный ход событий»196.
Как видно, его приход к большевизму не был простым. Он выбрал «террористическую тактику» под давлением обстоятельств, разочаровавшись в творческих силах народа, в его способности к демократическому самоуправлению.
Не романтика всеобщего равенства соблазнила его в коммунизме. Такого добра было предостаточно и в анархизме Кропоткина. Его привлекли именно апология насилия, триумф воли, торжество силы. В конце концов он сделал выбор! Да, безнравственный, но по-своему объяснимый. О каком либерализме, какой демократии можно было говорить в государстве, где не существовало гражданского общества? Где из 400 миллионов населения 390 были безграмотными. Где, несмотря на то, что власть императора была упразднена еще в 1912 году, «лишь несколько граждан действительно понимали, что такое республика»197. Где капитализм еще не стал определять все стороны общественной жизни, а в экономике были представлены все известные истории хозяйственные уклады. Дикая, патриархальная страна. Какая же сила нужна была, чтобы сдвинуть ее с мертвой точки?
То, что импонировало в большевизме Мао Цзэдуну, влекло к нему и других китайских революционеров-радикалов. Восхищаясь Октябрьской революцией, они воспринимали большевистский эксперимент практически без всякого критического осмысления. Даже те из них, кто более или менее серьезно читали основателей классического марксизма и в силу этого не могли не ощущать определенного расхождения между теорией и практикой большевиков, с одной стороны, и материалистической концепцией Маркса — с другой, действительный «марксизм» все же склонны были видеть в деятельности российских коммунистов, приходя к выводу о «недостатках» в Марксовом историческом материализме. «Я полагаю, — писал, например, Ши Цуньтун, член шанхайского коммунистического кружка, — что в целом марксистская теория основана на материале промышленно развитых стран, поэтому кое-что из его [Маркса] слов не может найти применения в странах, где промышленность находится в младенческом состоянии… Если в Китае осуществлять марксизм, то, может быть, внешне надо будет прийти в конфликт со словами Маркса, но это совершенно неважно, так как сущность марксизма — отнюдь не мертвый шаблон… Коммунизм Маркса, несомненно, может быть осуществлен в Китае»198.
Соответственно из самого учения Маркса и Энгельса китайская радикальная молодежь легче всего уясняла резко революционные идеи классовой борьбы рабочих против капиталистов, антикапиталистической социальной революции и диктатуры пролетариата199. Среди же известных им работ классиков марксизма молодые китайские интеллигенты особенно выделяли откровенно публицистическую и политизированную, но зато исключительно страстную, зовущую к непосредственным революционным действиям брошюру молодых Маркса и Энгельса «Манифест Коммунистической партии».
Именно в «Манифесте» в первую очередь черпали китайские сторонники коммунизма подтверждение подлинно марксистского характера большевистской теории. В этом плане показательны, например, лекции Чэнь Дусю «Критика социализма», прочитанные в Юридическом институте в Кантоне и опубликованные 1 июля 1921 года в «Синь циннянь». Обильно цитируя «Манифест», а также «Критику Готской программы» и сравнивая содержащиеся в них идеи с теоретическими и политическими позициями российских коммунистов и германских социал-демократов, Чэнь Дусю приходил к заключению: «Только в России возродили истинную суть учения Маркса, назвав ее коммунизмом… Лишь русская компартия и по словам, и по делам своим является подлинно марксистской, а германская социал-демократическая партия не только забыла учение Маркса, но и совершенно ясно выступает против Маркса, хотя и рядится в тогу марксистов»200. О том же писал в конце декабря 1920 года член шанхайского коммунистического кружка Ли Да в статье «Возрождение Маркса»: «Марксов социализм уже полностью осуществлен в России… Ленин отнюдь не творец, его можно назвать практиком, однако он сумел и блестяще раскрыть истинную суть марксизма, и умело применить его. В этом величие Ленина, и современники должны преклоняться перед ним.
Извращенный Вильгельмом Либкнехтом, Бебелем, Бернштейном и Каутским марксизм к настоящему времени, озаренный ленинским светом, смог возродить свой истинный облик»201.
Все китайские последователи большевиков в начале 20-х годов сходились на том, что непосредственной целью их движения являлась подготовка собственного Октября. Китайская пролетарская революция, по их мысли, должна была уничтожить не только господство милитаристских сил, но и положить конец развитию капиталистических отношений в их стране: она должна была быть направлена как против старых эксплуататорских классов, так и новых, в том числе против национальной буржуазии. В то же время она рассматривалась и как антиимпериалистическая, целью которой считалось свержение засилья в Китае иностранного капитала. В результате такой революции в Китае, естественно, должна была быть установлена диктатура пролетариата202.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});