Отошёл дальше, к стулу. Она открыла глаза. Смотрела ровно, тело её подрагивало — видимо от холода, всё же несмотря на лето внутри замка камень. А может это эмоциональная дрожь.
— Посмотри на себя. Ты голая, без одежды, — продолжил я.
Она осмотрела грудь, живот. Наклонила голову, осмотрела себя всю.
— А теперь скажи мне, от этого кровь в твоих жилах перестала быть такой же красной? Она перестала нести в себе частички основателя династии Серториев?
— Н-нет, брат…
— Смотри! — Я положил платье на стул, достал нож и чикнул им по ладони. Больно, но после всего здесь пережитого, сущая мелочь. А лезвие перед этим обработал жаром, убив все микробы. Кровь закапала на каменный пол.
— Видишь? — Подошёл к ней, протянул руку. Там была не рана, царапина, и она быстро затянется, но ладонь была вся в крови, красной, солоноватой — самой обычной. — Дай свою руку!
Протянула. Я картинно, на виду всех, обезоразил лезвие тонкой струйкой голубого пламени и чикнул по ладони ей. Она даже не дёрнулась.
— А теперь сравни со своей. Есть ли крови разница, голая ты или нет?
Качание головой, уверенное. Сестрёнка приходила в себя, кажется, я привёл её в чувство.
— А теперь посмотри на них. И скажи, а не всё равно ли тебе, что они тебя увидели?
Стоящая передо мной сеньора так и сделала. Осмотрела отроков. Остановилась взглядом на прижатом к полу Тите, но никак на это не прореагировала.
— Голая ты или в одежде, — продолжил я, — здоровая или больная. Высокая или низкая. Трезвая или пьяная. Какая бы ты ни была, ты та — кто есть, кем родилась. У тебя был подонок муж, которого тебе навязали. Моя мать слишком ненавидела твою мать и боялась тебя. Но сейчас всё пришло в норму, стало так, как должно быть. И теперь ты должна не прятаться, не бежать, не стесняться всего, что было. Сейчас ты должна расправить плечи, взвалить на себя свой, отмеренный богом груз ОБЯЗАННОСТЕЙ, и идти выполнять их. Повторюсь, ты ВСЕГДА та, кто ты есть. Вне зависимости от прошлого и будущего. Единственное, что важно — берёшь ли ты на себя свою ношу, или валишь в монастырь. Но вот тут решать тебе и только тебе.
— И плевать, что меня видели голой? — В её голосе послышалась усмешка и ехидство. Сеньорита просывается от сна?
— Ну, видели. Что это даёт? — расплылся я в улыбке. — Если ты холопка — они будут трепаться по пьяни, что видали такую красоту, и «я б ей вдул». Но если ты госпожа, королева — то пусть с благоговением вспоминают этот вид и преклоняются, ибо у тебя есть право повелевать ими. Не они отвечают за тебя, а ты за них. Если люди поймут это, почувствуют в тебе королеву и сеньору, ничто не будет иметь значение. Ведь только трУсы и безродные цепляются за приличия и традиции.
— Ты готова нести то, что господь для тебя отмерял? — перешёл я к сути, закончив с философией. Она от неожиданности вздрогнула.
— А-а?
— Я говорю, меня послали сюда, взвалив на плечи свою ношу. На Астрид взвалили свою. Вот эти парни, — показал рукой вокруг, — у них ноша своя. А тебе дают свою, собственную. Может она легче, чем у кого-то из нас, может тяжелее, но тебе господь предлагает её нести. И если согласишься — обратной дороги не будет. Как не будет оправданий: «Я боюсь», «Я стесняюсь» и «Ну что же я так с ними». Ты отвечаешь за вверенных людей, и либо ты сурова и жестока, но справедлива, и всем даёшь понять, кто госпожа, или не берись. Сразу не берись.
— Я-а-а-а… — Зависла. Опустила глаза. Продышалась, но приняла решение. — Я попробую, Рикардо.
Я закачал головой.
— Никаких «попробую». Да- да. Нет — монастырь. Если возьмёшься, но не вытянешь… Повторюсь, твоих детей я сделаю настоящими мужчинами и баронами. Но позорить королевскую кровь нельзя. Потому, что нельзя. Понимаешь?
Она снова опустила голову.
— Я… Мне сложно, понимаешь?
— Рабская психология. — Я усмехнулся. — Астрид о ней и говорила. Илон, или ты её из себя вытравишь и позволишь крови взять своё… Тебе ведь много не надо! Просто не сопротивляйся! Или… — Я тяжело вздохнул.
