общинах могут быть только лица с университетским философским образованием. Особые еврейские школы запрещаются, и евреи должны обучаться в общих государственных школах. При таких гарантиях уничтожения «обособленности», евреям предоставляется свобода жительства и промыслов в городах и селах, но с ограничениями: для отвлечения евреев от исключительного занятия торговлей число торговцев из их среды ограничивается в городах определенной нормой (от 10 до 25 на сто купцов-христиан), а в селах еврей может приобретать землю только под условием частичной обработки ее руками своих единоверцев. Торговля в деревнях и содержание там мельниц и шинков запрещаются. Евреи с образовательным цензом допускаются на должности учителей и профессоров, но на государственную службу «нынешнее поколение» их не допускается. Зато евреи привлекаются к отбыванию воинской повинности натурою и даже с сугубою строгостью (im strengsten Sinn) подчиняются правилам военной службы. Евреи из других стран на жительство в Пруссию не допускаются: им разрешается лишь кратковременный приезд по торговым делам на основании особых паспортов.
Этот либерально-репрессивный проект, плод совместных трудов Шреттера и Бранда, долго рассматривался в различных министерствах. В течение всего 1809 года писались отзывы на эту новую «конституцию для евреев», как официально тогда выражались. Возражения делались с двух сторон. Юдофобы доказывали несостоятельность либерального мнения, что недостатки евреев происходят от их бесправия. Исправить евреев равноправием нельзя, пока они остаются верны своим религиозным законам и национальной традиции; поэтому нужно предоставить еврею на выбор: либо сохранить свой быт и, как «враг рода человеческого», подвергаться всяким стеснениям в жительстве, промыслах и даже в естественном размножении, либо отказаться от своих обособляющих «ритуальных законов» и тогда получить все права и свободу заниматься всякими промыслами, кроме торговли, которую евреям нужно совершенно запретить. Противоположный отзыв дал Вильгельм Гумбольдт, знаменитый идеолог европейского либерализма, занимавший пост директора в прусском министерстве просвещения. По его мнению, внутренняя реформа в еврействе должна быть не предварительным условием, а следствием гражданской реформы. Он требует для евреев безусловно го равноправия, которое само по себе ослабит их силу пассивного сопротивления окружающему миру. Против опасения внезапного скачка от бесправия к гражданственности он возражает: «Кто из положения раба переходит на положение господина, тот делает скачок, ибо господин и раб — явления ненормальные, но если человеку развязывают скованные руки, то его возвращают только в состояние, естественное для всех людей». Многие замечания были сделаны в отзывах разных министерств по поводу отдельных пунктов проекта Шреттера. Курьезный пункт об обязательной стрижке бороды был признан неудобным. Большое разногласие вызвал пункт о допущении евреев к занятию сельским хозяйством. Против допущения евреев к учительским должностям высказался даже Гумбольдт: для звания учителя нужен не только умственный, но и моральный ценз, в смысле чувства долга перед государством, чем евреи нынешнего поколения, по его мнению, еще не обладают. В отзыве по поводу общинной организации и назначения верховного раввина Гумбольдт возражал, что это поведет только к усилению внутренней сплоченности евреев, между тем как правительство должно стремиться к разделению их и растворению в немецком народе. «Нужно, — говорит Гумбольдт, — всячески ослаблять связи между различными еврейскими церквами (религиозными группами) и, при честной терпимости к каждой из них, поощрять расколы среди евреев, так чтобы иерархия их сама собою распалась. Тогда они поймут, что они имели только обрядовой закон, а не настоящую религию, и обратятся к христианству, вследствие врожденной человеческой потребности в высшей религии. В настоящее время переход еврея в христианство извинителен только при известных условиях, ибо тут человек покидает своих угнетенных братьев и сбрасывает с себя иго для того, чтобы попасть в разряд «выкрестов» среди полноправных христиан; но тогда (при равноправии) этот переход будет желательным, отрадным и благотворным».
В 1810 году у кормила правления стал прусский государственный канцлер Гарденберг, которому приписывают крылатое слово: «Я не подам голоса ни за один закон для евреев, который не содержит этих четырех слов: равные права, равные обязанности». Это дало перевес либеральному направлению в правительственных кругах. По ходатайству депутатов еврейских общин, в особенности его личного друга Давида Фридлендера, Гарденберг решил выработать новый проект эмансипации, взамен шреттеровского, и поручил это своему чиновнику Раумеру. Последний составил проект в либеральном духе, но консервативный министр юстиции Кирхейзен выдвинул против него ряд возражений в общем и в частностях. Министр согласен, что закон слишком жесток к евреям и что его нужно изменить, но, поскольку правоограничения являются средством защиты немецкого народа от вредных особенностей еврейской нации, нельзя их сразу отменить, а можно только постепенно смягчать участь евреев, по мере перевоспитания их и исправления их характера. Министр ничего не ждет от смешанных браков, так как еврейская сторона в таком союзе должна быть религиозно индифферентна и, следовательно, морально малоценна. Решительно высказался Кирхейзен против предоставления евреям государственных должностей и требовал даже, чтобы в законе было определенно указано, что евреи не могут на это рассчитывать: иначе через несколько лет департаменты различных министерств будут осаждены кандидатами из евреев, окончивших университет и претендующих на места чиновников.
Проект Гарденберга-Раумера путешествовал по канцеляриям разных министерств в течение всего 1811 года. Чиновники вносили в него дополнения и поправки. Предлагалось употреблять в официальных бумагах вместо «ставшего презрительным» слова Juden елово Israeliten или «Mosaische Glaubensgenossen»; строго проводить принцип запрещения отдельных школ для евреев, ибо только обучение еврейских детей в общих немецких школах может привести к «полной амальгамации их с прочими гражданами»; сокращать торговые занятия евреев и поощрять их к ремеслам и сельскому хозяйству. Проект был передан на заключение также Давиду Фридлендеру, который внес в него значительные поправки, так как либеральный Гарденберговский проект в общем отвечал стремлениям тогдашних передовых евреев. Замедление реформы вследствие бесконечной канцелярской переписки заставило еврейских деятелей торопить правительство. В числе доводов в пользу скорейшего проведения реформы Фридлендер выставлял и то, что длящееся бесправие вызывает угрожающий рост числа евреев-вероотступников, выкрестов не по убеждению, а ради житейских благ (см. дальше, § 33). С другой стороны, на Гарденберга постоянно влиял известный финансист-филантроп Израиль Якобсон, тогдашний глава эмансипированного еврейства в Королевстве Вестфалей (дальше, § 31). Давно знакомый с Гарденбергом, которому оказывал финансовые услуги, Якобсон в своих письмах и беседах рисовал ему светлую картину процветания Пруссии при эмансипации евреев по вестфальскому образцу. В то же время к канцлеру поступили петиции берлинской, бреславской и других общин об ускорении акта реформы, ожидаемого всеми евреями с величайшим напряжением. Это заставило Гарденберга наконец на самом исходе 1811 года дать делу более быстрый ход.
Последняя редакция проекта снова вызвала трения между либералом Гарденбергом и консерватором Кирхейзеном,