Читать интересную книгу Белый раб - Ричард Хилдрет

— Все вы наглые бездельники, да к тому же ещё ничем не довольные! — ответил генерал. — И так вы меня кругом объедаете. Хватит с вас и того, что я вам маис покупаю. А если вам нужна соль, то в пяти милях отсюда морской воды сколько угодно. Никто вам не мешает соль из неё добывать.

Проговорив это, генерал повернул лошадь и вместе со своими спутниками поскакал дальше, громко хохоча над своей удачной шуткой.

Глава двадцать седьмая

В числе рабов мистера Карлтона, ставших теперь собственностью генерала Картера, был один по имени Томас, с которым я подружился, ещё находясь у нашего прежнего хозяина. Это был чистокровный африканец, с правильным и красивым лицом, прекрасно сложенный и сильный, и к тому же человек, во многих отношениях весьма примечательный.

Его физическая сила, неутомимость и способность переносить лишения были необычайны. Но его нравственная сила была ещё больше. Страстный и порывистый по натуре, он — что было большой редкостью среди рабов — умел подчинить себе свои страсти и во всём, что он говорил и делал, был кроток как ягнёнок. Дело в том, что ещё ребёнком он подпал под влияние неких методистов, которые жили и работали по соседству. Их проповеди производили на него такое сильное впечатление и он так проникся их идеями, что, казалось, самые изначальные и сильные человеческие страсти были вырваны с корнем из его груди.

Эти красноречивые учителя вселили в его от природы гордую и возвышенную душу убеждение в необходимости беспрекословно повиноваться и терпеливо сносить страдания. Убеждение это, которое называют священным словом «религия», нередко оказывается более могущественной опорой тирании и более верным средством держать в подчинении суеверного и дрожащего от страха раба, чем бич и оковы.

Его учили — и он в это верил, — что бог создал его рабом и что он обязан подчиняться хозяину и довольствоваться своей судьбой. Каким бы жестокостям он ни подвергался со стороны своих повелителей, — его долг сносить всё безропотно и молча. Если хозяин ударит его по одной щеке, говорили ему, он должен подставить другую. Для Томаса это не были пустые слова, которые входят в одно ухо и выходят в другое. Нет, никогда не встречал я человека, у которого вера способна была так подчинить себе все страсти.

Природа создала его для того, чтобы он стал одним из тех сильных духом, которые внушают страх тиранам и стоят в первых рядах борцов за свободу, а методисты превратили его в приниженного раба, покорного и безропотного. Он считал своим долгом быть верным хозяину. Он никогда не брал в рот виски; он готов был голодать, но никогда бы ничего не украл и скорее согласился бы, чтобы его выпороли, чем произнести слово лжи. Этими качествами, столь редкими у раба, он заслужил благоволение управляющего. Тот относился к Томасу с особым доверием, часто оставлял ему ключи и поручал раздачу пищи. Томас настолько аккуратной честно выполнял порученное ему дело, что даже и придирчивый управляющий ни в чём не мог упрекнуть его. За все десять лет, проведённые им в Карлтон-холле, Томаса ни разу не пороли. Но самым замечательным было то, что Том не только пользовался расположением управляющего, но сумел завоевать и хорошее отношение к себе своих товарищей. Это был человек беспримерной мягкости и доброты.

Не было вещи, которой бы он не сделал, когда надо было помочь кому-нибудь в несчастье; он делился с голодными своим пайком и работал за тех, у кого не хватало сил выполнить дневной урок. К тому же он был настоящим духовным отцом для всех рабов и проповедовал и молился едва ли не лучше самого хозяина. Я не сочувствовал его религиозному рвению, но я искренне любил его, восхищался им, и мы с давних пор уже были близкими друзьями.

Томас был женат на женщине по имени Анна, весёлой, миловидной и приветливой, и нежно любил её. Он был безмерно счастлив, что его не разлучили с ней при продаже, и склонен был рассматривать эту удачу как особую милость провидения. Никогда я не видел в человеке такой благодарности, такой радости, как в Томасе, когда он узнал, что жена его одновременно с ним приобретена генералом Картером. Это было всё, чего он хотел. Он сразу же перенёс на нового хозяина всю свою преданность, отдавал ему все свои силы и всё усердие и считал это своим долгом. В то время как я и остальные мои товарищи с самого прибытия в Лузахачи не переставали жаловаться на чрезмерную тяжесть работы и на недостаточность и плохое качество питания, Томас ни разу не высказал неудовольствия и работал с таким увлечением и энергией, что вскоре прослыл одним из лучших работников на всей плантации.

Жена Томаса всего несколько недель назад родила. Ребёнка, по существующему в Южной Каролине обычаю, приносили к матери в поле, чтобы она могла тут же покормить его грудью. Каролинские плантаторы, такие расточительные, когда речь идёт об их удовольствиях, становятся удивительно расчётливыми и скупыми, когда дело касается их рабов.

