— Ну, хорошо. Слово Черного Медведя всегда одно, бледнолицый будет свободен.
— Благодарю.
Разговор на этом прервался, да и пора было, так как почти все апачи уже подплыли к берегу.
Индейцы пустили по течению большую часть деревьев, на которых приплыли, и целыми гроздьями повисли на нескольких самых толстых.
Асиенда безмолвствовала. Не видно было ни одного огонька. Все было спокойно, как будто жители покинули ее.
Это глубочайшее спокойствие возбудило подозрение Черного Медведя, тишина предвещала для него бурю. Он решил, что прежде, чем дать сигнал к высадке на берег и нападению, следует убедиться собственными глазами, какая опасность грозит индейцам. Он издал переливчатый звук, подобный крику игуаны 32, и нырнул в воду.
Апачи поняли намерение своего вождя и остановились.
Через несколько секунд они увидели, что он уже взбирается по песчаному откосу наверх. Черный Медведь сделал несколько шагов по берегу и прислушался. Он ничего не увидел и не услышал и тогда, уверенный в полной безопасности, обернулся к реке и дал сигнал к высадке.
Апачи покинули свои деревья и поплыли. Кукарес воспользовался этим моментом и исчез, что не составило особого труда, так как на него никто не обращал внимания.
Апачи быстро плыли к берегу сомкнутой колонной. Через несколько минут они уже вышли на прибрежный песок и взяли немного вверх по реке.
— Пли! — раздалась вдруг громкая команда.
Вслед за этим почти в упор апачам последовал страшный залп.
Апачи ответили яростным воем, их захватили врасплох те, на кого они сами надеялись напасть совершенно неожиданно. Они бросились прямо на звук залпа, потрясая оружием.
ГЛАВА XV. Нашла коса на камень
Вернемся теперь к нашим охотникам, которых мы совсем уже забыли. В продолжение предыдущего рассказа они не сидели сложа руки.
После ухода обоих мексиканцев Весельчак и его друзья несколько минут сидели молча.
Канадец носком сапога катал по земле уголья, выпавшие из костра и, по-видимому, полностью погрузился в это занятие. Граф Пребуа-Крансе сидел, уткнувшись подбородком в ладони и уперев локти в колени, и рассеянным взглядом смотрел на искры, вырывавшиеся из пламени, сверкавшие в густом дыму и гаснувшие одна за другой высоко в небе. Один Орлиная Голова, закутавшись в бизонью шкуру, курил свою трубку, храня полное бесстрастие и видимое спокойствие, свойственные его племени.
— А что ни говори, — прервал молчание канадец, скорее отвечая на свои собственные размышления, чем с целью возобновить разговор, — поведение этих двоих кажется мне странным, чтобы не сказать более.
— Вы подозреваете с их стороны измену? — спросил его дон Луи, подняв голову.
— В пустыне всегда нужно ожидать измены, — неопределенно заметил Весельчак, — особенно со стороны случайных знакомых.
— Однако у этого Тигреро, дона Марсиаля, — так, кажется, его зовут, — такая открытая внешность, что, друг мой, я никак не могу предположить, чтобы он был предателем.
— Это правда, но согласитесь, что с момента нашей самой первой встречи он вел себя крайне двусмысленно.
— Согласен. Но ведь вы знаете, что страсть ослепляет человека, а он, кажется, страстно влюблен.
— Это я вижу. Но заметьте, пожалуйста, что во всем этом деле, — которое ближе всего касается его самого, а мы, кстати сказать, здесь, что называется, сбоку припека и только напрасно теряем драгоценное время, — он постоянно прячется за нас, словно боится выйти вперед.
В это время к костру подсел Блаз Васкес, закончивший обход островка и расставивший своих пеонов в точках, с которых они могли наблюдать всю реку, оставаясь сами невидимыми.
— Ну, теперь милости простим, все готово. Милости просим, сеньоры апачи, в любую секунду готовы принять вас с честью.
— Одно слово, капатас, — обратился к нему Весельчак.
— Даже два, если угодно!
— Знаете вы человека, которому передали сейчас письмо?
— А что?
— Я хочу спросить у вас о нем кое-что.
— Лично я его знаю очень мало. Все, что я могу сказать о нем, это то, что во всей округе он пользуется самой завидной репутацией, все знают его как храброго, истинного кабальеро и вполне светского, принятого в лучшем обществе человека.
— Все это так, — проговорил про себя канадец, качая головой, — а все-таки, я сам не знаю почему, меня ужасно беспокоит его внезапный отъезд.
— О-о-а! — вдруг вмешался в беседу Орлиная Голова, вынимая изо рта трубку, наклоняя вперед голову и давая знаком остальным понять, что он прислушивается к чему-то.
Все умолкли и уставились на вождя.
— Что такое? — спросил наконец Весельчак.
— Огонь! — медленно ответил индеец. — Апачи идут. Прерия горит.
— Как! — воскликнул Весельчак, поднимаясь и оглядываясь по сторонам. — Я нигде не вижу огня.
— Нет, мой брат еще не может видеть, но Орлиная Голова чувствует огонь.
— Гм! Если вождь говорит, то, значит, это правда; уж он-то не ошибется. Что же нам делать?
— Нам здесь нечего бояться пожара, — заметил капатас.
— Нам нечего, ну а обитателям асиенды? — с живостью вмешался граф.
— Им — еще меньше, — отвечал ему Весельчак. — Вы ведь видели, что вокруг асиенды срублен и выкорчеван весь лес на большом пространстве, и огню не дойти до нее. Это просто индейская хитрость, чтобы скрыть свою численность.
— Однако я согласен с кабальеро, — заметил капатас, — думаю, что было бы лучше предупредить их.
— Есть вещь еще более важная, — продолжал граф, — надо бы послать умелого разведчика, чтобы точно узнать, с каким врагом нам придется иметь дело и как велико число его.
— Одно другому не мешает, — отвечал на это Весельчак. — В таких обстоятельствах две предосторожности лучше, чем одна. Вот мое мнение: Орлиная Голова пусть добудет сведения о враге, а мы пойдем к асиенде.
— Все? — спросил капатас.
— Нет, ваша позиция здесь безопасна, в случае серьезного нападения вы можете оказать нам значительную пользу. На асиенду пойдем мы с доном Луи. Помните, что вы не должны выдавать своего присутствия здесь. Что бы ни случилось, ждите сигнала к действию, понимаете?
— Ступайте, кабальеро, я буду действовать как надо, будьте уверены.
— Хорошо. Приступим к делу. Вам, вождь, конечно, нечего давать советы, но вы найдете нас на асиенде, если узнаете что-нибудь важное.
Приняв такое решение и не привыкнув терять время попусту, все трое немедленно переправились на берег, и дон Луи и Весельчак отправились к асиенде, а вождь команчей двинулся в противоположную сторону.
Блаз Васкес остался один со своими пеонами.