— Они не посмеют, — тихо прошептала Берта Сигурдардоттир.
Йон Эйнарссон, молодой задира, злобно ощерился.
— Еще как посмеют. Вспомни Скандинавию и что кланы с ней сотворили! Говорю же, если мы не будем сопротивляться нас ждет та же судьба. Мы должны…
Бьерн оглушительно хлопнул по столу, заглушая экспрессивную речь безусого юнца до сих пор не понимающего, что стоит на кону.
— У вас что совсем нет гордости? — громкий хлопок не остановил Йона, он практически кричал.
Президент мрачно уставился на него.
— Это вопрос не гордости, мальчик, а выживания. Самое существование Исландии и всех ее жителей зависит от решения которого сейчас мы примем.
Йохан Болдерсон, министр образования, приподнял руку.
— Извините, но разве мы можем решать такие вопросы в одиночку? Раз уж вы сказали, что это касается всего населения, то думаю будет справедливым, если они тоже поучаствуют в обсуждении будущего. Вы со мной не согласны?
Он по очереди обвел вопрошающим взглядом всех членов кабинета. И ожидаемо получил в ответ несмелые кивки. Многие радовались сбросить с плеч столь тяжкий груз и разделить бремя ответственности с кем-то еще. Пусть это и будет выглядеть малодушием.
— Это справедливо.
— Правильно, почему мы должны решать за всех?
— У всех есть право знать.
— Каждый должен решить за себя.
Послышалось со всех сторон.
— Референдум? — с недоумением протянула Свана Гудмондоттир.
— Именно! Референдум! — заявила Гудрун Ладвикдоттир — спикер Альтинга.
Ее такой выход устраивало больше всех. Теперь нет нужды выяснять отношения с коллегами в парламенте, где уже заговорили об угрозе узурпации власти со стороны кабинета министров.
— У нас нет на это времени! — раздраженно бросил Бьерн, но в голосе президента тоже проскользнули нотки облегчения. Взваливать ношу вины на свои плечи ему не хотелось. Пусть это будет общим решением.
Министр просвещения поднял руку.
— Мы можем использовать одно из мобильных приложений. Программисты быстро состряпают подходящий опросник. Запустим, заодно оповестим население о происходящем. Думаю, это не займет много времени.
Предложение поддержали еще одной порцией энергичных кивков. При подобном подходе осуществить задуманное и впрямь не представлялось чем-то невыполнимым.
— Только надо обязательно приложить скрин ультиматума, чтобы люди видели, что от них требуют, — в последний момент вставил полицмейстер.
Бьерн Огальсон помедлил, обдумывая идею, затем величественно кивнул. Все вздохнули с облегчением. Лишь Йон Эйнарссон оставался недовольным, мечтая о славе спасителя нации от иноземных захватчиков.
* * *
Златоград. Владение клана Мамонтовых.
Центр города. Штаб-квартира ЧВК «Инферно».
Тридцатый этаж отдела руководства. 15:35
— Что они делают? — мне показалось я ослышался.
— Проводят опрос через приложение на мобильных телефонах на предмет ваших требований, — дисциплинированно повторил Престон.
Британец, как всегда безукоризненно одет, английский стиль: костюм-тройка, коллекционные запонки из белого золота, бриллиантовая заколка на галстуке ручной работы, элегантные кожаные туфли. Волосы на голове уложены в аккуратную прическу. Выбрит чисто. Доносится легкий аромат дорого парфюма.
Лощенный, подтянуты и внимательный. Истинный английский денди. Последний из своего рода.
Только загар выбивается из общего стиля, результат долгого нахождения в одной далекой жаркой стране
Сидим в просторном конференц-зале, я лениво покачиваюсь в кресле с эргономичным дизайном, сэр Артур напротив, с прямой спиной, с раскрытым планшетом на столе.
На стене три дисплея для онлайн-совещаний, сейчас на них крутились заставки: на одном белая снежинка на черном фоне, на другом снежинка дополнена фигурой многоугольника (неофициальный символ Обители Стужи), на третьем почему-то оскалившийся человеческий череп.