Однажды в жаркий летний день Анна взяла своего ребёнка из рук совсем маленькой девочки, которой было поручено за ним смотреть, села под деревом и покормила его грудью. Выполнив свой материнский долг, она медленно и, может быть, не слишком охотно направилась обратно к месту своей работы. В эту минуту в поле верхом прискакал управляющий мистер Мартин. Это был лихой детина, один из тех, которых на плантациях называли «муштровщиками». Он зорко следил за тем, чтобы в Лузахачи во время работы никто от неё не увиливал. Когда кто-нибудь шёл шагом, для него это было признаком лени; он требовал, чтобы раб, если ему надо было переходить с одного участка поля на другой, бежал туда бегом. Возможно, что Анна забыла об этом; во всяком случае, в ту минуту она не выполнила этот нелепый приказ. Управляющий в ярости подскакал к ней, заорал, что она дрянь и лентяйка, и начал изо всех сил бить её хлыстом. Случилось так, что Томас работал неподалёку. Он всё это видел, и, казалось, он сам с удесятерённой силой ощущал боль от ударов, сыпавшихся на спину Анны. Такого испытания никакая религия с её ложной основой не могла бы выдержать. Он сделал движение, по-видимому с тем чтобы помочь Анне. Мы были в это время рядом и пытались остановить его, убеждая, что он и сам попадёт в беду, но крики и плач жены сделали его глухим к нашим уговорам. Он кинулся вперёд и, прежде чем управляющий успел опомниться, вырвал из его рук хлыст и спросил, по какому праву он позволяет себе истязать женщину, которая ни в чём не провинилась.

Для мистера Мартина такое своеволие, или, как он говорил, «дерзость», было полной неожиданностью. Натянув поводья, он заставил лошадь податься немного назад, а затем, видимо придя в себя, выхватил из кармана пистолет и взвёл курок: он прицелился в Томаса, который, бросив хлыст, пустился бежать. Мистер Мартин выстрелил, но рука его так дрожала, что он промахнулся, а Томас, перескочив через изгородь, скрылся в густой заросли.

Обратив в бегство мужа, управляющий обрушился теперь на его жену, которая стояла рядом, вся дрожа от ужаса и плача. Он весь кипел от ярости и гнева и решил излить свою злобу на несчастную женщину. Подозвав надсмотрщика и ещё двух или трёх других мужчин, он приказал сорвать с неё одежду.

Окончив эти приготовления, он приступил к истязанию. Плеть при каждом ударе впивалась в тело женщины, и каждый раз, когда несчастная поднимала свои и израненные, окровавленные руки, кровь стекала с них ручьями; крики её были ужасны.

Я должен был, казалось бы, уже привыкнуть к подобного рода зрелищам, но сердце моё защемило и у меня потемнело в глазах. Мне хотелось схватить это чудовище за горло, швырнуть его на землю… Не знаю, как я совладал с собой… Знаю лишь одно: только низменная и подлая натура раба может довести человека до того, что он будет видеть, как истязают женщину, и не вступится за неё…

Потеряв сознание, Анна упала, но Мартин всё ещё не унимался и продолжал её избивать. Управляющий приказал нам соорудить носилки из прутьев и потом перенести её к нему в дом. Не успели мы переступить порог его дома, как он надел на шею несчастной женщины принесённую им тяжёлую цепь; другой конец этой цепи он прикрепил к балке под потолком. Обморочное состояние Анны, по его словам, было чистейшим притворством; он считал, что если он её не привяжет, она немедленно удерёт вслед за своим мужем.

Затем нам приказали пуститься в погоню за Томасам: мы разошлись в разные стороны, делая вид, что усердно ищем его во всех местах, где только можно было укрыться. Но, за исключением надсмотрщиков и ещё двух или трёх подлецов, надеявшихся заслужить милость управляющего, никто, разумеется, особенно не старался найти его. Почти сразу же за изгородью, ограждавшей возделанные поля, начиналось болото, поросшее камышом, кустами и каучуковыми деревьями. Пробираясь между кустами, я вдруг увидел Томаса. Он стоял, прислонившись к стволу большого дерева. Когда я приблизился к нему, он положил руку мне на плечо и спросил, что управляющий сделал с его женой. Я постарался, как мог, скрыть от него правду и ничего не сказал об истязании, которому подвергли Анну. Но я попытался дать понять Томасу, в каком бешенстве сейчас мистер Мартин, и посоветовал моему другу не показываться ему на глаза, пока тот не успокоится. Я обещал, что приду вечером и принесу ему еды, и заверил его, что, если он будет вести себя спокойно, его вряд ли кто-нибудь здесь разыщет.