Читать интересную книгу Жена мудреца (Новеллы и повести) - Артур Шницлер

— Не хочешь ли сесть?

— К тебе?

— Ну да, ведь дождь идет.

— Я, собственно говоря, хотела бы пойти пешком,

— Как хочешь. — Эмиль быстро выходит, расплачивается с кучером.

Берта с некоторым испугом замечает, что с полдюжины людей стоят вокруг них и с большим нетерпением ждут, как развернется дальше это удивительное происшествие. Эмиль говорит Берте: «Пойдем». Они быстро переходят через улицу и таким образом спасаются от любопытных. Теперь они медленно идут вдоль набережной Вены, по одной из менее оживленных улиц.

— У тебя даже нет зонта, Эмиль!

— Не пустишь ли ты меня под свой? Подожди, так не годится.

Он берет у нее из рук зонт, держит его над ними обоими и подхватывает ее под руку. Теперь она чувствует, что это его рука, и очень рада этому.

— С загородной прогулкой, к сожалению, ничего не выходит, — говорит он.

— Жаль.

— Как ты провела день?

Она рассказывает о роскошном ресторане, где она обедала.

— Почему же ты мне ничего не сказала? Я думал, ты обедаешь у кузины; мы могли бы отлично пообедать вместе.

— Ты же был занят, — говорит она с некоторой гордостью оттого, что нашла такой легкий, насмешливый тон.

— Ну да, во всяком случае, после обеда; мне пришлось выслушать почти целую оперу.

— Как это?

— У меня был молодой композитор, впрочем, очень талантливый человек.

Она очень рада; оказывается, вот чем он занимается днем. Он останавливается и, не выпуская ее руки, смотрит ей в лицо.

— Знаешь, ведь ты стала гораздо красивее! Да, кроме шуток! А теперь скажи наконец откровенно: как тебе пришло в голову написать мне?

— Но я тебе уже говорила.

— Так ты все это время думала обо мне?

— Очень часто.

— Даже когда был жив твой муж?

— Конечно, я всегда думала о тебе. А ты?

— Часто, очень часто.

— По...

— Что же?..

— Ты ведь мужчина.

— Да, но что ты хочешь этим сказать? — Ты, конечно, многих любил.

— Любил... любил... О да, конечно.

— А я, — живо говорит она, как будто правда неудержимо рвалась из нее, — а я никого не любила, кроме тебя.

Он берет ее руку и подносит к губам. Потом говорит:

— Ну, это еще надо доказать.

— А я принесла тебе фиалки.

Он улыбается.

— Что же, это и есть доказательство? Ты это сказала так, будто с тех пор, как мы не виделись, ты только и делала, что собирала или, по крайней мере, покупала для меня фиалки. Впрочем, очень тебе благодарен. Почему ты не захотела сесть в карету?

— Так приятно пройтись пешком.

— Но если ходить долго... Мы все-таки поужинаем вместе?

— С большим удовольствием. Здесь недалеко, например, есть ресторанчик, — поспешила прибавить она.

Он засмеялся.

— Ах, нет, мы все это устроим немножко поуютнее.

Она опустила глаза. Затем сказала:

— Не хочется сидеть за одним столом с чужими людьми,

— Конечно, нет. Мы даже пойдем в такое место, где совсем никого не будет.

— Что это ты выдумал! — сказала она. — Этого я не сделаю.

Он пожал плечами.

— Как хочешь. Ты уже успела проголодаться?

— Нет, нисколько.

Оба замолчали. Затем он сказал:

— А смогу я когда-нибудь познакомиться с твоим мальчуганом?

— Конечно, — радостно ответила она, — Когда захочешь. — Она начала рассказывать о мальчике, а потом перешла на свою родню. Эмиль иногда задавал какой-нибудь вопрос, и вскоре он уже знал все, что делалось в городе, вплоть до домогательств Клингемана, о которых Берта рассказывала смеясь, но с некоторым удовлетворением.

Горели фонари, бросая отблески на мокрую мостовую.

— Милая детка, мы не можем всю ночь расхаживать по улицам, — вдруг сказал Эмиль.

— Да... Но не могу же я пойти с тобой... в ресторан. Представь себе только, что я случайно встречу кузину или еще кого-нибудь.

— Не беспокойся, нас никто не увидит. — Он быстро вошел в какие-то ворота и закрыл зонтик.

— Куда ты идешь? — Она заглянула в большой сад. Вдоль стен, под парусиновым навесом, за накрытыми столами сидели люди.

— Ты думаешь, здесь?

— Нет, идем, идем. — Тут же, направо от ворот, была маленькая дверь, она оказалась не запертой. — Сюда, сюда.

Они очутились в узком, освещенном коридоре, по обе стороны его шел ряд дверей. Кельнер поклонился им, пошел вперед, до конца коридора, открыл последнюю дверь и, пропустив гостей, закрыл ее за ними. Посреди маленькой комнаты стоял столик с тремя приборами, у стены голубой бархатный диван, против него висело овальное зеркало в золоченой раме. Перед зеркалом Берта сняла шляпу и заметила нацарапанные на стекле имена: «Ирма» и «Руди». В зеркале она увидела, как сзади к ней подошел Эмиль. Он взял в ладони ее лицо, закинул ей голову назад и поцеловал в губы. Затем, не говоря ни слова, повернулся и позвонил. Тотчас, будто он ждал за дверью, вошел очень молодой кельнер. Приняв заказ, он вышел, и Эмиль сел. «Ну, Берта?» Она обернулась к нему, он слегка сжал ее руку и не выпускал, даже когда Берта села рядом с ним в угол дивана. Другой рукой она машинально погладила его по голове.