— Я готова принять на себя ответственность, данную богом! — резко подняла она голову и сверкнула глазами. — Ты прав, я — королева. Я очень долго была рабыней, но я не рабыня. Потому мой муж и убежал — понял, что нам теперь не по пути.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я улыбнулся. Вот такая сестрёнка мне больше нравится.
— Хорошо. Тогда докажи своё право повелевать. Прикажи отрокам отдать тебе платье. — Я подошёл и протянул платье Сигизмунду.
Под её недоумённый взгляд вернулся, сел и закинул ногу на ногу. Улыбнулся. А как вы хотели, только теории мало. Завтра уеду — вся теория на этом закончится. Она должна испытать надрыв, пересилить себя. Вот пусть и пересиливает.
— Прикажи им сделать это, — повторился я.
Испуганные глаза Сигизмунда.
— Граф, это… Ты ведь не давал приказа отдавать?
— Кто-то слышал мой приказ отдавать сеньоре управляющей замком её платье? — усмехнулся я.
Отроки вдоль стен замотали головами. Тита, кстати, подняли, но напарники всё ещё подпирали его плечами.
— Отдал платье! Быстро! — подошла к начальнику моей стражи сестренка, сверкая глазами, что теми сверхновыми.
— Н-не могу, сеньора! — Отвернул Сигизмунд от неё корпус, отдаляя искомое платье.
Закономерно, Илона попыталась забрать силой. Прыгнула раз, другой, попробовала проскочить, забыв о наготе. Но не на того напала — сильный воин, да ещё в кольчуге, легко, одной рукой, отбросил её назад.
— Полегче! — прокомментировал я. — Это всё-таки не девка дворовая! А сестра вашего графа!
— То есть мы ничего не можем ей сделать, — констатировал Лавр.
— А вы, сильные мужчины, собираетесь воевать со слабой беззащитной, да ещё обнажённой женщиной? Уважаемые, самим не стыдно? — поддел я с очередной порцией иронии.
Отроки поняли, в какую попали задницу. Илона тем временем воспряла духом и снова набросилась на Сигизмунда И так его, и эдак. И даже ухватилась за юбки и потянула на себя.
— Помогай! — рявкнул Сигизмунд стоящему слева Бьёрну, и тот, подойдя, попытался корпусом оттеснить сеньору, стараясь не сделать ей ни капли боли. Надо сказать, картина украшалась тем, что кровь пусть не сильно, но продолжала обагрять руку, и в крови было как тело самой Илоны — некоторые его части так и рубашка отрока, и его камзол (кольчуга надета под рубашкой), и немного даже штаны. Ну и платью немного досталось — окровавленными руками его хватать. Моя рана уже затянулась, но я же маг, у меня всё быстрее.
Вдвоём отроки сеньору от одежды оттеснили. Илона, озверев, видимо, совершенно перестав стесняться наготы, подошла ко мне, ещё раз оглядела их.
— Рикардо, быстро прикажи им отдать платье!
— Нет, — покачал я головой. — Это было бы слишком скучно. Ты сама должна. Они должны почувствовать в тебе хозяйку, дочь их сеньора, нашего отца. И отдать, невзирая на мой приказ.
— Рикардо, я… — Она зарычала, но взяла себя в руки. Ещё раз поглядела с тоской в сторону платья и отроков… Развернулась ко мне, и…
…И, схватив правые ножки моего стула, резко дёрнула их вверх.
Стулья тут, конечно, тяжёлые. Но и люди сильные. И я, не успев сгруппироваться, полетел вбок, ударившись черепушкой, успев в падении заорать:
— Не сметь! Не приближаться! Это семейные разборки! — ибо отроки, кроме Сигизмунда и Бьёрна, дёрнулись выручать своего сеньора. Ввиду нападения на него разъярённой гарпии, ага.
Только успел вскочить, как на мою голову обрушился медный поднос, стоявший на столе чуть дальше, сразу за мной. Бум! Ничего страшного, закрылся рукой. А потому и пропустил новый удар этим же подносом. Бум!
— Сукин сын! Быстро прикажи своим людям отдать платье! — Бум! — не останавливалась ни на миг она. — Быстро, я сказала! — Бум — Я! — Бум — Твоя! — Бум! — Сестра! — Бум! Бум! — Дочь твоего отца! — Бум! — Перед ними, как какая-то шлюха! — Бум! — Бегом, сукин сын! — Бум! Бум! И ещё раз бум!
И я сделал то единственное, что оставалось — позорно сбежал.