Читать интересную книгу Белый раб - Ричард Хилдрет

Было воскресенье. Проповедник вскоре же ушёл. Несчастный Томас весь день просидел подле тела жены. Я оставался с ним и, понимая, что утешать в таком горе бесполезно, старался говорить поменьше.

Под вечер в хижину пришёл кое-кто из наших товарищей и почти все слуги из господского дома. Мы подняли тело Анны и понесли на кладбище. Кладбище это было живописно расположено на отлогом склоне холма в тени высоких деревьев; по-видимому, оно существовало уже давно. Многочисленные холмики, частью совсем ещё свежие, частью едва заметные, указывали на места захоронений.

Пока мы копали яму. Томас стоял, склонившись над телом жены. Когда неглубокая могила была выкопана, мы в молчании стали по краям, ожидая, что Томас прочтёт заупокойную молитву или пропоёт гимн. Но напрасно пытался он произнести знакомые слова — голос его сделался хриплым и перешёл в какое-то бессвязное бормотание. Он только покачал головой и попросил нас опустить тело в могилу. Мы исполнили его просьбу и тут же забросали могилу землёй.

Начинало темнеть, и рабы, принимавшие участие в похорон ах, поспешили вернуться домой. Томас всё ещё оставался стоять у могилы. Я взял его за руку и пытался увести его оттуда. Он отстранил мою руку.

— Её убили, — проговорил он вдруг, поднимая голову, — её убили!

В эту минуту он взглянул на меня. Глаза его горели негодованием. Ясно было, что чувства одержали в нём верх над всей искусственной сдержанностью, к которой его приучили с детства. Я разделял его горе и пожал ему руку, чтобы он это чувствовал. Он ответил мне таким же пожатием и, помолчав, добавил:

— Кровь за кровь! Разве не так, Арчи?

Он сказал это твёрдо и спокойно, но в голосе его звучало что-то зловещее. Я не знал, что ответить, да он и не ждал ответа: хоть вопрос и был обращён ко мне, относился он, по-видимому, только к нему, самому.

Я взял его под руку, и мы молча ушли.

Глава двадцать восьмая

В Южной Каролине принято предоставлять рабам с первого дня рождества и до Нового года нечто вроде каникул. Им в этот период разрешается даже удаляться на известное расстояние от плантации, где всё напоминает им о непосильном труде и страданиях, и бродить по окрестностям всюду, где им захочется. Странное впечатление производит в такие дни проезжая дорога. Рабы всех возрастов — мужчины, женщины и дети — в огромном числе сбегаются сюда со всех прибрежных плантаций, разодетые в лучшее платье, которое им удаётся раздобыть. Они собираются группами вокруг маленьких ларьков, где продают виски, шумят, толпами идут по дороге. Подобное оживление и всю эту суматоху можно увидеть в этих краях только во время рождественских праздников.

Лавочки, торгующие крепкими напитками, существуют только благодаря недозволенному обмену виски на ворованные рис и хлопок. Перед этой коммерцией бессильны и бешеная злоба плантаторов и жестокие наказания, которые угрожают виновнику. Эту запрещённую меновую торговлю ведёт значительная часть местной белой аристократии, и она является главным, если не единственным источником её существования. В Каролине дело обстоит так же, как и в Нижней Виргинии. Потомки разорившихся белых отличаются своей грубой неотёсанностью и невежеством. Они ленивы, распущенны и порочны, и пороки их ещё отвратительнее именно в силу этого невежества, грубости и нищеты. Земли у них нет. В лучшем случае они владеют каким-нибудь бесплодным, истощённым полем, которое не хотят, да и не умеют обработать и которое не даёт никакого дохода. Ремёсел они не знают никаких и не хотят заниматься даже торговлей. Физический труд они считают унизительным для свободного человека, трудиться, по их мнению, должны одни лишь рабы. Эти так называемые «белые бедняки» пали так низко, что стали посмешищем в глазах рабов. Богатые же плантаторы и боятся их и ненавидят. Только своему праву на участие в голосовании обязаны они тем внешним уважением, которое пока ещё проявляют по отношению к ним. Это право, которого богатая аристократия охотно лишила бы их, одно только и служит им защитой. Если б не оно, их давно бы безжалостно растоптали и закон поставил бы их едва ли не на одну ступень с рабами.