Вошел кельнер постарше, и Эмиль составил меню. Берта была со всем согласна. Как только кельнер ушел, Эмиль сказал:

— Как тут не спросить, почему только сегодня?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Почему ты не написала мне гораздо раньше? — Да... если бы ты раньше получил орден!

Он взял ее руку и поцеловал.

— Ты ведь часто бываешь в Вене.

— О нет!

Он взглянул на нее.

— Но ты же мне писала что-то в этом роде? Теперь она вспомнила и покраснела.

— Ну да, иногда бываю... В этот понедельник я была здесь.

Кельнер принес сардины и икру и ушел.

— Теперь, — сказал Эмиль, — по-видимому, как раз пришло время.

— Чему?

— Нам снова встретиться.

— О, меня часто тянуло к тебе. Он задумался. Затем сказал:

— Пожалуй, хорошо, что все тогда сложилось именно так, а не иначе. Потому-то у нас и сохранились такие прекрасные воспоминания.

— Да, прекрасные.

Они умолкли. Потом она сказала:

— А помнишь... — И она заговорила о далеком прошлом, о прогулках в Городском парке и о его первом выступлении в консерватории. Он кивал головой, рука его лежала на спинке дивана, слегка касаясь ее волос, вьющихся на затылке. Иногда он вставлял словечко. И тоже вспоминал; он даже припомнил одну утреннюю воскресную прогулку по аллеям Пратера, о которой она забыла.

— А ты еще помнишь, — сказала Берта, — что мы... — она не решалась сказать это, — однажды чуть было не обручились?

— Да, — ответил он. — И как знать... — Он хотел, может быть, сказать: для меня было бы самое лучшее, если бы я женился на тебе, но не сказал.

Эмиль заказал шампанское.

— Последний раз я пила шампанское не так давно, — сказала Берта, — полгода тому назад, когда справляли пятидесятилетие моего деверя.

Она подумала о вечерах в доме деверя и удивилась тому, как далеко отодвинулся от нее теперь городок со всеми его обитателями. Молодой кельнер принес ведерко со льдом и вино. Берте пришло в голову, что Эмиль, конечно, бывал здесь не раз с другими женщинами. Но это ее почти не трогало.

Они чокнулись и выпили. Эмиль обнял Берту и поцеловал. Этот поцелуй напомнил ей что-то... Что же именно? Поцелуи в былые времена, когда она была молодой девушкой?.. Поцелуи мужа?.. Нет... И вдруг она вспомнила: именно так целовал ее недавно юный племянник.

Кельнер принес фрукты и печенье. Эмиль положил Берте на тарелку несколько фиников и виноград.

— Почему ты ничего не говоришь? — спросила Берта. — Почему ты все время даешь говорить только мне одной? А ты мог бы так много рассказать.

— Я?.. — Он медленно потягивал вино.

— Ну да, о твоих путешествиях.

— Ах, боже мой, все города похожи один на другой, Не забывай, что для собственного удовольствия я путешествую очень редко.

— Да, это естественно. — Она совсем забыла о том, что сидит здесь со знаменитым скрипачом Эмилем Линдбахом, и сочла долгом вежливости сказать: — Скоро у тебя здесь концерт. Я хотела бы опять послушать тебя.

Он сухо ответил:

— Никто тебе не мешает это сделать.

У нее мелькнула мысль, что ей, в сущности, было бы гораздо приятнее послушать его наедине, а не в концерте. Она едва не высказала свое желание вслух, но удержалась — ведь это означало бы только: я хочу к тебе... Как знать, может быть, она скоро будет у него... Ей стало совсем легко, как всегда, когда случалось выпить немного вина... Нет, сегодня не то, что всегда; не легкое опьянение, от которого она делается только чуть-чуть веселее; это лучше, прекраснее. И пьянят ее не те несколько капель вина, что она выпила, — ее пьянит прикосновенье любимой руки, которая гладит ее лицо и волосы. Он сел рядом с нею и притянул ее голову к своему плечу. Вот так бы ей хотелось однажды заснуть... да, правда, ей хочется только этого... Теперь она слышит его шепот: «Любимая...» Дрожь пронизывает ее. Почему только сегодня? Разве не могла она испытать все это раньше? Вообще какой смысл жить так, как она живет?.. Нет ничего дурного в том, что она делает теперь... И так приятно чувствовать на ресницах дыхание молодого мужчины! Нет, нет, не какого-нибудь молодого мужчины... а любимого... Она закрыла глаза. Она и не пыталась снова открыть их, не хотела знать, где она, с кем... Кто это в самом деле?.. Рихард?.. Нет... Не засыпает ли она?.. Она здесь с Эмилем... С кем?.. Кто такой Эмиль?.. До чего же трудно во всем этом разобраться!.. Чье-то дыхание коснулось ее губ — это дыхание возлюбленного ее юных лет, дыхание знаменитого артиста, который скоро даст концерт... дыхание человека, которого она давно, давно не видела... дыхание мужчины, с которым она сидит наедине в ресторане, и он может сделать с нею все, что захочет... Она чувствует, что он целует ее глаза... Как он нежен... и как хорош... Но как же он выглядит?.. Стоит ей лишь открыть глаза, и она увидит его совершенно ясно... Но она предпочитает рисовать его себе, не открывая глаз... Нет, смешно, но это совсем не его лицо!.. Это лицо молодого кельнера, который только что вышел... Как же выглядит Эмиль?.. Вот так?.. Нет, нет, ведь это Рихард... Но довольно, довольно... Разве она такая пошлая женщина, что без конца думает о других мужчинах, когда... покоится в его объятьях... Если бы только она могла открыть глаза!.. Ах!.. — Она так резко двинулась, что едва не оттолкнула Эмиля, — и, наконец, открыла глаза.