в измене своим уверениям и обещаниям, данным в такую минуту, когда вся моя будущность вполне зависит от доброй воли Вашего Величества.
Вашего Императорского Величества верноподданный
Михаил Бейдеман
8 июля 1869 г. А. Р.».
Эта мольба, этот вопль бесконечно несчастного человека, схороненный в пожелтелых листах архивного дела и донесшийся до нас только теперь, в лето по Р. X. тысяча девятьсот девятнадцатое, тягостным волнением наполняет современное сердце [напоминаю, что работа моя впервые появилась в свет в 1919 году]. Душа умирала в стенах равелина и билась в предсмертных муках. Внутренний свободный человек в Бейдемане был сломлен, уничтожен. Его уверения – полная противоположность всем его утверждениям первого года заключения. Он обещает всю жизнь отдать в интересах царской власти и славы. Он распростерся во прахе уничтожения и просит пощады. Но эта просьба, проникнутая сервилизмом, неизбежным спутником раскаяния, еще хранит остатки чувства собственного достоинства в самом тоне: есть еще некоторая в нем независимость, не соответствующая унизительному содержанию. У нас нет данных для суждения о степени искренности обращения Бейдемана, да они и не нужны, эти данные. Одною мерою измеряется в наших глазах глубина душевной драмы заточенного.
Крик о пощаде, возникший в мраке равелина, донесся до высоты русского престола. Всеподданнейшее прошение было доложено Его Величеству 12 июля 1869 года и не вызвало никакого, хотя бы малейшего, движения по делу Бейдемана, не привело ни к какому, хотя бы малейшему, облегчению его участи. Глас вопиющего! Крик о пощаде поднялся из казематов крепости, донесся до вершин и стих.
И снова книга жизни Бейдемана обрывается. Целое десятилетие со времени обращения к царю не оставило ни одной страницы, ни одной строчки памяти в архивном деле. Документы молчат об этом десятилетии. Мы только знаем, что, после казни Каракозова и после перевода из равелина каракозовцев Худякова и Ишутина 4 октября и офицера Кувязева 15 октября 1866 года, в равелине остался один Бейдеман. С этого времени и до 28 января 1873 года – дня появления в каземате С.Г. Нечаева – в течение 6 ½ лет Бейдеман был единственным узником равелина. Когда в равелине были заключенные, Бейдеман порою мог вступить хотя бы в немое общение с соседями; стук в стену давал известное облегчение; наконец, когда нельзя было поддерживать общения и таким образом, все же оставалось скрашивающее тоску одиночества сознание, что тут рядом, или через камеру, или через коридор есть такой же страдающий человек. Но после 15 октября 1866 года и этого сознания не было. Один, один, заброшенный в каземате, забытый небом и людьми! На девятом году заключения в равелине и третьем году абсолютно одиночного заключения не выдержала и дрогнула душа, а второго десятилетия не вынес, изменил человеку и разум.
14
Книга жизни Бейдемана развертывается перед нами на записи 1879 года. Минуло 17 ½ лет с момента заключения в равелине, прошло десять лет со времени обращения с просьбой о пощаде. 30 января 1879 года Бейдеман обратился с просьбой к смотрителю равелина майору Филимонову командировать к нему для объяснений по его делу доверенное лицо от III Отделения. Комендант крепости барон Е.И. Майдель, который, кажется, был человеком сердобольным и самым обходительным из всех комендантов, в тот же день явился в камеру Бейдемана и выслушал от него ту же просьбу. В тот же день о его желании комендант написал начальнику III Отделения А.Р. Дрентельну и, чтобы приклонить ухо сановника к мольбе заключенного, закончил свое письмо следующим сообщением: «Смотритель равелина майор Филимонов довел до моего сведения, что, по показанию часовых, стоявших в коридоре при арестантских комнатах, в последние дни были случаи, когда Бейдеман ночью, лежа на постели, рыдал»…
Дрентельн предложил своему товарищу П.А. Черевину съездить в крепость и посетить Бейдемана. На письме коменданта имеется пометка: «Ген. – майор Черевин лично доложил главному начальнику о результатах своего посещения арестанта. 31 января 1879 года». И этими строками исчерпывается все, что мы знаем о посещении… Решительно никакими последствиями для Бейдемана оно не сопровождалось.
Затем – снова молчание архивных листов на полтора года, но некоторые сведения о состоянии Бейдемана приносит нам другой источник – те сообщения, которые Нечаев из равелина отправлял на волю народовольцам и которые были напечатаны далеко не в подлинном виде в 1883 году в № 1 «Вестника Народной воли». Известно, что Нечаеву удалось распропагандировать своих стражей и через них завязать сношения с волей, когда в равелин был посажен 10 ноября 1880 года народоволец Степан Ширяев. Из писем Нечаева народовольцы получили первые вести о равелине, о режиме заключения, о сидевших здесь. Нечаев сообщил, между прочим, и потрясающие данные о своем товарище по заключению. «Несчастный узник, томящийся в заключении более 20 лет и утративший рассудок, бегает по холодному каземату из угла в угол, как зверь в своей клетке, и оглашает равелин безумными воплями. Проходя мимо ворот равелина в тихую морозную ночь, обыватели крепости слышат эти вопли. Этот безумный узник – бывший офицер-академик Шевич, доведенный тюрьмой до потери рассудка».
Мы лишены возможности точно установить тот момент, когда Нечаеву удалось собрать через своих часовых сведения о своем товарище по заключению или войти с ним в сношения. Но ясно во всяком случае, что в этот момент Бейдеман уже не владел рассудком, даже фамилии его не мог узнать Нечаев. В настоящее время на основании пересмотра всех дел архива Алексеевского равелина и всех ежемесячно представлявшихся царю рапортов коменданта со списками заключенных мы можем с полной достоверностью утверждать, что, кроме Бейдемана и Нечаева, за время 1873–1879 годов в равелине не было никого и сообщения Нечаева могут относиться только к Бейдеману. Непонятно, почему Нечаев называет Бейдемана Шевичем. Для объяснения этого факта позволительно привести догадку: не нашел ли Нечаев записанной на стенах фамилии Шевич, который действительно сидел по ничтожному обвинению в украинском сепаратизме в Алексеевском равелине с 12 сентября по 31 декабря 1862 года? Или в безумии сам Бейдеман стал считать себя Шевичем?
В добавление к сообщению Нечаева в письме к народовольцам следует привести и красноречивые строки из подлинного прошения Нечаева на имя директора департамента государственной полиции барона Велио от 25 августа 1880 года о разрешении пользоваться письменными принадлежностями: «Проводя скучные, мучительные дни в хождении из угла в угол по каземату, как зверь в своей клетке, проводя еще более мучительные бессонные ночи в слушании безумных воплей несчастного соседа, доведенного одиночным заключением до ужасного состояния, содрогаясь при мысли, что и меня в будущем ждет такая