короткой шеей. Руки сильные, но разной длины. В чертах лица видны сила и грубость. Лицо круглое, без усов и бороды (видимо, они не росли вообще, так как на Руси борода считалась признаком мужества). Волосы светлые, рыжеватые. Около носа две большие бородавки. Глаза маленькие, тяжёлый взгляд дополнял гнетущее впечатление.
Ещё до встречи с королём Лжедмитрию пришлось познакомиться и с папским нунцием Клавдием Рангони. В длительной беседе нунций дал понять, что если претендент желает получить помощь от Сигизмунда, то должен отказаться от греческой веры и вступить в лоно римской церкви. Лжедмитрий немедленно согласился и, за невозможностью поцеловать папскую туфлю, облобызал башмак Рангони. Последний причастил претендента и миропомазал. Затем Лжедмитрию пришлось побывать на исповеди у монаха-иезуита.
24 апреля 1604 года Лжедмитрий написал письмо папе Клименту VIII. В нём Отрепьев именовал себя «самой жалкой овечкой», «покорным слугою» Его Святейшества. Он отрекался от «заблуждения греков», признавал непорочность догматов веры «истинной Церкви» и, наконец, целовал ноги Его Святейшества, как «ноги самого Христа», и исповедовал полную покорность и подчинение «верховному пастырю и отцу всего христианства». В то же время, хотя он и рад был, что нашёл вечное царство, более прекрасное, чем то, которое у него так несправедливо похитили, и выражал готовность, если на то будет воля Провидения, отказаться от престола своих предков, он допускал также, что Всевышний мог избрать его проповедником истинной веры, дабы обратить заблудшие души и возвратить в лоно католической церкви великую и набожную нацию.
Получив сие послание, Климент VIII сделал то же, что сделал Сигизмунд. Обещания претендента были приняты в Риме с радостью, и папа написал на полях письма: «Возблагодарим премного бога за это...» Иезуиты получили полномочия использовать таким образом достигнутый в религиозном отношении успех. Что же касается политической стороны дела, то тут папа наоборот оказался крайне острожным. Он соглашался не видеть в Дмитрии более нового португальского короля-самозванца, но в ответе на его послание называл его «дорогим сыном» и «благородным господином» — и всё!
Известив папу о своём обращении в католичество, Лжедмитрий в тот же день покинул Краков и вместе с Юрием Мнишеком направился в Самбор. В самборском замке Лжедмитрия ожидал серьёзный разговор с будущим тестем. Ведь самозванец обещал отдать королю значительную часть земель, обещанных Мнишеку ещё в феврале 1604 года. Поэтому Лжедмитрию пришлось заключить новый договор с Мнишеком. В этом договоре, подписанном 24 мая 1604 года, самозванец торжественно клялся под страхом анафемы и обещал: 1) тотчас по вступлении на престол выдать Мнишеку один миллион польских золотых для подъёма в Москву и уплаты долгов, а Марине прислать бриллианты и столовое серебро из царской казны; 2) отдать Марине Великий Новгород и Псков со всеми жителями, местами, доходами в полное владение, как владели прежние цари. Города эти оставались за Мариной, хоть бы она не имела потомства от Дмитрия, и вольна она в них судить и рядить, постановлять законы, раздавать волости, продавать их, также строить католические церкви и монастыри, в которых основывать латинские школы. При дворе своём Марина также вольна держать латинских духовных и беспрепятственно отправлять своё богослужение, потому что он, Дмитрий, соединился уже с римской церковью и будет всеми силами стараться привести и народ свой к этому соединению. В случае, если дело пойдёт плохо и он, Дмитрий, не достигнет престола в течение одного года, то Марина имеет право взять назад своё обещание или, если захочет, то ждать ещё год.
Не прошло и месяца, как Лжедмитрий вынужден был заключить другой договор. В этом договоре, подписанном 12 июня 1604 года, Лжедмитрий обязывался уступить Юрию Мнишеку княжества Смоленское и Северское в потомственное владение, и так как половина Смоленского княжества и шесть городов из Северского княжества отойдут королю, то Мнишек получал ещё из близлежащих областей столько городов и земель, чтобы доходы с них равнялись доходам с городов и земель, уступленных Сигизмунду.
Как писал С. М. Соловьёв, «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях, но подобных людей было много в степях и украйнах...»[45]. Цитата приведена умышленно, дабы автора не заподозрили в предвзятости. Первоначально местом сбора частной армии Мнишека был Самбор, но затем её передислоцировали в окрестности Львова. Естественно, что это «рыцарство» начало грабить львовских обывателей, несколько горожан было убито. В Краков из Львова посыпались жалобы на бесчинства «рыцарства». Но король Сигизмунд вёл двойную игру, и пока воинство Мнишека оставалось во Львове, король оставлял без ответа жалобы местного населения на грабежи и насилия. Папский нунций Рангони получил при дворе достоверную информацию о том, что королевский гонец имел инструкцию не спешить с доставкой указа во Львов.
Любопытно, что польские историки оправдывают поход этого сброда на Москву. Тот же Казимир Валишевский писал: «В оправдание Польши надлежит принимать в соображение то обстоятельство, что Московия семнадцатого века считалась здесь страной дикой и, следовательно, открытой для таких предприятий насильственного поселения против воли туземцев; этот исконный обычай сохранился ещё в европейских нравах, и частный почин если и не получал более или менее официальной поддержки заинтересованных правительств, всегда пользовался широкой снисходительностью».[46]
Таким образом, с польской точки зрения, сей поход был лишь экспедицией в страну диких туземцев.
Между тем король не только смотрел сквозь пальцы на сборы частной армии, но и осуществлял дипломатическую поддержку самозванца. В начале лета 1604 года король дал аудиенцию крымскому послу Джану Черкашенуку и пообещал «уплатить Крыму казну за два года»[47], если хан согласится помочь самозванцу. По возвращении в Крым Джан доложил о предложении короля хану Бора-Газы Гирею. Тем не менее, помощи от крымцев Лжедмитрий не получил. Зато к нему присоединилось около двух тысяч запорожских и малороссийских казаков.
Армия Мнишека медленно приближалась к русским границам. Войско делало в день по две-три мили, иногда останавливалось в одном месте на несколько дней. К концу первых двух недель похода Лжедмитрий всё ещё оставался в пределах Львовщины. Во время остановки в Глинянах в начале сентября был проведён смотр. «Рыцарство» собралось в коло[48] и произвело выборы командиров. Мнишек, по его же желанию, был выбран главнокомандующим, а Адам Жулицкий и Адам Дворжецкий — полковниками. Сын Мнишека Станислав стал командиром гусарской роты. Таким образом, Мнишек, его друзья и родственники сосредоточили в своих руках всё командование армией самозванца.
К моменту перехода русской границы в армии Мнишека было 1000—1100 польских гусар, сведённых в роты по двести сабель в каждой, 400-500