Развязная и явно заказная статья Никитина заставила внимательно присмотреться к его личности. Выяснилось то, о чем тогда было нельзя писать в литературных энциклопедиях и словарях — то, что Никитин был секретным сотрудником ГПУ.
Родился он в семье железнодорожника и дочери купца. Недоучка-самоучка. Бывший чекист, комиссар-политработник. В 1921–1922 годах сблизился с литературной группой «Серапионовы братья», но вскоре его изгнали из этой среды (о причинах — ниже).
Комиссарская закалка давала знать с его первых шагов в прозе. Страшно завидовал Константину Федину, получившему в 1921 году первую премию за рассказ «Сад» на конкурсе «Дома искусств».
Кабинетная фабрика Никитина не знала простоев и серийно пекла р-революционные изделия. В 1922-м дебютировал, а уже в 1926-м выпустил собрание своих сочинений!
О нравственной беспринципности этого литератора свидетельствовал в своем «Дневнике» Корней Чуковский. Критик Яков Браун писал о Н. Н. Никитине: «Писатель пушисто-легкий в мыслях, отделается веселыми антраша [далее циничные никитинские слова]: «Я вам не Гаршин, глаза мои — не лампадки <…> жизнь моя, как лживый дым, летит…»,
Обслуживатель власть имущих всегда держал нос по ветру, заранее позаботился о своем «выдающемся» будущем. Ниже впервые приоткрывается тайная завеса его успехов и высоких гонораров. Сделать это стало возможным с помощью его писем к «подруге» Берте Файвуш. 24 мая 1924 года Никитин извещает ее о вот-вот должных вспыхнуть пролетарских революциях в Афганистане и Индии и тут же пресекает свою откровенность: «Большего из конспиративных соображений сообщить не могу».[104] Красуется перед приглянувшейся ему корреспонденткой? (В 1926 году его женой станет 3. А. Казн, урожденная Гацкевич, позже второй брак он заключит с Р. Эммануэль.)[105] В одном из писем к Берте Файвуш еще более прелюбопытная информация: «Ложусь каждый день в 6 ч[асов], в 10 — под холодный душ. Ночь исключена. Не понимаю, что такое. <…>Хочу уехать в Лондон» (Москва, 13февраля 1923 года).[106]
Отбросим сомнения: Никитин, очевидно, кроме постижения по ночам английского языка, проходил курс специальной подготовки перед поездкой в страну Туманного Альбиона, отношения с которой были тогда крайне напряжены.
Вышколенный спецами международной разведки, он провел в Англии (попутно и в Германии) несколько месяцев, работая, по его осторожным словам, «в одном из советских учреждений». Выполнив некое задание, возвратился домой 19 августа 1923 года. Смеем думать, о своей поездке Николай Николаевич отчитался Льву Троцкому, тогда маниакально одержимому идеей устроить революционный взрыв в чинной Британии.
Результатом вояжа Никитина явилась его книга очерков о «загнивающем капитализме» («Сейчас на Западе. Берлин — Рур — Лондон» (1924)). Отрывки из нее печатались в «Петроградской правде», где к тому времени он служил. Его конфликт с «Серапионовыми братьями» начался именно с этих публикаций.
Обратим внимание: в августе 1923 года вернулся из зарубежного путешествия с Айседорой Дункан и Есенин. Не исключено, где-нибудь на перепутье дорог, он мог с Никитиным встретиться. Так что заграница вполне могла быть темой их бесед.
Верить воспоминаниям Никитина нельзя ни на грош. Этот внешне добродушный толстенький очкарик был хит-рой бестией, водившей тесную дружбу с себе подобными литераторами, замешанными в сокрытии следов преступления в «Англетере». Его самым задушевным единоверцем был Павел Медведев (повторяем: ответственный секретарь комсомола 3-го Ленинградского полка войск ГПУ; в этот полк Никитин иногда наведывался), а для профанов Павел Николаевич слыл литературным критиком. Сей ценитель изящной словесности вместе с другими «перьями» (Вс. Рождественский, Мих. Фроман — Фракман и др.) в качестве понятого подмахнул весьма странный милицейский акт об обнаружении трупа Есенина в «Англетере».
Они частенько ходили друг к другу в гости, переписывались, обменивались книгами. Медведев строчил статьи к опусам Никитина, а тот, в свою очередь, нахваливал новоявленного Белинского. Критик-чекист видел в своем закадычном дружке прозаика-классика. «Гоголевским смехом смеется Н. Никитин», — писал он однажды. Ленинградский «Гоголь» не оставался в долгу. На титульном листе своих «Обоянских повестей» он старательно начертал: «Милому и любезному другу П. И. Медведеву — с любовью сочинитель, 7.06.1928».
Никитин приятельствовал и с другими сексотами ГПУ — например, с Василием Князевым.
Наконец, о главном, ради чего пишутся эти строки. Теперь, когда фигура Никитина «вышла из тени», ответим на непростой вопрос: зачем Есенин почти за два месяца до своей смерти неожиданно примчался в Ленинград? О чем он говорил со своим знакомым, которому, увы, доверял?
Отбросим оговорки, всякие «но» и «однако»: поэт явно наводил мосты для побега в Великобританию, наверняка расспрашивал «англичанина» Никитина об этой стране, возможно, о наиболее коротком маршруте в Лондон и т. п. Скорей всего, Есенин вряд ли посвятил своего собеседника в свои планы, а лишь осторожно выведал у него нужную информацию. Поводом для разговора беглец мог избрать свое желание отправиться в новое заграничное путешествие.
Опытный конспиратор, Никитин мог не подать вида, что он раскусил не умевшего притворяться поэта. Сразу же после той беседы Есенин «сорвался» в Москву.
Впервые версию о намечавшемся побеге поэта в Англию высказал есениновед Эдуард Хлысталов, полковник, бывший следователь по особо важным делам МВД СССР. В его гипотезе ничего фантастического нет: затравленный Есенин не раз писал и говорил о своем стремлении бежать из СССР «хоть в Африку». Англия, где его знали по переводам стихотворений, могла быть для него наиболее предпочтительной страной, где бы он мог поселиться.
Уличать Никитина в предательстве заставляют и некоторые строки его странных воспоминаний («Рождества по старому стилю, — пишет он, — из «Англетера» позвонил Садофьев. Все стало ясно. Я поехал в гостиницу» («Звезда», 1962, № 4). Никитин разоблачил себя: по официальной версии известно, что комендант отеля открыл проклятый пятый номер примерно в 10 часов 30 минут. При этом Никитина не было. О том же времени сообщали газеты. Затем комнату опечатали. Так что никитинское выражение «Рано утром…» — крайне подозрительно. Одно из двух: или ему, «своему человеку», специально показали 5-й номер, или он неудачно имитирует роль друга-сострадальца. Второе — ближе к истине.
Примечательна близость Никитина к ленинградскому поэту Илье Садофьеву, бывшему ревтрибунальцу, виновному в гибели Константина Ваганова, члена литературной группы «Звучащая раковина» (руководитель Николай Гумилев), позже обэриута.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});