Читать интересную книгу Вакханалия - Юлия Соколовская

Вот она проходит мимо моих окон, попадает в мертвую зону и приближается к мусорке. Увидев книги, решает в них покопаться. Берет самую целую, перелистывает. Находит интересную вещицу. Неважно, сможет ли она обернуть себе во благо эту находку, главное для сквалыжницы — владеть… Она не возвращается на дачу, чтобы скрыть вещицу (я бы ее увидела), она кладет книгу в тележку и идет дальше…

Моя версия о том, что Тамбовцев действительно что-то спрятал, держалась исключительно на моей вере. Других оснований для ее существований не было. Но я интуицией чувствовала, что иду по верному пути. И что еще оставалось делать, как не верить своей интуиции?

На даче у Розенфельд вещицы однозначно не было (с того воскресенья она в «Восход» не приезжала), дома, как выясняется, тоже. По крайней мере допускаем. Мадам соображает недалекими мозгами, что хранить ее дома небезопасно. И где-то прячет, однако в таком месте, откуда вещицу можно извлечь и ощутить на себе ее «вес».

Я медленно пошла по дороге — мимо забора Риты Рябининой (дверь была закрыта, но из трубы потихонечку курилось), мимо Соснового переулка, мимо кирпичной подстанции, выходящей на Береговую улицу. Это была самая короткая дорога к воротам. По ней и ходила Розенфельд (я несколько раз ее обгоняла, прилежно повторяя: «Хайль Гитлер») — до казачьей будки, налево, через мостик над протокой, мимо старых бараков, мимо пожарной вышки, частного сектора — и прямиком на электричку…

Сокрытие в поселке представлялось маловероятным, но упускать даже скромную возможность не хотелось. Я плутала по кооперативу, высматривая у дороги укромные места. Дважды ворошила груды камней у обочин, осмотрела шлакоблочную «поленницу», давно забытую хозяином, особое внимание уделила водонапорной станции, качающей воду на Береговую улицу. Коротким переулком выбралась на Сиреневую и, не встречая привлекательных для тайника мест, побрела к воротам.

Итак, в поселке «Восход» Магдалина Ивановна не тихушничала. Негде. И передать в чужие руки вещицу она не могла — только в случае насильственного изъятия, но кто нападет на злющую старуху, везущую с дачи капусту? Я кивнула улыбчивому казачку на воротах и свернула к протоке. Не имеющие личного автотранспорта ходят этой стороной. Я брела вдоль понурого тальника и исподволь постигала бесполезность затеи. Не было в наших местах пригодных для схрона мест. Зыбкая это версия, как сказал бы капитан Верест. Но бросать на полпути свои изыскания я уже не могла — менталитет покойной соседки давил мой собственный. Да и чем плоха прогулка — не из Бухенвальда иду… Я обследовала мостик над пересохшей протокой, осмотрела остатки подтопленного балка (идущая на дачи пенсионерка испуганно взглянула на меня и поспешила проскочить). У свалки в окрестностях дамбы я задумчиво покорябала макушку, но в итоге отказалась — не станет Розенфельд прятать ценность в местах гнездования бомжей. Однако далее пошло совсем плохо — без вариантов. Дамба просматривалась от начала до конца: ровная дорога на взгорье — от Кирилловки до реки. Я прошла мимо заброшенных бараков, мимо тренировочной пожарной вышки, наверху которой, болтая ножками, сидели двое пацанов, и углубилась в частный сектор. «А зачем я расстраиваюсь?» — вдруг подумалось мне. Ну хорошо, нашла Розенфельд нечто. Почему я решила, что она тут же станет это нечто прятать? Она его должна подержать, рассмотреть, ощутить себя владелицей, наконец. А где это лучше всего сделать? Да конечно, в электричке!.. Туда я и подалась. Купила билет, простояла минут двадцать на ветру и поднялась в дребезжащий, полупустой вагон. Сев напротив рыбака со сканвордом, уперлась в окно и просидела, не шевелясь, пока электричка не подползла к конечному перрону. Поднявшись на переходной мост, я вышла к привокзальной площади, остановилась. Какой, интересно, дорогой ходила Розенфельд? Впрочем, это не играет роли. Народу как в Китае, не станет она здесь прятать. Я перебежала гудящую остановку, шеренгу маршруток, улицу Ленина и, свернув за высотную гостиницу, угодила в другой мир — мир тихих пятиэтажек и оторванности от жизни. Но куда тут можно спрятать вещицу? Я пошла медленнее. Детская площадка, бойлерная, аллейка с фонарными столбами… Я постояла у одного из них. У каждого столба придаток — примкнувший вертикально короб высотой в полметра со скошенной крышкой. Никогда не задумывалась, что в них. Электрическая начинка? Или для красоты? Да какая уж тут красота… Нет, исключаю. Не полезет Розенфельд в электрический столб, в котором ни бельмеса. Из любого окна ее увидят и полюбопытствуют… Я прошла еще два двора и с грустью констатировала, что прогулка завершена. За хоккейной коробкой наблюдался дом мадам Розенфельд.