Однажды во время рождественских праздников, вскоре после того как я прибыл в Лузахачи, я стоял вместе с другими рабами у одной из лавок, расположенных на большой дороге. Мы смеялись, болтали, пили виски, развлекаясь каждый по-своему. Внезапно мимо нас по большой дороге проехал верхом какой-то человек в рваной одежде. Выглядел он очень плохо, и лицо у него было того мертвенного зеленовато-бледного цвета, который характерен для «белых бедняков» Нижней Каролины. Ехал он на тощей кляче, все рёбра которой были видны. Всадник погонял её очень длинным бичом, орудуя им с изяществом и ловкостью настоящего надсмотрщика. Я заметил, что все стоявшие вокруг меня сняли шляпы и поклонились ему, когда он проезжал мимо. Что касается меня, то я шляпы не снял, так как не видел во внешности этого человека ничего такого, что способно было бы внушить мне уважение к его персоне. Мне в то время ещё не был известен каролин ский обычай, требующий, чтобы раб почтительно относился к любому свободному человеку. Поэтому я и не счёл нужным снять шляпу. Проезжий заметил, что я ему не поклонился. Остановив свою клячу, он впился в меня острым взглядом своих маленьких глазок. Цвет моей кожи, видимо, заставил его на мгновение усомниться, не свободный ли я человек. Но моё платье и общество, которое меня окружало, убеждали его в том, что перед ним раб. Он спросил, кто я такой, и, узнав, что я принадлежу генералу Картеру, направился ко мне, размахивая своим бичом. Подъехав ко мне вплотную, он стал спрашивать, почему я не поклонился ему, и тут же, не дожидаясь ответа, несколько раз хлестнул меня по спине. Негодяй был явно пьян, и первым моим побуждением было вырвать из его рук бич, но я не дал воли своему гневу. Хорошо, что я сдержался: любая попытка сопротивления белому человеку, даже если он пьян и если он напал первый и без всякого повода, согласно «справедливым и равным для всех» законам Каролины, могла стоить мне жизни.

Я узнал, что этот проходимец был одно время управляющим какой-то плантацией, но его выгнали за мошенничество. После этого он открыл кабачок где-то за полмили отсюда. Как он рассказал владельцу лавки, возле которой мы стояли, кабачок этот посещался гораздо меньше, чем он ожидал, и он, нападая на меня, стремился, видимо, выместить на ком-нибудь свою пьяную злость и досаду. Звали его Кристи. Он был в родстве с мистером Мартином, но недавно между ними произошло столкновение, после которого они окончательно поссорились. Кристи, как мне рассказали, ранил Мартина кинжалом, а Мартин выстрелил в него из своей двустволки. Не ограничившись этим выстрелом, мистер Мартин принялся ещё более жестоко мстить своему бывшему приятелю: он задумал положить конец меновой торговле рисом, виски и хлопком между Лузахачи и кабачком мистера Кристи. Прежде на всю эту торговлю Мартин смотрел сквозь пальцы, Кристи же она была выгодна, потому что виски он сильно разбавлял водой, а в обмен получал рис и хлопок с плантаций генерала Картера.

Узнав всё это, я пришёл к заключению, что торгаш в какой-то мере в моих руках, и решил отомстить ему за нанесённые мне удары. Правда, я должен был для этого взять на себя роль доносчика и соглядатая. Но что делать — у раба нет других средств, чтобы покарать обидчика. Сразу же по возвращении домой я пошёл к управляющему и под большим секретом рассказал ему, что кабатчик Кристи скупает у рабов краденое, рассчитываясь с ними водкой.

Мистер Мартин ответил, что ему об этом давно известно и он обещает мне пять долларов, если я помогу ему поймать Кристи с поличным. Мы быстро договорились, и вот однажды, лунной ночью, я направился к кабачку Кристи, неся на плечах тюк хлопка, выданный мне по распоряжению управляющего.

Кристи сразу же узнал меня и стал шутить, вспоминая, как он меня отхлестал. Стараясь не возбудить его подозрений, я делал вид, что меня этот случаи так же веселит, как и его. Кристи охотно согласился обменять мой хлопок на виски, считая виски по доллару за кварту. Через несколько дней я вторично отправился к нему; на этот раз мистер Мартин и один из его друзей спрятались поблизости за дровами, откуда нм всё было видно и слышно.

Покупка у рабов риса, хлопка и вообще чего бы то ни было, если на это нет разрешения хозяина, считается, согласно законам, существующим в Каролине, одним из тягчайших преступлений. Кристи судили, признали виновным и приговорили к штрафу в тысячу долларов и годичному заключению в тюрьме. Всё его небольшое состояние ушло на уплату штрафа, я что он делал после отбытия срока — я уже не знаю.

Среди присяжных, вынесших ему приговор, было несколько человек, которых подозревали в том, что она занимались теми же делами, что и Кристи, но страх, а может быть, также и желание избавиться от конкурента заставили этих негодяев громче всех требовать его осуждения.