Читать интересную книгу Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис

Он успел заметить, как Брендан, прячась за перилами лестницы, смотрит на него расширенными от изумления глазами. На мгновение их взгляды пересеклись, и Бен отчетливо почувствовал, что Брендан, который никогда ничего не читал, сейчас читает его мысли так же легко, как детскую книгу сказок.

Правда, брат тут же отвел глаза, но Бен запомнил этот взгляд, исполненный понимания. Неужели его истинные чувства были столь очевидны? Или, может, все это время он ошибался насчет интеллектуальных способностей Брендана, не обращая на него никакого внимания и считая никчемным неповоротливым толстяком? А что, собственно, ему известно о своем среднем брате, которого все в семье называют отсталым? Ведь мнение о Брене он попросту принимал на веру. Но теперь ему кажется, что, возможно, он сильно ошибался, что на самом деле Брен гораздо умнее, чем все они думали. Во всяком случае, ему хватило ума догадаться, что скрывается за признанием Бена в любви к матери. И в нем достаточно ума для того, чтобы представлять угрозу…

Бен высвободился из материнских объятий и увидел, что Брендан по-прежнему торчит на лестнице и уже снова кажется испуганным и глуповатым. Впрочем, теперь Бенджамина было не провести, теперь он знал: брат всего лишь притворяется. Скрываясь под тускло-коричневым оперением, его средний брат затевал какую-то свою, весьма сложную игру. Для Бена оставалось тайной, что это за игра, но он уже понимал: однажды ему придется иметь дело с Бренданом…

КОММЕНТАРИИ В ИНТЕРНЕТЕ

Albertine: Ты отдаешь себе отчет, куда это тебя приведет?

blueeyedboy: Вполне. А ты?

Albertine: Я следую за тобой. Как всегда.

blueeyedboy: Ах! Прошлогодний снег…

8

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ ALBERTINE

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 20.14, понедельник, 11 февраля

Статус: публичный

Настроение: лживое

Да, именно с этого все и начинается. С маленькой невинной лжи. Такой чистенькой, как свежий снежок. Такой беленькой, как Белоснежка из сказки, — и кто бы догадался, что этот белоснежный покров может быть опасен, что эти маленькие легкие поцелуи с неба способны нести смерть?

Все дело в моменте. Одна маленькая бессмысленная ложь выбирает для себя подходящий момент, и крошечный камешек может разбудить горную лавину. Слово порой действует так же. Маленькая ложь становится этой самой лавиной, все сметающей на пути, с ревом крушащей мир, полностью меняющей его форму и как бы заново прокладывающей русло нашей жизни.

Эмили было пять с половиной, когда отец впервые взял ее в ту школу, где преподавал. До этого дня его школа казалась ей особым, таинственным миром, далеким и манящим, как сказочное царство, которое ее родители иногда обсуждали за обедом. Впрочем, не слишком часто: Кэтрин не любила, когда Патрик «пускался в рассуждения о своей лавочке», и старалась поскорее сменить тему, причем именно в тот момент, когда Эмили становилось особенно интересно. В общем, Эмили считала, что школа — это такое место, куда дети ходят вместе учиться; во всяком случае, так говорил отец, хотя мать, судя по всему, была с ним не согласна.

— А много там детей?

Девочка умела считать и часто пересчитывала пуговицы в коробке или фасолины в банке.

— Несколько сотен.

— И это такие же детки, как я?

— Нет, Эмили. Не такие. Школа Сент-Освальдс только для мальчиков.

К тому времени Эмили уже довольно бегло читала. Детские книжки со шрифтом Брайля найти было нелегко, но мать придумала делать их самостоятельно с помощью вышивки по фетру, и теперь отцу приходилось каждый день по нескольку часов подряд «записывать» для нее всякие истории — в зеркальном отражении, конечно, — пользуясь старой швейной машинкой и приспособлением для рельефного рисунка. Эмили также знала все четыре действия арифметики: умела складывать, вычитать, делить и умножать. Ей уже кое-что было известно о судьбах великих художников; ей нравилось исследовать с помощью пальчиков выпуклые карты мира и Солнечной системы. А в родном доме она ориентировалась совершенно свободно как внутри, так и снаружи. Ее довольно часто водили на так называемую детскую открытую ферму, и она довольно много знала о различных растениях и животных. Она играла в шахматы. И училась играть на пианино — это удовольствие она делила с отцом; собственно, самые лучшие часы она проводила именно у него в комнате, вместе с ним разучивая гаммы и аккорды различных тональностей и старательно растягивая маленькие пальчики в тщетных попытках взять октаву.