Однако имелась еще одна версия. Она могла отнести штуковину домой. Почему бы нет? Седьмого числа опасность не прослеживалась. Но после убийства Зойки и Штейниса в дом нагрянула милиция. Розенфельд испугалась. Как любая одержимая подозрительностью и ксенофобией личность, она была труслива. Связана кошмары на даче с найденной вещицей и невольно оказалась права! Чувствуя, что рано или поздно за нее вторично возьмутся, она унесла вещицу из дома. Не зря же у нее бегали глазки при упоминании о книге. Ох не зря…

Интересно, а куда она дела саму книгу? Впрочем, неинтересно, помоек в городе предостаточно.

Итак, я зашла в тупик. Если Розенфельд унесла вещицу после первого визита милиции, тайник совершенно не обязан находиться на линии между дачей и домом. Однако он где-то рядом. Может, в подвале?

Не хотелось бы.

Я вошла в подъезд, постояла в тамбуре у вместительного ящика, привинченного к стене. Если не ошибаюсь, в эти ящики доставляют прессу, а потом приходит почтальонша, звонит дважды и распихивает это дело по квартирам.

Не пойдет.

Не повезло мне сегодня. Бывает. Я вышла из тамбура, заглянула в пустую нишу под лестницей и стала неторопливо подниматься. Прошла мимо почтовых ящиков; привстав на цыпочки, глянула между оконными рамами. Пошла дальше. А смысл? Квартира опечатана, Розенфельд на том свете (порядки там свои наводит). Хорошо, что менты уже уехали, иначе бы точно поинтересовались, какого хрена я тут болтаюсь.

Поколебавшись, я отправилась обратно. У вереницы почтовых ящиков задержалась. Ящики новые, недавно поменяли — краска еще не облуплена. У каждого свой замочек — не навесной, а внутренний, с замочной скважинкой. Щель неширокая, верхние грани короба загнуты, обеспечивая жесткость. Но листы нетолстые. Жестянка.

Номер шестнадцатый — как все. С небольшим отличием — наискосок гвоздем накорябано: «Дура». Я привстала на носки, глянула в щель. Плохо видно. Какая-то газета, агитка, рекламный листочек… Никогда не поверю, что Розенфельд являлась подписчицей.

Я вынула Бронькин вальтер, втиснула дуло в щель и попыталась разогнуть листы. Первая попытка не удалась. Я добавила силенок. Листы чуть покоробило. Я еще раз добавила — практически все, что было в наличии.

Хлопнула входная дверь. Перепугавшись, я вырвала из ящика пистолет и на носках побежала наверх. Домчавшись до четвертого этажа, полюбовалась на большую печать, украшающую 16-ю квартиру, отдышалась и стала медленно спускаться. На третьем этаже повстречала толстую леди, страдающую одышкой, — она тащилась наверх. Дождавшись, пока где-то на пятом она разберется с дверью, я опять взялась уродовать муниципальное имущество.

Не зря бытует мнение, будто злая баба стоит десятка мужиков. Теряя пот со лба, я расширила щель сантиметров до трех и просунула туда ладошку. Зацепила корреспонденцию двумя пальчиками, потащила. Не дыша извлекла из ящика, скатала в трубочку. Опять привстала на цыпочки — все ли взяла? Кажется, все. По крайней мере бумажное.

«За Родину!» — паршивая «патриотическая» газетенка. Ни врать, ни писать не умеют. На такие не подписываются — их бесплатно в ящики швыряют… Рекламный проспект — обувное объединение «Юничел», крупнейший российский производитель, неплохие сапожки… Сахар, соль, мука… телефоны… А спички где?.. Лощеный листок с великолепной полиграфией — «Голосуйте за нашего кандидата в облсовет!..». Рожа уже сытая, куда ему еще?.. Белый конверт, чистый, ни адреса, ни индекса, и вообще раскрытый. В конверте сложенная вдвое красивая бумажка с вязью и водными знаками. Тисненый российский герб с двумя горбоклювыми. Номер — 99237814, банковская печать. Фигуристые буквы на вычурном фоне: «Шестьдесят пять миллионов рублей»…

Что-то спина у меня зачесалась. Не крылышки ли там растут?

А Розенфельд и впрямь дура!

Понедельник оказался не таким уж пропащим. В семь часов вечера я позвонила Вересту. Повторять вчерашний спектакль с выходом «прокурорши», слава богу, не пришлось: трубку снял сам. Через полчаса мы встретились в кафе на Советской — он примчался взмыленный, полез обниматься, ругал меня последними словами, рассматривал на свет бумажку, хмыкал, цокал, щелкал пальцами — словом, вел себя не вполне адекватно.