Читать интересную книгу Пути непроглядные - Анна Мистунина

Наконец он опомнился. Торопливо расстегнув застежку, снял с себя плащ, осторожно укутал в него дрейвку. Позвал по имени, не получил ответа и попробовал приподнять ее за плечи.

Игре вскинула голову, и Рольван охнул. Разума в ее глазах оказалось не больше, чем тогда, когда она была волчицей.

Она дернулась и зарычала, вернее, попыталась зарычать. Получившийся звук напугал ее, она вскочила на ноги – плащ соскользнул на землю, – потом упала на четвереньки. Кинулась бежать. Но мощные волчьи прыжки больше не давались ей, как давались еще совсем недавно, и, когда Рольван с плащом в руках оказался рядом, Игре уже снова рыдала, растянувшись на земле.

– Тише, тише, девочка, все хорошо, – проговорил он, поднимая ее и закутывая в плащ. – Все хорошо, ты в безопасности, никто тебя не обидит. Пойдем. Ты отдохнешь и успокоишься, а потом мы придумаем, как тебе помочь. Все получится, я уверен, ведь ты один раз уже справилась с этим…

Тихий как голос будто успокоил ее. Игре больше не рвалась из его рук, только всхлипывала тихонько, поэтому Рольван продолжал говорить, пока нес ее на руках через лес обратно к убежищу внутри полого холма:

– Ты справишься, а я тебе помогу, я с тобой, Игре, любимая. Даже если ты меня ненавидишь, я все равно тебя не брошу, никогда не брошу. Ты выздоровеешь, а потом мы вернем Гвейра, обязательно вернем, вот увидишь. У нас все получится. Не плачь, прошу тебя, ведь ты же сильная, ты самая сильная из всех, кого я знаю, моя Верховная дрейвка, воительница, колдунья, самая прекрасная в мире, нет, во всех мирах…

Из грота потянуло холодом и слабым запахом разложения. Помедлив, чтобы его глаза привыкли к темноте, Рольван обошел мертвого дружинника и уложил Игре на тростниковую постель. Сел рядом. Он гладил ее по волосам и говорил, негромко и ласково, не слишком заботясь о том, какие подбирает слова, до тех пор, пока ее всхлипывания не стихли. Наконец убедившись, что она крепко спит, встал и вытащил наружу убитого ею человека.

Он страшно устал, и не только телом. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в пещеру и заснуть рядом с Игре, слушая ее дыхание, наслаждаясь ее близостью и даже не мечтая ни о чем большем. Но, кроме усталости, им все сильнее овладевало другое чувство: хмурая злость на тех невидимых, кого последователи Мира называли демонами, а Игре – богами. На тех, кто взвалил на нее неподъемную тяжесть, сделав Верховной дрейвкой и наделив колдовством, но не позаботился придать ей достаточно сил, чтобы выдержать все это. Кто потребовал от нее в одиночку одолеть призраков и закрыть Врата, а когда она выполнила этот невозможный приказ, вместо награды за труды отнял у нее брата. Кто не уберег ее от охотившихся за нею дружинников, кто вместо защиты подарил ей гибельную способность обращаться в зверя, не беспокоясь о том, что обратно она может не вернуться, как и о том, что пережитое потрясение отнимет у нее разум.

Во всем случившемся с самого начала была его вина. Рольван даже на миг не мог забыть о ней и оттого злился еще больше. Если бы в тот проклятый день их первой встречи он знал, кем станет для него похожая на безумного мальчишку девушка, если бы остановился, повернул назад, не стал преследовать дрейвов, ничего бы не случилось. Если бы он не послушался и не оставил ее здесь одну, они встретили бы дружинников вместе и Игре не пришлось бы опять становиться волком. Он не знал. Но боги, прах бы их побрал, знали наверняка. Они просто забавлялись с нею, как будто отданная им в услужение девушка была всего-навсего игрушкой.

В монастыре учили ненавидеть древних богов, но там же его научили и не верить в них. Теперь Рольван поверил. И возненавидел их куда больше, чем снилось хоть одному из праведных монахов.

Потому-то теперь, едва держась на ногах от усталости, он шел копать могилу и хоронить тех, кого волчица-Игре уложила на жертвенник во славу богам, недостойным ни ее любви, ни ее доверия. Кто пришел за ее жизнью так же, как пришел когда-то давно и сам Рольван, и кто, в отличие от него, получил по заслугам. Над лесом, над холмом, над священным источником вставало солнце. Тьма отступила, чтобы с наступлением вечера вернуться вновь.

Он проснулся, когда Игре вдруг села, отбросив его руку, и стала испуганно озираться. Рольван приподнялся на локте.

– Игре…

Сквозь низкое отверстие входа внутрь попадало достаточно света, чтобы разглядеть ее лицо. За время сна Игре не пришла в себя, разве что успокоилась и больше не казалась такой напуганной, как накануне. Она вздрогнула и отодвинулась от него.

– Тише, – поспешил успокоить ее Рольван, – я тебя не обижу. Ты… тебе лучше? Ты помнишь, кто я?