Но о других детях ей было известно очень мало. Она слышала их голоса, когда гуляла в парке, а однажды даже качала младенца, от которого исходил странный кисловатый запах. На ощупь он был маленький и теплый, как спящая кошка. Их ближайшую соседку звали миссис Бранниган, и по какой-то причине считалось, что она социально значительно ниже их — может, потому что была католичкой, а может, потому что арендовала дом, тогда как у них дом был куплен и полностью оплачен. У миссис Бранниган была дочка чуть старше Эмили, и Эмили с удовольствием подружилась бы с ней, но соседская девочка говорила с таким сильным акцентом, что в тот единственный раз, когда они попытались познакомиться ближе, Эмили не поняла ни слова.

А вот папа работал в таком месте, где были сотни детей, и все они изучали математику, географию, французский, латынь, историю, естествознание, учились рисованию и музыке. Они кричали и дрались в школьном дворе. Они могли сколько угодно болтать друг с другом или друг за другом гоняться; они вместе обедали в длинной школьной столовой и вместе играли на лужайке в крикет и теннис…

— Я бы тоже хотела ходить в школу, — заявила как-то Эмили.

— Нет, туда ты ходить никогда не будешь, — отрезала Кэтрин и тут же набросилась на мужа: — Патрик, кончай разговоры о своей лавочке! Тебе же известно, как это расстраивает ее.

— И нисколько меня это не расстраивает! И я бы очень хотела туда ходить.

— Может, мне как-нибудь взять ее с собой? Просто посмотреть…

— Патрик!

— Извини. Ну просто… Ты ведь знаешь, дорогая, что через месяц у нас рождественский концерт. В школьной капелле. Я буду дирижировать. Она так любит…

— Патрик, я не слушаю тебя!

— Она так любит музыку, Кэтрин. Позволь мне взять ее с собой. Хотя бы разок.

На этот раз Эмили все-таки разрешили пойти в школу. Возможно, потому, что папа просил, но скорее из-за того, что эта идея очень понравилась Фезер. Та страстно верила в исцеляющие возможности музыки; кроме того, она недавно прочла «Пасторальную симфонию» Жида[28] и чувствовала, что концерт вполне может оказать на Эмили дополнительное терапевтическое воздействие, как бы подкрепив благотворное влияние занятий лепкой и рисованием.

Однако Кэтрин от подобной перспективы по-прежнему была не в восторге. Ей как будто не давала покоя вина — та самая, что заставила ее удалить из дома все следы страсти мужа к музыке. Фортепиано было исключением, но даже и его переместили в гостевую комнату, и теперь оно стояло среди ящиков с забытыми бумагами и старыми вещами. Туда Эмили заходить не полагалось. Но энтузиазм Фезер перевесил чашу весов; в вечер концерта они все вместе пешком отправились в школу Сент-Освальдс, и от Кэтрин пахло скипидаром и розами («Это розовый запах, — пояснила она Эмили, — запах прелестных розовых роз»). Фезер, как всегда, разговаривала очень громко и быстро, а отец шел рядом с Эмили и нежно придерживал ее за плечо, чтобы она не поскользнулась на мокром декабрьском снегу.

— Ну как, ты довольна? — прошептал он ей на ухо, когда они почти добрались до места.

— Угумм.

Она была немного разочарована, узнав, что событие состоится не в самой школе. Ей так хотелось побывать там, где работает папа, войти в классные комнаты с их деревянными партами, ощутить запах мела и полироли, услышать гулкое эхо шагов по деревянным полам; позже все это было ей позволено. Концерт же намечался не в школе, а в капелле, находившейся рядом. Там должен был петь школьный хор, а ее отец — дирижировать; это слово Эмили понимала как «вести, направлять», то есть указывать певцам путь.

Вечер был холодный, сырой, в воздухе пахло дымом каминов. С проезжей части доносились звуки автомобилей и звонки велосипедов, вокруг слышались голоса, несколько приглушенные густым туманом. Эмили замерзла, хотя была в теплом зимнем пальто; ее хорошенькие башмачки на тонкой подошве поскрипывали по замерзшей гравиевой дорожке; на волосах повисли капельки осевшего тумана. Туман дает ощущение того, что мир вокруг сжался и все предметы стали меньше, чем на самом деле, а вот ветер, наоборот, словно расширяет пространство, заставляет деревья шуметь так, будто они вот-вот воспарят на своих могучих крыльях…