Призрак новой России
Новая российская государственная система просуществовала недолго и осталась во многом неизученной.
Император по-прежнему сохранял исполнительную власть, но в области законодательства и финансовой Дума обладала большими правами. Никакой новый закон, а также отмену старого нельзя было осуществить без согласия обоих законодательных учреждений – Государственной Думы и Государственного совета. Точно такой же порядок существовал и для новых ассигнований, налогов, займов. Если новый бюджет не утверждался, оставался в силе старый.
Государственный совет наполовину назначался императором, наполовину избирался: духовенством – 6 человек, земскими собраниями – 34, дворянскими обществами – 18, академией и университетами – 6, купечеством и промышленниками – 12, съездами землевладельцев Царства Польского – 6, губерниями, где не было земств, – 16.
Общество по сравнению с периодом до 17 октября 1905 года получило новые права.
Изменилось положение печати. Была отменена предварительная цензура, исчезли запретные темы. Арест отдельных номеров газет или журналов мог проводиться только по решению присутствия по делам печати, закрытие органов печати – только по решению суда. Открыто выходили ежедневные оппозиционные газеты, от кадетских до социал-демократических. Даже Ленин и Троцкий, будучи в эмиграции, печатались в российских легальных журналах. Разумеется, не разрешались прямая революционная агитация, призывы к восстанию, богохульство, оскорбление власти.
В новых условиях изменилось и политическое влияние царя. Теперь он не мог быть «своим собственным премьером». Активно работал Совет министров и его председатель. Но взаимоотношения Николая II и Столыпина не были безоблачными. Как свидетельствует С. С. Ольденбург в книге «Царствование Императора Николая II», «новый порядок вещей во многом не соответствовал Его идеалам, но Государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни». За этим признанием угадывается причина охлаждения Николая к Столыпину, последовавшая после стабилизации политической обстановки.
* * *
3 июня было последним днем революции. Снова, как и год назад, кадетская партия собралась в Финляндии на экстренный съезд, вынесла резолюцию протеста, но подавляющим большинством отклонила предложение бойкотировать новые выборы.
Партия октябристов («Союз 17 октября»), поддерживавшая Реформатора, заявила: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта считаем преждевременной, а его необходимость – прискорбной». Виноватыми в перевороте октябристы считали левые партии.
П. Б. Струве в «Биржевых ведомостях» упрекал, наоборот, кадетов за то, что они не сумели отмежеваться от левых. А либеральный «Вестник Европы» признавал за государством право отступать в случае необходимости от законодательной нормы.
3 июня стало последним днем революции, потому что отныне не существовало коалиции оппозиционных сил (земства, городские самоуправления, торговцы, промышленники, интеллигенция). Теперь эти силы утратили единство.
Выборы в земские и городские органы самоуправления показали изменение общественных настроений. Еще в 1906 году они давали все более консервативные результаты. Газеты свидетельствовали, что «средний класс» предпочитал Столыпина. В июне, уже после манифеста екатеринославский губернатор А. М. Клингенберг писал: «Два года смуты отрезвили до неузнаваемости большинство капиталистов».
Но было еще одно обстоятельство – сами реформы.
Посмотрите, как думали промышленники перед реформами. В 1905 году в записке петербургских заводчиков и фабрикантов на имя министра финансов В. Н. Коковцова говорилось: «Промышленность не может процветать там, где народ бедствует». Это прямая перекличка с мыслью Столыпина об основе могущества государства.
Еще одна болячка промышленности – излишняя регламентация ее деятельности. В том же 1905 году железо-заводчики писали Витте: «Проявление частной промышленной инициативы у нас крайне стеснено. Акционерное дело, железнодорожное строительство, земельный, городской и коммерческий кредит – все это в России продукт правительственного усмотрения, а не следствие свободно развивающейся народной жизни. После этого неудивительно, что нужды нашей промышленности на различных съездах выливаются почти исключительно в ряд многочисленных ходатайств перед правительством и лишены начал самодеятельности и самопомощи» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 119).
С этой запиской перекликается мнение уральских промышленников: «В России нет ни твердо обеспеченного правопорядка, ни гражданской свободы и удовлетворительного законодательства и в этом лежит главная причина тех неурядиц, которые приходится переживать нашей промышленности».
О чем говорить, если к началу периода реформ действовали, например, такие законы, согласно которым «хозяину дозволялось унимать приказчика мерами домашней строгости».
Появление на исторической сцене Столыпина совпало с осознанием промышленниками своих нужд. Главная нужда – отсутствие правовых основ, удушение самодеятельности. Даже одна отмена Реформатором обязанности крестьян и мещан в случае отлучки из дома получать в полиции «виды на жительство» устранила самое широкое стеснение населению заниматься предпринимательством. Его курс – на инициативу – был понятен всем.
Старая Россия стала обновляться, что привело к выравниванию положения. Более того, во время выборов в Третью Думу, проходивших в сентябре-октябре, лидер кадетской партии П. Н. Милюков выступил в газете «Речь» с резкой критикой крайне левых: «Всей этой нашей деятельностью мы приобрели право сказать теперь, что, к великому сожалению, у нас и у всей России есть враги слева… Те люди, которые разнуздали низкие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело разрушения, суть наши враги… И мы сами себе враги, если бы по каким бы то ни было соображениям захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине».
Решительно сказано!
Вспомним Первую Думу, где о сотрудничестве с правительством не могло быть и речи, и сравним с нею новых депутатов, избранных на платформе именно сотрудничества, – результат весьма красноречивый.
Из 442 депутатов примерно 300 представляли октябристов и правых. Успех Столыпина, казалось, был полный. На самом деле это было далеко не так. И вскоре Столыпин убедился в этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});