Читать интересную книгу История русского романа. Том 1 - Коллектив авторов

Трагическое ощущение власти этой среды усиливается тем, что ее влияние вторгается в духовный мир героев, понимающих ее отвратительную сущность. Онегин, внутренне чуждый этому миру и презирающий его, не только не мог с ним разорвать, но в силу объективных причин, — зависимости человека от среды, определяющей характер, — оказался подверженным его тлетворным влияниям. В этом выразилось одно из крупнейших открытий Пушкина — реалиста.

Одна из важнейших особенностей трактовки характера героя в романе заключается в раскрытии процесса «выламывания» его из окружающей среды, в конкретном противопоставлении всего облика героя, его образа мыслей, его психологии существовавшему жизненному укладу. В этом отношении принципы создания образа Татьяны явились основополагающими для всей последующей русской реалистической литературы.

Чуждость среде, связанной с господствующими взглядами на жизнь, с крепостническим бытом, с интересами провинциального, а затем высшего света, раскрывается в романе как определяющая черта духовной биографии героини. Притом эта чуждость более глубокая, чем внутренняя отчужденность Онегина от той же среды, отчужденность, вызывающая сочувствие Татьяны («говорят, вы нелюдим»; 66). Внутренне ничто не связывало Татьяну даже с интересами, которыми жила ее семья, рядовая мелкопоместная дворянская семья, как ничто не связывало ее с интересами людей, с которыми она сталкивалась сначала в глуши степных селений, а затем в высшем московском свете. Не следует воспринимать слова о семье Лариных — «Простая, русская семья» (51) — как положительную оценку. Эта оценка явно ироническая и дана устами Онегина. Ирония звучит и в той строфе романа, где дается авторская характеристика этой семьи. В числе отличительных особенностей ее перечисляются:

У них на масленице жирнойВодились русские блины;Два раза в год они говели…В день троицын, когда народЗевая слушает молебен,Умильно на пучок зариОни роняли слезки три;Им квас как воздух был потребен,И за столом у них гостямНосили блюды по чинам.(47)

Видеть в этих признаках сущность национально — русского, конечно, не приходится, в нем нет поэзии национального быта, которая так дорога Татьяне. Вполне оправдана, следовательно, обобщающая характеристика ее самочувствия в доме:

Она в семье своей роднойКазалась девочкой чужой.(42)

Причина этой отчужденности раскрывается в беглых, но точных характеристиках отца и матери. Отец — осколок минувшего века, человек «в прошедшем веке запоздалый». О положительных его качествах иронически говорится:

… в книгах не видал вреда;Он, не читая никогда,Их почитал пустой игрушкой…(44)

Мать Татьяны обрисована как типичная провинциальная крепостница, в прошлом не без претензий на подражанье моде (понаслышке «любила Ричардсона», «Звала Полиною Прасковью» и т. д.). Выданная замуж против воли, она сначала «рвалась и плакала», но затем погрязла в заботах помещичьего хозяйства, «Привыкла, и довольна стала» (44, 45, 46). Разумеется, в романе нет даже намека на какую бы то ни было близость Татьяны и матери. Признание Татьяны — «я здесь одна» — в совокупности с краткой, но выразительной характеристикой матери исключает всякое предположение об этой близости.

Не могло быть духовного родства у Татьяны с сестрой, будущей улан- шей, бесцветность которой подчеркнута в романе дважды: эпиграмматической характеристикой, которую дал ей Онегин («В чертах у Ольги жизни нет»; 53), и стандартизованным портретом, в котором намеренно отрицается всякая индивидуализированность:

… любой романВозьмите и найдете верноЕе портрет: он очень мил,Я прежде сам его любил,Но надоел он мне безмерно.(41)

Мотив одиночества Татьяны в окружающей среде, по мере развития ее характера, звучит всё с большей и большей силой.