Растерянный взгляд девушки скользнул по нему, обежал пещеру, вернулся снова к Рольвану. Ничего похожего на узнавание не отразилось на ее лице.

– Это я. Я, Рольван, твой друг. Друг Гвейра. Ты помнишь Гвейра, Игре?

Никакого ответа, лишь испуганный взгляд. Рольван вздохнул.

– Значит, не помнишь. Я так и думал. Ну, что ж… нам просто нужен кто-то, кто поможет тебе все вспомнить. Кто-нибудь, кто умеет колдовать, и это точно не я. Давай уедем отсюда и найдем его, хорошо? Только сначала надо тебя одеть.

Игре не шевельнулась, когда он встал и пошел за приготовленными для нее вещами. Накануне ему пришлось раздеть покойника – того из пятерых, кто оказался меньше других перепачкан кровью. Куда пропала собственная одежда Игре, Рольван так и не смог понять. У изголовья постели валялись только ее сапоги, остальное исчезло. Потеря, впрочем, была невелика. Про себя он поклялся первым по прибытии в город делом купить для нее одежду, достойную по меньшей мере эргской дочери – или, раз уж она так предпочитает выглядеть мальчиком, эргского сына. Пока же приходилось радоваться и тому, что есть.

Вернувшись, он протянул девушке сверток. Движение вышло резким: ее нагота волновала его больше, чем он старался показать, а Рольван твердо решил не допускать ничего, что не могло бы вызвать ее гнев потом, когда Игре снова станет собой.

Она испуганно вздрогнула и заслонилась руками.

– Тише, – сказал Рольван. – Я принес тебе одежду.

Но Игре не слышала. Она завороженно разглядывала свои ладони, как будто видела их впервые, как будто вместо них ожидала обнаружить что-то совсем другое – к примеру, волчьи лапы. Уронив руки, она сморщилась, оглядела собственное тело и горько заплакала.

– Придется мне привыкать, – вздохнул Рольван. – Иди сюда, Игре. Все хорошо. Я тебя не обижу.

Он обнял ее и погладил по волосам, успокаивая, затем поднял на ноги принялся натягивать на нее одежду. Чувствовал он себя при этом хуже, чем просто неловко, но Игре не сопротивлялась, и в конце концов дело оказалось сделано. В широкую рубашку и штаны из тонкой шерсти без труда поместились бы сразу две хрупкие девушки, но, затянув потуже пояс и набросив сверху короткий плащ дружинника, Рольван оглядел свою работу и решил, что получился вполне приличный юноша-оруженосец. Напуганный, правда, и глуповатый на вид, но в конце концов это можно будет списать на болезнь или непривычку к многолюдным местам вроде Гида, куда им предстояло отправиться. Рольван улыбнулся ей:

– А знаешь, почему я радуюсь? Оказывается, я и такую тебя люблю. Кто теперь посмеет сказать, что это не по-настоящему?

Игре заинтересованно ощупывала свою новое облачение. Добравшись до застежки – простой медной фибулы без украшений, которой Рольван закрепил на ее плече плащ, затеребила ее, потом дернула. Острый шип выскочил из держателя и воткнулся ей в палец. Игре сморщилась, разглядывая набухавшую каплю крови, подняла на Рольвана глаза и снова заплакала.

Проще всего было бы отвезти ее к Аске: та, хоть и не позволяла никому называть себя колдуньей, смыслила в этих делах не меньше, а быть может, и больше самой Игре. Но старуха уже поплатилась за свою помощь дрейвке. Даже если предположить, что она вернулась домой невредимой, на что вряд ли стоило рассчитывать, появиться у нее снова значило погубить и ее, и себя. Оставалось только ехать в Гид и искать там колдунью, что вернула Игре рассудок в прошлый раз. И заодно убраться подальше от здешнего эрга, спевшегося с отцом-настоятелем Одо, и его чересчур резвой дружины – не так уж плохо, если рассудить. Рольван дорого отдал бы за возможность оказаться вместе с Игре где-нибудь за тысячу миль или вовсе в другом мире по ту сторону Врат, и пусть все на свете монахи и эрги заодно с колдуньями и древними богами провалятся куда-нибудь в Подземный мрак.

Ворона и Тики нигде не было. Рольван догадывался, что Игре заколдовала лошадей и что они придут, стоит только ей позвать, но сомневался, подействует ли его собственный зов. Решив все-таки попробовать, он несколько раз выкрикнул их имена. Постоял у входа в пещеру, не решаясь уйти и оставить Игре одну, затем вернулся и принялся разбирать свою поклажу, собираясь выбросить все лишнее, чтобы Монаху легче было нести сразу двоих. Но еще раньше, чем он добрался до второй сумки, светлый проем входа заслонила тень. Рольван бросился навстречу, выхватывая меч, но это Тика нетерпеливо тянула в пещеру длинную голову, высматривая хозяйку. Ворон щипал траву чуть ниже по склону. Колдовство Верховной дрейвки осталось действенным, даже когда сама она не помнила собственного имени.