— Целых два? — сказал Юра-Полиграф. — Да он у нас просто слабак!
— Первое — он любит жену. Второе — он любит сына.
— О боже! — сказала Маришка нервно.
— Сын маленький? — осведомился Юра.
— Да. Десять лет.
Некоторое время все молчали, уткнувшись в тарелки, и только Маришка оглядывала всех по очереди, постепенно закипая.
— Это не для нас, — сказала она наконец решительно.
— Но он-то этого не знает, — возразил Страхоборец.
— И думать на эту тему не хочу, — сказала Мариша. — И вам не разрешу. Забудьте. Прямо сейчас.
— «Гордость составляет отличительную черту ее физиономии», — произнес Юра-Полиграф, безусловно кого-то цитируя.
— Хорошо, хорошо, — сказала ему Мариша нетерпеливо. — Но я на эту тему даже разговаривать не желаю.
— Ну, вот что, золотко мое, — сказал Тенгиз, глядя ей в лицо. — Либо мы тут будем обливаться соплями, блин…
— Да, мы будем обливаться соплями! И всё! Нет темы для разговора!
— Ты скажи это Димке… — мрачно предложил Тенгиз, отводя, впрочем, глаза.
— Скажу, не беспокойся. И он со мной согласится. Со мной, а не с тобой.
Ну, это, положим, дело темное и отнюдь не очевидное, — подумал Богдан, но в дискуссию вступать ни с кем не стал, а только спросил Тенгиза:
— Подобраться к нему вплотную можно?
— Можно, — сказал Тенгиз.
— Так за чем же дело стало?
Тенгиз не отвечал, как бы находясь в затруднении. Все смотрели на него и ждали.
— Слишком уж легко к нему подобраться, — сказал наконец Тенгиз медленно. — Мне это не понравилось.
— То есть?
— Я прошел к нему в офис свободно, блин, как в собственный сортир. Гада не оказалось на месте, но все равно — легкость эта… эта вседозволенность… там же охраны должно быть, как в Кремле. Тут что-то явно не так, блин. Так не бывает. Мне показалось, что это западня. Капкан для дураков.
Появился Матвей, запыхавшийся, но веселый.
— Слава тебе господи, — сказал он. — Задрыхнул наконец… Ну, что вы тут без меня решили?
— У него есть еще одна слабость, — сказал Страхоборец, уклоняясь от ответа на этот вопрос. — Он страдает арахнофобией.
— Это еще что за зверь такой? — осведомился Юра.
— Он боится пауков, жуков, мокриц и все такое прочее.
— О! Это интересно! — оживился Вельзевул. — И сильно боится?
— Было сказано: до смерти. Как ребенок.
— Отдайте его мне! — сказал Вельзевул радостно. — Где он живет? Адрес?
— Он живет в Царском Доме. Тебя туда не пустят.
— Ничего! Тенгиз проведет.
— Хрена, — сказал Тенгиз. — Царский Дом, знаешь, — там все на автоматике…
— Ну, нет, и не надо, — легко согласился Костя. — Чего мне там у него в квартире делать, в конце-то концов? И так прекрасно обойдусь.
Все смотрели на него с ожиданием, а он сиял и радовался, даже на стуле подскакивал от удовольствия — он уже понял решение, Дуремар заполошный, да и не так уж трудно было сообразить, что именно он задумал, только выглядел этот его замысел дураковато и несерьезно на фоне сложившихся обстоятельств — инфантильно и легкомысленно, как и все Вельзевуловы замыслы. Потом он вдруг перестал сиять, сморщился, отчаянно чихнул в торопливо сложенные ладони и тотчас же, под грозным взглядом Маришки, полез в карман за марлевой повязкой.
— Накаркал ты мне, Вова, — гнусаво сказал он, укоризненно моргая слезящимися глазами. — Опекуемый хренов, куда только твой опекун смотрит…
Богдан сказал:
— Опекун все-таки хотел бы окончательно понять, о чем здесь у нас идет речь. Мы же знаем Димку сто лет. Он же выдумщик, артист, почему я должен ему верить?
— Ну, знаешь! — сказал Матвей, ошеломленный и возмущенный одновременно.
— Нет уж, позволь! В прошлом году он устроил нам спектакль по поводу падения дойчемарки. В позапрошлом году мы все, как идиоты…
— Перестань, Благоносец. Не срамись, — Матвей, весь скривившись, налил себе водки. — Не знаешь — не берись и судить. Видел бы ты его этой ночью.
— А что такого особенного произошло этой ночью?
— Не хочу рассказывать. Он подыхает от страха, понимаешь?
— Нет. Не понимаю. Где гарантия, что он не разыгрывает перед нами очередной свой водевиль? Что я — Димку не знаю?
Матвей на это ничего не сказал, а только скривился еще больше и выпил свою водку, не закусывая и даже как бы не заметив.
— Я ему верю, — сказала Маришка.
— Я тоже, — сказал Тенгиз, как бы нехотя.
— Ты, Благоносец, по-моему, просто ищешь предлога уклониться, — сказал Андрей-Страхоборец, вежливо улыбаясь. — Подчеркиваю: по-моему. Извини. Без обид, ладно?
— Ладно, — сказал Богдан.
— Ты же видишь, на что он похож…
— Вижу. На переполненный нужник.
— Ну, допустим. Но разве это не твоя работа?
— Допустим. Наверное, я должен его осушить. Но — не буду.
— Это — твои проблемы, — сказал Страхоборец, вежливо улыбаясь. — У нас — свободная страна…
— Он одинок, как я не знаю кто, — сказал Матвей с проникновенностью, совсем ему не свойственной. — Он знаешь, что мне сказал? Представь, говорит, километровый столб посреди степи. На одной табличке у него — одна тысяча тридцать пять кэмэ, а на другой — три тысячи сто сорок четыре. И я стою около этого столба. Один.
…Что вы понимаете в настоящем одиночестве, подумал Богдан с каким-то даже мрачным удовлетворением. Сказал бы я вам, что такое настоящее одиночество. Это когда никого не хочется видеть. Никогда. Но сказал он другое:
— И за километраж ты тоже ручаешься?
— И за километраж я ручаюсь тоже, — сказал Матвей вполне серьезно.
Богдан решил не развивать эту тему. Хотя ему очень хотелось спрашивать и дальше. А помните (хотелось ему спросить), как он всех нас почти убедил, что появилась в Питере банда чистильщиков? Это он их так называл — «чистильщики». То ли новая секта, то ли даже новые люди, зигзаг эволюции. Они, видите ли, очищали город от скверны, в первую очередь от лжецов: отлавливали их и драли ивовой лозой — церемониально, с приговором, в специальных тайных помещениях, надевши белые маски. А лозу по старинным рецептам выдерживали в уксусной эссенции… И ведь Юрка-Полиграф без малого поверил тогда, что еще год-другой, и останется он без работы…
…А как он придумал и сообщал всем по большому секрету: в городе исчезают люди. Не первый год уже. И — в количествах. Их отправляют в будущее. По какому-то странному, неудобопонятному принципу. А дело-то все в том, оказывается, что обнаружен летальный ген человечества, который распространяется как пожар, и вот теперь пытаются спасти хоть кого-то, хоть немногих… Маришка, между прочим, поверила и сейчас же рванулась искать этих спасателей, чтобы похлопотать о своем детдоме…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});