Это еще что за художества? Шутники. Наемники с их дурацким «веселым роджером». Впрочем плевать, пусть парни развлекаются.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я перевел глаза с экрана с приметной картинкой на британца и задумчиво проронил:
— Опрос значит… через мобилу… типа референдума что ли?
— Видимо да, — Престон держался спокойно.
Меня этом почему-то начало злить.
— Болваны. Им что заняться больше нечем? Они вообще понимают, что их ждет, если вздумают артачиться?
Рыцарь уничтоженной империи сдержанно обозначил кивок.
— Если позволите, милорд, это не лишено здравого смысла. Поставить население в известность и дать каждому гражданину самому решать, как поступать дальше.
Я скривился.
— Предупреди этих деятелей, что срок остается прежним. Плевать, что они там захотели поиграть в демократию. Кто захочет уйти, препятствовать не будем. Но если останутся, то должны понимать, что любой акт агрессии или неповиновения будет приравниваться к террористической атаке. Со всеми вытекающими последствиями.
Добавлять, что в случае больших потерь с нашей стороны, будут приняты радикальные меры не стал. Зачем, и так все понятно. В случае необходимости проведем полную зачистку с тотальным разрушением всех городов и поселков. Хватит, наигрались в миротворцев-умиротворителей.
— Возможно здесь подойдет метод кнута и пряника? — осторожно нарушил молчание Престон. — Субсидии, налоговые льготы, обещания инвестиции в промышленность и инфраструктуру — думаю это переломит чашу весов, отвернув большую часть массы населения от экстремистов, готовых драться до последнего.
Ну да, еще и деньги им выделять. У нас тут что, кружок пацифистов, повернутых на альтруизме? Совсем с катушек слетел, проклятый лимонник?
— Ты еще предложи им сесть нам на шею и ножки свесить, — на моем лице проступила презрительная гримаса. — Совсем охренел? Хотят воевать? Будет им война!
Говоря это, где-то внутри сам понимал, что неразумный подход, но ничего не мог с собой поделать. Причина нерационального поведения проста: до сих пор злило, что заставили отказаться от Катара. Точнее не из-за самого Катара, плевать на него, а из-за того, что это владение было завоевано мной лично, фактически без внешней помощи.
Вот это и бесило в первую очередь. Уроды…
Поставили в безвыходное положение и вежливо предложили: давай заберем, все равно обуза. Мы тут собираемся устроить небольшую войнушку, так что по любому будет фигово. А то что твой город оказался в центре этого дерьма — ну извини, в жизни и не такое случается.
И как тут не согласиться? Когда тебя чуть ли не приперли к стенке? Все равно что оказаться между молотом и наковальней. Вроде все чинно и благородно, а по сути — здоровая выгребная яма, куда тебя хотят спихнуть, ласково подтолкнув в спину.
А так обставили все красиво. Как же, сделали одолжение. Сранные благодетели…
Я страдальчески изогнул кончики губ, поймал себя на этом и еще больше расстроился. Знаменитая выдержка ледышек дала трещину и что самое плохое — напротив сидел британец и внимательно за этим наблюдал. Козел…
Пришлось сделать усилие, беря себя в руки. Подавил вспышку злости, натягивая на лицо маску с выражением безразличия.
Не надо демонстрировать на публике собственные слабости.
Стоило об этом подумать, настроение изменилось. В груди начал подниматься мертвенный холод. Он растекался по венам, вымораживая все лишние чувства, наполняя сознание ледяной отстраненностью, силой и превосходством. Злость, ярость, гнев — куда-то исчезли, заменяя собой ощущение собранности.
Престон вдруг вздрогнул, заглянув мне в глаза.
— Милорд… — британец выглядел потрясенным. — Ваши глаза, милорд…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я спокойно взял инком со стола и включил камеру в режиме зеркала. Сеточка измороси по краям радужки ощутимо расширилась, ярко голубые прожилки кажется даже немного светились. Это не походило на обычный эффект от мощного выброса сырой силы.
— Расслабься, — с досадой бросил я. — Что, никогда не видел последствий от резкого всплеска внутренний энергетики?