Читать интересную книгу Крыса (СИ) - Цыпленкова Лариса

Собственно суд прошёл быстро. Я честно попыталась защитить бывшую хозяйку, объяснив нашу связь случайностью, каковой она и являлась, но глава Трибунала задавал очень продуманные вопросы, вытягивая из меня подробности злосчастного ритуала, подсунутого студентом Легрэ, а потом — об аморее. С каждым новым фактом отец Вивьенн становился всё мрачнее. Кое о чём Ловчие, правда, не спрашивали, а о сегодняшней попытке её нападения на меня и слова не было сказано; похоже, они выводили дочь герцога Дерри из-под слишком сильного удара. Правда, к запечатыванию дара мессеру Армуа всё же приговорили. Когда глава Трибунала задал вопрос, есть ли возражения против приговора, внезапно выступил ректор.

— Позвольте мне внести предложение, мессеры Ловчие, — вкрадчиво начал Семулон. — Все мы были молоды, все ошибались. Юность и первое глубокое чувство заставили мессеру Армуа оступиться, верно, но никто не пострадал непоправимо и бесповоротно, насколько я могу судить. Кира Берзари, конечно, пережила несколько неприятных дней…

Неприятных? Вас бы, господин Семулон, превратить в крысу… Да хоть бы и в человеческой форме сделать фамильяром. Чтоб вы выполняли дурацкие приказы, чувствовали чужие желания как свои, чтоб вас тошнило от постоянной, неприличной, отвратительной близости с другим человеком!

— … Семья Армуа может выплатить достойную сумму, чтобы компенсировать кире это неудобство. Что касается попытки шантажа, то она была безуспешна, а девушка была в отчаянии. Отчего бы не простить мессере Армуа её девичью эмоциональность и неопытность? Полагаю, мессера более ни разу не повторит подобных глупостей.

Старший Ловчий повернул ко мне голову, желая, кажется, узнать моё мнение насчёт компенсации, но не успел ничего спросить, потому что в беседу вступил Лостен Армуа, герцог Дерри.

— Нет, — тяжело уронил он и, игнорируя поднявшийся в зале ропот, продолжил с усилием: — семья Армуа не будет платить компенсацию с целью избежать наказания для преступницы. Благодаря действиям киры, моя дочь не вызвала демона, не околдовала служащего Короны при исполнении им служебных обязанностей, не совершила по-настоящему непоправимых вещей. Как глава семьи, я заявляю: кира Берзари получит компенсацию в той форме, в какой пожелает, независимо от приговора Трибунала. Что же касается моей дочери Вивьенн Армуа, я прошу Трибунал поступить как должно, не смягчая приговор.

— Батюшка! — жалобно вскрикнула Вивьенн, выпрямляясь, подаваясь вперёд, но магия не позволила ей встать. Ведьма не побледнела — бледнеть ей было уже некуда, — она посерела, глядя на отца сухими отчаянными глазами. — Батюшка, нет!

— Если Трибунал не пожелает запечатать дар Вивьенн Армуа, то я сам проведу запечатывание по праву главы семьи и рода, — проговорил Лостен Армуа, и голос его сел на последних словах. Герцог смотрел только на Ловчих, словно не услышал дочь, не желал её видеть… Впрочем, почему «словно»? — Вивьенн Армуа покинет АМИ независимо от приговора и будет выдана замуж за выбранного мной дворянина в ближайшие месяцы.

Вивьенн безнадежно застонала, а я поёжилась. Я не представляла, как можно быть столь жестоким с собственным ребёнком. С другой стороны, чего ожидать от героя Сухого ущелья, человека с горностаем на гербе? Аристократа, который готов был умереть, чтобы остались в живых простые крестьяне на берегах Са-Дары. Командира, за которым пошли умирать избалованные дворянские мальчишки, такие же, как он. «Скорее умру, чем запятнаю себя». Бедная Вивьенн, горе ей, запятнавшей себя и свой род!

Ошарашенная ведьма даже не просила о снисхождении, шептала лишь: «Батюшка… Батюшка…», пока Ловчие ставили её в триграмму и лишали дара. Короткие полминуты — и девушка бессильно рухнула на колени, заливаясь слезами, уже не скованная заклинанием, но лишённая магии и блестящего будущего. Я хотела сквозь землю провалиться, так жаль мне было и саму Вивьенн, и её отца, который поступил по чести, но выглядел при этом — краше в гроб кладут. Вроде, у него двое сыновей, но это не утешение, когда твоя дочь тихо плачет и отворачивается от тебя: не помог, не защитил… Но герцог этого не увидел. Он не пошёл к плачущей дочери, он пошёл ко мне. К её то ли жертве, то ли обвинительнице.

