Читать интересную книгу Их было семеро… - Андрей Таманцев

— Вызывай.

На мониторе замелькали таблицы. Наконец, появился файл «ГУБ». И текст:

«Негласный сотрудник КГБ. Завербован в августе 1987 г. В 1988 г. прошел спецподготовку в центре „Альфа“. Присвоено звание младший лейтенант КГБ. В 1990 г. — лейтенант КГБ. В 1994 г. — ст. лейтенант ФСБ».

Вон оно как.

— Запроси центральную базу данных: Пастухов Сергей Сергеевич.

На экране появилось: «Данных нет».

— Перегудов Иван Георгиевич. «Данных нет».

— Ухов Николай Иванович. «Данных нет».

— Назаров Аркадий Назарович. «В допуске отказано». Резидент объяснил:

— Это означает, что объект либо негласный сотрудник, либо находится в оперативной разработке.

— Розовский Борис Семенович. «В допуске отказано».

— Ельцин Борис Николаевич. «В допуске отказано».

— Можешь выключить. Последний вопрос, Леон. Отнесись к нему очень серьезно. Тебе было приказано обеспечивать мне и Вологдину информационную поддержку. А ты лезешь во все дырки. Зачем?

— Я хотел продать эту информацию Назарову.

— Почему же не продал?

— Я не могу встретиться с ним один на один. Все его контакты контролирует Розовский.

— Чем тебе мешает Розовский?

Резидент помедлил с ответом. На его смуглом бабьем лице со вздыбленными черными усами отражалась напряженная работа мысли.

— Вы поймете. Сами. Чуть позже, — проговорил он. — Если позволите, у меня два вопроса. Вы сказали, что вас чуть не перестреляли на вилле «Креон». Вы случайно проговорились? Или?..

— Или, — подтвердил я.

— Значит ли это, что вы хотите, чтобы я сообщил об этом в Москву?

— Значит.

Трубач обеспокоенно взглянул на меня.

— Пусть знают, — сказал я.

— От меня потребуют доказательств. Я вытащил из кармана паспорт Вологдина и передал резиденту.

— Перешли в Москву. Есть у тебя канал?

— В экстренных случаях могу воспользоваться дипломатической почтой. У меня есть выход на посольство.

— Вот и воспользуйся.

Он раскрыл паспорт, некоторое время удивленно рассматривал сквозную дыру в ржаво-красном обводе, потом вдруг побледнел так, что лицо его из смуглого превратилось в серое.

— Доказательство? — спросил я. Он закивал:

— Да… да!.. Боже милостивый! Конечно, да!..

— У тебя был еще вопрос, — напомнил я.

— Был… Извините… Скажите, Серж, я могу рассчитывать, что обо всем этом — обо всем, что здесь произошло, — не станет известно в Москве?

Я пожал плечами:

— Это будет зависеть от того, насколько откровенным ты был с нами. И если выяснится, что не очень…

— Я буду с вами откровенным. Совершенно откровенным. Вы спасли мне жизнь. Поверьте, я умею быть благодарным. Я дам вам информацию, за которую вам заплатят очень большие деньги.

— Кто?

— Назаров. Если вы сумеете встретиться с ним наедине.

Резидент подошел к простенку между окнами, вынул из плетеного кашпо горшок с какими-то незнакомыми мне крупными розовыми цветами, приподнял цветы за стебли и извлек из-под земляного кома завернутую в полиэтилен коробочку с аудиокассетой.

— Возьмите. Прослушайте до самого конца. Запись не очень чистая, но все поймете.

— Вы не очень похожи на человека, который легко отказывается от больших денег, — заметил я, разглядывая кассету и пряча ее в карман.

Резидент взглянул на меня глазами быка, которого тащат на бойню.

— А на человека, который сам сует голову в петлю, я похож? — негромко спросил он.

— Нам пора, — напомнил Трубач. — Очухаются эти, начнут шуметь.

— Сейчас идем. Вот что, Леон. Завтра же уезжайте в Никосию. И носа сюда не показывайте. А еще лучше — ложитесь в больницу. На какую-нибудь операцию. Вам аппендицит вырезали?

— Вырезали.

— Ну, пусть еще раз вырежут. Или что-нибудь другое. Вам нужно начисто выйти из игры. На неделю примерно. Это для вас будет самое лучшее. И кончайте с привычкой хранить оперативные данные на бумажках.

— Я просто не успел ее сжечь.

— Это «просто» могло вам дорого обойтись. Не провожайте нас, мы сами найдем дорогу.

— Ну что, вроде неплохо вышло, — заметил Трубач, когда мы спускались по лестнице. — Даже лучше, чем ожидали.

Я согласился:

— Намного лучше.

Мы пересекли дворик и обомлели: фургончика не было.

