Читать интересную книгу Белый павлин. Терзание плоти - Дэвид Лоуренс

— Что это? — спросил он.

— Ничего.

— Здесь частное владение, — раздался вдруг тонкий голос, высокий, как крик чибиса-пигалицы. Мы с удивлением увидели высокого чернобородого мужчину, который нервно поглядывал в нашу сторону, находясь от нас в десяти ярдах.

— Правда? — спросила Летти, глядя на свои мокрые руки, которые она принялась вытирать носовым платком.

— Вы не должны были вторгаться сюда, — сказал мужчина все тем же голоском.

Он отвернулся, и его бледно-серые глаза зыркнули туда-сюда. Чуть осмелев, он снова посмотрел на нас. Потом двинулся прочь быстрыми шагами, склонив голову, поглядывая в сторону долины, так он одолел дюжину ярдов в другом направлении. Опять постоял и огляделся. Затем ушел в дом.

— Притворяется, будто кого-то высматривает, — сказала Летти, — а на самом деле боится, как бы не поняли, что он вышел посмотреть на нас. — Они с Джорджем рассмеялись.

Вдруг в дверях показалась женщина. У нее были такие же бледно-серые глаза, как у мужчины.

— Вы заработаете себе нефрит, сидя на мокром камне, — сказала она, обращаясь к Летти, которая с виноватым видом тут же встала.

— Уж я-то знаю, — продолжала женщина, — моя мама умерла от него.

— В самом деле? — тихо осведомилась Летти. — Мне очень жаль.

— Да, — продолжала женщина. — Поэтому вам надо быть осторожней. А вы с фермы Стрели-Милл, у вас ведь еще и мельница, да? — спросила она вдруг у Джорджа.

Он подтвердил, что, мол, да.

— И собираетесь покинуть это место?

Он и это подтвердил.

— А ведь мы могли быть соседями. Собачья жизнь — прозябать в одиночестве. Полагаю, вы знали тех, кто жил тут до нас?

Он снова утвердительно кивнул.

— Какой же грязнулей была предыдущая хозяйка. Вы, наверное, бывали у нее в гостях?

— Да, — сказала Летти, — я заходила к ней.

— Ужас! А теперь зайдите, полюбопытствуйте, увидите разницу.

Они заглянули из вежливости. Кухня действительно совершенно изменилась. Было очень чисто.

Красные покрывала на диване, на креслах как бы излучали тепло. К сожалению, впечатление портили зеленые и желтые салфеточки, а также бумажные и войлочные цветы. В трех вазах стояли войлочные цветы. А со стены свешивались бумажные зеленые и желтые цветы. Желтые розы, гвоздики, арумы, аронники, лилии и тюльпаны. Прикрепленные к стенам конверты были полны бумажных цветов. И это в то время, когда в роще было полно настоящих.

— Да, — сказала Летти, — разница есть.

Женщина была довольна. Она осмотрелась. Чернобородый мужчина глянул поверх газеты «Крисчен геральд» и уткнулся в нее снова. Женщина взяла трубку, которую он положил на каминную полку, и выдула из нее воображаемый пепел. Потом она принялась смахивать якобы появившуюся пыль на камине.

— Ну вот! — воскликнула она. — Я так и знала. Нельзя оставить его ни на секунду одного! Дерево вон еще не догорело, нужно было потыкать кочергой.

— Я только что положил полено между решеток, — оправдывался тонким голосом мужчина из-за газеты.

— Положил полено! — повторила она, схватив кочергу и стукнув ею по газете. — Рассказываешь тут сказки при людях.

Они потихоньку вышли из дома и поспешили прочь. Обернувшись, Летти увидела, что женщина глянула в дверь и смотрит им вслед. Летти рассмеялась. Он вытащил часы из кармана брюк. Была половина четвертого.

— Почему ты смотришь на часы? — спросила она.

— Мег должна прийти к нам на чай, — ответил он.

Она ничего не сказала, и они двинулись дальше. Когда они пришли к подножию холма и увидели мельницу, а рядом мельничный пруд, она сказала:

— Я не пойду с тобой… Мне нужно домой.

— Не пойдешь пить чай?! — воскликнул он, полный изумления. — Почему? Что скажут мои!

— Нет, не пойду… позволь мне сказать «прощай»… jamque Vale! Помнишь, как Эвридика провалилась обратно в ад?

— Но… — он запнулся, — тебе бы следовало прийти к нам на чай… что я им скажу? Почему ты не хочешь?

Она ответила ему по-латыни двумя строками из Вергилия. Она смотрела на него, и ей стало неловко за его беспомощность. И тогда она проговорила мягко и нежно:

— Это было бы некрасиво по отношению к Мег.

Он стоял и смотрел на нее. Его лицо было покрыто светло-коричневым загаром. Глаза казались темнее, чем обычно. Они смотрели на нее отчаянно и беспомощно. Она же ощущала сожаление. Ей хотелось плакать.