Глаза герцога Дерри были холодны, но моя эмпатия, усилившаяся в последнее время, просто кричала о том, как корчится от боли душа этого сильного бесстрашного мужчины. В животе стало горячо и пусто, и я приготовилась ко всему, но Лостен Армуа всего лишь хотел узнать, какую компенсацию я желаю за преступление мессеры Вивьенн Армуа. Так и назвал свою дочь, как если бы она была ему совсем чужой. Я было впала в ужас и начала отказываться, но герцога внезапно поддержал глава Трибунала, и я дрожащим голосом высказала своё желание. Армуа кивнул с такой небрежностью, словно я просила подарить мне букетик цветов, а не провести тайный семейный ритуал для увеличения магического резерва. Пообещал провести ритуал после возвращения Анн Берзэ и сказал ещё, что, хотя род Армуа этим ритуалом оплатит свой долг, лично он, Лостен Армуа, всё равно виновен передо мной. За плохое воспитание дочери, представьте себе! И я, дескать, могу в любой момент придти к нему за помощью. Я поблагодарила, конечно, но твёрдо решила, что ограничусь улучшенным магрезервом: ни к чему лишний раз напоминать о себе сильным мира сего. Только после этого герцог счёл свой долг выполненным (по крайней мере, на ближайшее время) и, наконец, направился к дочери. Тихий их разговор скрыла завеса безмолвия.

Глава Трибунала, несмотря на мои возражения, всё же объявил о покровительстве Короны, и мне на левое запястье лёг золотистый магический «браслет», по которому Ловчие смогут меня найти в считанные часы. Только избавилась от клятвенных — и вот опять!

Когда всё закончилось, Ловчий Эдор лично проводил меня до дома магистра Берзэ. Для меня нашёлся тёплый плащ и вязаные перчатки, немного великоватые, но пушистые и приятные на ощупь. Эдор предложил довезти меня, верхом или в возке, но я хотела пройтись пешком, никуда не спешить, ничего не бояться. И, если честно, провести рядом с Лорентином немножко больше времени, раз уж выдалась возможность. Мы шли молча: мне было неловко заговаривать первой, а Ловчий размышлял о чём-то всю дорогу. На него было приятно просто смотреть: на русую косу, посеребрённую снегом, на красивое лицо, которое не портили ниточки шрамов, на чётко очерченные губы и тёплые серые глаза. Морозный воздух был сладок, шёл крупный снег, и крупные его хлопья засыпали серый плащ Ловчего и мой, из бурого сукна.

У ворот дома Берзэ я попыталась снять плащ, но Эдор остановил меня.

— Мы ещё увидимся, кира, и не раз. Успеете вернуть. И, кстати, у меня не было случая сказать… Я видел, как вы смотрели на мессеру Армуа, так вот: не смейте винить себя ни в чём. Вы были великолепны, кира Берзари! И тогда, когда попытались испортить аморею, и с орехом, и вообще, то, как вы выдержали ваше испытание — это вызывает уважение.

— Спасибо, — смущённо поблагодарила я. — Я ничего такого не сделала, напротив. Если бы я не боялась за себя, баронет Легрэ, может, был бы жив.

— Нет! — Эдор взял меня за руки, вынуждая посмотреть ему в лицо. — Нет, Мей. Не вы толкнули его на грязную дорожку. Он сам сделал выбор, и последствия этого выбора — на его совести, не на вашей. Точно так же судьба мессеры Армуа — дитя её воли и её выбора. Вы чисты перед людьми, Короной и богами. Идите домой, кира Берзари. Выспитесь, отдохните и ни о чём не жалейте.

Слов у меня не нашлось, я молча кивнула и ушла в дом, а когда подкралась к окну в надежде ещё раз увидеть Лорентина, улица была уже пуста, только снег падал, засыпая следы наших сапог. Я тоскливо вздохнула и отправилась к прислуге, делиться новостями.

Меня ещё дважды вызывали в Академию давать показания для Трибунала, забирали и отвозили домой на возке с гербами в виде сжатого кулака на дверцах, но ни Эдор, ни другие Ловчие меня уже не провожали. Каждый раз возок сопровождал один из телохранителей Лиги.