Как совершенно чуждое Татьяне своей пошлостью, обрисовано провинциальное дворянство, сатирическая оценка которого дана в строфах XXV‑XXIX и XXXII‑XXXIX пятой главы. Общая картина приезда гостей своей гротескной обобщенностью как бы повторяет страшный сон Татьяны: «лай мосек» сливается в какой‑то дикой какофонии с чмоканьем девиц, с шумом и хохотом, с давкой, с шарканьем гостей. На фоне всего этого особенно остро воспринимаются мучительные ощущения Татьяны, сидящей за столом

… утренней луны бледнейИ трепетней гонимой лани,(110)

вынужденной благодарить поздравителей и выслушивать куплеты мосье Трике.[188]

Если в обрисовке провинциальной среды Пушкин колеблется между иронией и сатирой (слишком уж мелки и смешны выведенные здесь персонажи), то оценка грибоедовской Москвы, в которую попадает Татьяна, дана в ее восприятии и уже в тонах прямого обличения. Ровесницы — «младые грации Москвы» — ее «целуют, нежно руки жмут», поверяют «сердечны тайны», но их мнимоневинные беседы «с прикрасой легкой клеветы» она совершенно «не понимает». (158). Ощущение невыносимости всего этого общества в дальнейшем нарастает:

Татьяна вслушаться желаетВ беседы, в общий разговор:Но всех в гостиной занимаетТакой бессвязный, пошлый вздор;Всё в них так бледно, равнодушно;Они клевещут даже скучно…(159–160)

Интересно, что общая картина московского бала своей звуковой какофонией напоминает картину приезда гостей на именинах Татьяны: «Шум, хохот, беготня, поклоны…» (162).

В итоге реакция Татьяны на окружающее общество приобретает новую, не бывалую ранее резкость: она «Волненье света ненавидит» (162).

В национальном русском реалистическом романе критерием, определяющим в конечном счете ценность героя, богатство его духовного мира, является степень его близости к среде народной, к строю мыслей, чувств, этических норм народа. Конечно, в наиболее полном и непосредственном выражении эта близость выступает начиная со второй половины XIX века, в эпоху роста активности крестьянских масс и революционно-освободительного движения в целом. Но Пушкин и здесь является зачинателем и основоположником также и этого, тогда еще мало развитого в литературе принципа. Конечно, если говорить об идейном его содержании, то можно было бы указать на предшественников Пушкина (и прежде всего на Радищева). Однако, говоря о Пушкине как основоположнике нового отношения к народности в литературе, мы имеем в виду не дидактическую и морализующую эстетику XVIII века, а включение критерия народности в структуру реалистического образа. С наибольшей ясностью творческая сущность пушкинского критерия народности обнаруживается в характеристиках отношения к свету Онегина, с одной стороны, и Татьяны, с другой.

Отвращение к низменной пошлости и пустоте света у Татьяны и Онегина общее. Но у Онегина нет жизненных устоев, которые он мог бы противопоставить свету: он всюду скучает, его всюду ничто не интересует, не занимает, не волнует, Иное мироощущение Татьяны: ее чуждость свету опирается на определенные устои, она сравнивает окружающую суету с другой жизнью:

Ей душно здесь… она мечтойСтремится к жизни полевой,В деревню, к бедным поселянам,В уединенный уголок…(162)

Это не результат первых впечатлений робкой провинциальной девушки, оглушенной шумом московского света. И впоследствии, когда Татьяна предстанет перед читателем как «Законодательница зал», она по — преж нему будет противоставлять «блеск и шум, и чад» света «Постылой жизни мишуру» (178, 188) — деревенской жизни, связанной для нее с иными, поэтическими, чистыми и светлыми впечатлениями, возникшими на народной почве. Вот почему Татьяна, по мере своего духовного развития, не стала, подобно Онегину, ни скептиком, ни пессимистом. Постигая глубже жизнь, она сохранила в себе те черты, которые подразумевал Пушкин, называя ее «мечтательницей милой» (141).

Татьяна с самого начала предстает в романе вся охваченная ожиданием чего‑то светлого, того, что должно решительно изменить всю ее жизнь, что совершенно противоположно тому, что она видела вокруг, что враждебно пошлым, низменным интересам серой, бесцветной обыденщине, мелкомыслию и пустоте Гвоздиных и Пустяковых. Татьяна — «мечтательница», это натура романтическая. Но ее романтика, хотя иногда ищет выражения в книжных образах («Воображаясь героиней Своих излюбленных творцов»; 55), имеет корни в самой жизни, а не в отвлеченных умствованиях идеалистической философии, как это было у Ленского. Народная фантастика и реальность своеобразно сочетаются в мечтах Татьяны. Романтические черты ее характера и особенно свойственные Татьяне уменье жить будущим, верить «избранной мечте» многократно отмечены Пушкиным, но, словно желая подчеркнуть отличие между романтизмом «идеальных дев» и мечтательностью Татьяны, Пушкин говорит не только о ее «воображении», но и об «уме». Татьяна