II

«…Меня слышит… Всем, кто меня слышит… Пастух, Боцман, Док… всем, кто слышит… Я Муха, выйти на прием не могу… Фургон идет вверх к трассе Ларнака — Лимасол, Артист и Боцман в фургоне… Всем, кто слышит. Я Муха… на связи… Держусь за запаску, сильно трясет, выйти на прием не могу, руки заняты… Подъезжаем к трассе… Всем, кто меня слышит… Угонщик один… Вышли на трассу, свернули налево, к Лимасолу… скорость около сорока… Я Муха. Всем, кто меня слышит…»

Едва прошли первые секунды обалдения после того, как я догадался включить рацию, мы с Трубачом, не сговариваясь, рванули вниз, к набережной, в надежде перехватить какую-нибудь машину. Но не пробежали и ста метров, как в глаза нам резанул свет фар и рядом осел на тормозах белый «кадиллак» хозяина «Трех олив». Док высунулся:

— Быстро!

И дал по газам, не дожидаясь, когда мы захлопнем дверцы. Из его рации, как и из моей, бубнил голос Мухи:

«Идем под восемьдесят… проехали шестнадцатый километр… Всем, кто меня слышит… Я Муха, угонщик один, идем в сторону Лимасола…»

Расстояние между нами увеличивалось, голос Мухи становился заметно тише. Посадка у «кадиллака» была такая, что на каждой ямке он царапался о дорогу всем днищем. А когда вывернули наконец на трассу и Док утопил педаль газа в пол, лимузин набрал шестьдесят километров в час, и на этой цифре стрелка застыла, как припаянная.

— Да жми же ты! — заорал Трубач.

— Все! Не идет больше! Здесь телефон, нужно звонить в полицию, пусть перехватят!

— Нельзя! — возразил я. — Там Боцман и Артист, связанные, в масках. Засветимся.

«Всем, кто слышит… Я Муха… прошли двадцать второй километр… Тормозит! Сворачивает налево!.. Свора… Е!..»

Я схватил рацию.

— Муха! Я Пастух!.. Слышишь меня? Муха, что случилось? Я Пастух. Прием!.. Муха, ответь. Я Пастух. Прием!

В динамике некоторое время было тихо, потом раздался голос Мухи:

— Слышу тебя, Пастух. Прием.

— Что стряслось?

— Запаска отвалилась, мать ее… И я с ней.

— Где ты сейчас?

— В кювете!.. Черт! Всю жопу ободрал. И ногу зашиб.

— Где фургон?

— Вниз идет, к морю. Там деревня какая-то, огни… Здесь указатель, сейчас подползу, гляну… Зараза, запаской по ноге садануло… Сейчас, Пастух… Есть, вижу. Кити. Деревня или поселок. Кити. Как понял?

— Понял тебя. Кити. На трассу сможешь выползти?

— Смогу.

— Вылезай и жди. Оставайся на связи…

Я переключил рацию на прием и неожиданно услышал в динамике мужской голос — сквозь сор помех и посторонних звуков:

— Я Первый, вызываю «Эр-тридцать пять». Первый вызывает1 «Эр-тридцать пять». Прием!..

Это был не Муха. И не Артист. И не Боцман — у Боцмана вообще рации не было. Что за дьявольщина?

— Я Первый, вызываю «Эр-тридцать пять», — снова прозвучало в динамике. — «Эр-тридцать пять», как слышите? Прием!..

— Угонщик! — догадался Трубач. — По своей рации говорит!

Точно. Из наших рация была только у Артиста. Либо она все время была на связи, либо Артист каким-то образом исхитрился ее включить и теперь она работала как микрофон.

— Я Первый, слышу вас. Отчаливайте и идите в сторону Лимасола. В двенадцати милях от вас рыбацкий поселок Кити. Посмотрите на карте. Как поняли? Прием!..

— Разворачивайся! — приказал я Доку. — Жми в Ларнаку, в порт!

— А Муха?

— Потом заберем. Быстрей!

— Правильно поняли, — вновь прозвучало в рации. — Подойдете к причалу, двигатель не глушить. Я буду вас ждать. Ходу вам минут сорок. До связи!..

Дорога к Ларнаке шла под горку, и наш белоснежный «кадиллак» летел со скоростью аж шестьдесят пять километров в час. А на большее эта двадцатилетняя колымага была способна, только если сбросить ее с обрыва.

— Неправильно, Пастух! — проговорил Трубач. — Нужно этого брать там, в Кити.

— А если у него пушка? Ребята-то связаны!

— Значит, когда будут перегружать на эту «Эр-тридцать пять», возьмем.

— Нам не перебить их нужно, а узнать, кто они такие… Что такое «Эр-тридцать пять»? Вряд ли яхта. Катер?

— Не думаю, — отозвался Док. — Двенадцать миль — сорок минут. Скорей самоходная баржа или буксир…

Я вышел на связь.

— Муха! Слышишь меня? Прием.

— Слышу.

— Как нога?

— Болит, зараза. Но перелома вроде нет, ушиб.

— Угонщика видел?

— Нет. Я в саду на стреме стоял. Он сел и скатился вниз. Движок не включал, поэтому я не сразу заметил. Внизу завелся и развернулся. Тут я и прицепился к запаске.