Мошка на глазах потемнела, приняла темную пигментацию, а когда переползла на красную часть, чернота с той же скоростью начала уступать россыпи красных точек, из которых состояла вроде бы сплошная краснота панциря.
Кася вздрогнула от злого голоса прямо над ухом:
– Не дышать!
Она поперхнулась от возмущения. Семен уже свирепо пучил глаза. Здесь можно продержаться минут десять, а в сыром воздухе – втрое больше. Но что за дикость, почему…
Все еще держа дыхание запертым, она подняла голову. В синем небе блеснула цветная искорка. Кася решила, что почудилось, но следом ярко сверкнуло красным, оранжевым, даже зеленым. Так могли блестеть крылья огромного джампа!
Влад и его звери лежали неподвижные, как камни. Влад держал арбалет наготове, пялил глаза в сине-зеленый туман вверху. Джамп пронесся чересчур высоко, его всадник полагался больше на нюх, чем на зрение. Семен и Кася уже побагровели, задерживая дыхание. На ушах Каси потемнели кончики, начали загибаться вниз – первый признак асфиксии.
Влад хлопнул Головастика, тот мгновенно подхватился, лишь Хоша лежал распластавшись – заснул. Семен с шумом выпустил воздух, едва не сметя ураганом деревья на милю впереди. Его грудь опала, приклеилась к спине, снова раздулась, как у индийского петуха при виде новенькой курицы.
Кася выпустила воздух, стараясь проделать как можно незаметнее, спросила высокомерно:
– Можно не прятаться?
Они промчались по влажной земле, часто ныряя под навесы толстых листьев, которые напоминали Касе стеганые одеяла. По структуре, конечно, ибо по размерам походили больше на крыши цирков. В такие минуты путешественники попадали в полную тьму – казалась полной при внезапном переходе от яркого света, – но лишь Кася и Семен то щурились, терли кулаками слезящиеся глаза, то таращились, стараясь рассмотреть что-либо, кроме плавающих во тьме пятен.
Головастик, похоже, вовсе пренебрегал такой мелочью, как перепады света. Запахи надежнее! Ну а варвар и Хоша, те словно бы вообще знали, что ждет впереди. Варвар рассеянно чесал бусе горбатую спинку, а маленький зверушка, понежившись всласть, затем скакал по плечам варвара, деловито обследовал кожу, совал тонкие пальчики в уши, искал клещиков, скреб коготками спину Влада.
Под широкими листьями, где свой мир и свой климат, одни звери сонно шарахались от свирепо врывающегося закованного в непробиваемые латы хищника, другие едва шевелились, третьи вовсе не двигались, словно замороженные. Кася брезгливо дергалась, хваталась за Семена. Белесые, с тонкой увлажненной кожей, эти звери могли выжить только в сыром неподвижном воздухе, где от взвешенных водяных шариков воздух больше походит на разреженную воду.
Головастик разок не утерпел, на бегу полоснул жвалами зверя вдвое крупнее себя. Кася ахнула: острые серпы рассекли огромное тело с такой легкостью, словно стальной капкан перекусил застывший студень!
Ксеркс повеселел, даже приподнялся на бегу, тут же на голову Каси навалилось мягкое, горячее. Ракетница царапнула за опустившийся лист, прогретый солнцем, Головастик без команды бросился в сторону, пробежал вдоль края листа, часто зацепляя направляющими трубами за ворсистую крышу, раздраженно лязгнул жвалами и побежал назад.
– Хитрить нехорошо, – сказал Семен наставительно. Он похлопал ладонью по теплой хитиновой спине. – Не всегда удается пройти фуксом, по себе знаю.
Дим с огромным трудом выдрался из-под осевшего к земле листа, царапая брюхом землю, а ракетницей – раздутые зеленые клетки, тут же вскарабкался на лист, помчался со всех ног, перебегая с одного на другой – под каждым листом укрылась бы станция. Белесые волоски торчали из каждой вздутой клетки, чиркали ксеркса по груди. Кася боязливо поджимала ноги, волоски были толстые, как черви.
Пахло гнилью. Запахи стояли тяжелые, плотные. На лапы Головастика налипла плесень, карабкалась к груди и брюху, по бокам желтели клочья ядовитых грибов. От них потускнеет блестящий хитин, а если не убрать – за сутки прожжет насквозь. Жизнь кипит и здесь, массы земли содрогаются, сдвигаемые спинами жуков чудовищных размеров, впятеро-всемеро крупнее дима, вспучивается, всюду снуют бесцветные полупрозрачные звери, что погибли бы за доли минуты, попади под луч солнца…
Еще два дня шли, все так же забирая вправо, всматриваясь и вслушиваясь во все, что может навести на след исчезнувших ученых. Кася израсходовала видеокристаллы, начала заново, едва не со слезами стирая записи, тоже важные и тоже ценные. Жалобно просила хотя бы пару мнемокристаллов у Семена, но химик оказался со странностями. Сулил руку и сердце, а видеокристаллы зажал: самому нужны позарез, он важным делом занимается, а не зверюшек заснимает, которых все равно всех не запечатлеть, так что и начинать не стоит…
Кася дула губы, наеживалась от обиды, горбилась, становилась похожей на бусю, разве что чуть крупнее.
Почти двое суток продирались сквозь дикие многоэтажные заросли, прилипали к росе, потекам молочно-белого сока, даже вытаскивали себя за линь, привязанный к стреле: у арбалета было и такое назначение.
К вечеру третьего дня вроде бы выбрались из гнилого мира, но были так измучены, что свалились в тяжелый сон, не приготовив защитную сетку, пилюли разогрева, ночную дозу антибиотиков. Кася смутно помнила вечер, он слился для нее с хмурым утром, когда она проснулась от резких судорог, вызванных холодом. От нее гадостно пахло, комбинезон настолько облепила желтая плесень, что отпугивающие красный и черный цвет исчезли вовсе.
Она с великим трудом отыскала пилюлю, подстегивающую метаболизм, кое-как сумела раздавить во рту. Нёбо обожгло. По телу заструилось тепло. В сумраке рассвета поднялась широкоплечая фигура. Кася с тревогой заметила, что варвар пошатывается, почти не смотрит по сторонам. Он был бледным как личинка, голос прозвучал мертво:
– Женщина… Если я хоть наполовину такой же грязный, то мне конец.
Кася помедлила с ответом, ибо впервые не могла отыскать резкость. Неожиданно для себя сказала:
– Ты грязнее в сто раз! Твои звери не помогут, мне самой придется отскабливать тебя ножом и железной щеткой.
Двигаясь плечом к плечу, словно скованные одной цепью, они выбрались из-под листа. Головастик скрючился под толстым деревом, подогнув все лапы. Хоша распластался между сяжек, нахохлившийся, но спал так же мертвецки, как и могучий дим.
– Хороши, – буркнул Влад. – Это называется, я их оставил сторожить! Нас бы сожрали заживо, а эти стражи и сяжками бы не шелохнули!
Кася ощутила толчок симпатии к бедным зверям:
– Они измучились больше нас! На диме ехали, а буся высматривал врагов. К тому же кто станет есть такими грязными?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});