— Зайдем в лесок на несколько минут? — сказала она тихо.

Лес взметнулся ввысь. В нем было тепло. Повсюду росли незабудки, словно это Млечный путь простирался в ночи. Они свернули с тропинки туда, где росли колокольчики. Брели, топча цветы и папоротник-щитовник, пока не подошли к поваленному дубу посреди орешника.

Пурпурные гиацинты то клонились долу под собственной тяжестью, то стояли прямо, словно нескошенные колосья. Тяжелые пчелы летали среди пурпурных цветов. Они были пьяны от этого изобилия красок. Их жужжание отчетливо слышалось здесь, внизу, а наверху шумел ветер. Снование золотистых насекомых приносило удовлетворение душе. Розовый цветок лихниса поймал солнце и сиял от удовольствия. Вяз осыпал их градом свежих семян.

— Если бы здесь были еще фавны и дриады! — сказала она лукаво, повернувшись к нему, чтобы утешить. Она сняла кепку с его головы и взъерошила волосы, приговаривая: — Если бы ты был фавном, я бы надела на тебя гирлянду из роз, чтобы придать тебе вакхический вид. — Она положила руку ему на колено и посмотрела в небо. Его голубизна казалась бледно-зеленой на фоне пурпурной растительности на дереве. Облака вверху напоминали башни. Они легко и красиво неслись, подгоняемые ветром. Облака проплыли мимо, и небесное озеро очистилось.

— Смотри, — сказала она. — Сейчас мы опутаны сетью из зеленых бутонов. Ах, если бы мы были свободны, как ветер! Но я рада, что это не так. — Она вдруг повернулась и протянула ему руку, которую он тут же схватил в свои ладони. — Я рада, что мы в сетях. Если бы мы были свободны, как ветер… ах!

Она странно засмеялась коротким смешком, затаив дыхание.

— Смотри! — сказала она, — вот дворец из ветвей ясеня, они протянуты к нам, словно руки девушки, а вот колонны вязов. Все это высоко над нами. Все защищает нас. В шуме каждой ветки на ветру слышится музыка. И зеленые кусты орешника радуют нас. Кусты жимолости наполняют воздух ароматом. Посмотри на колокольчики. Это — для нас. Прислушайся к жужжанию пчел, похожему на органную музыку. Это — для нас! — Она посмотрела на него со слезами на глазах, с мимолетной, задумчивой улыбкой на устах. Он был бледен и старался не смотреть на нее. Она держала его руку, нежно склонившись к нему.

— Опять приплыли облака, — сказала Летти. — Посмотри вон на то облако. Видишь… Оно смотрит своим ликом вверх, в небо. Губы приоткрыты. Оно что-то говорит… Теперь оно стало таять… Вот-вот исчезнет совсем… Нам нужно уходить тоже.

— Нет, — воскликнул он, — не уходи… не уходи.

Она ответила грустным голосом:

— Нет, мой дорогой, нет. Нити моей жизни отделились и плывут сами по себе, как нити паутины. А ты не можешь схватить их и присоединить к твоим нитям, сплести с ними, нам не свить с тобой веревки. Уже другой схватил их и вплел в свою веревку мою жизнь. Я не могу освободиться и отделиться снова. Не могу. Я не настолько сильна. Кроме того, и ты вплел чужую нить в свою веревку. Можешь ли ты освободиться?

— Скажи мне, что делать?.. Да, если ты мне скажешь…

— Я не могу сказать тебе… поэтому отпусти меня.

— Нет, Летти, — умоляюще сказал он со страхом и унижением. — Нет, Летти, не уходи. Что мне делать с моей жизнью? Никто не будет любить тебя так, как люблю я. Что мне делать с моей любовью к тебе?.. Я ненавижу и боюсь, потому что всего этого чересчур много в моей жизни, чтобы я мог вынести.

Она повернулась и поцеловала его с благодарностью. Он страстно обнял ее и долго держал в своих объятиях, замерев в поцелуе, слившись устами. Ей оставалось только ждать, пока он устанет держать ее в своих объятиях. Он весь дрожал.

«Бедная Мег!» — пробормотала она про себя.

Его объятья ослабли. Она высвободила свои руки и встала с дерева, на котором они сидели рядом. Она ушла, а он продолжал сидеть, уже больше не сетуя, не протестуя.

Когда я вышел, чтобы посмотреть на них, чай уже полчаса стоял на столе, я увидел его, он стоял, прислонившись к воротам у подножия холма. Его лицо было бледным. У него был такой вид, словно он проболел несколько недель.

— В чем дело? — спросил я. — Где Летти?

— Она ушла домой, — ответил он. Звук собственного голоса и смысл этих слов заставили его тяжело вздохнуть.

— Почему? — спросил я с тревогой.

Он посмотрел на меня с таким видом, будто говорил: «О чем это ты? Я не понимаю».

— Почему? — настаивал я.

— Не знаю, — ответил он.