От волхва-колдуна сочувствия не дождёшься, а понимания — тем более. Хотя… Смогли же уговорить его отец Дионисий и длинный иноземец с именем высоким и важным — Август, что дело их не касаемо ни богов Всеслава, ни кроткого Иисуса самих пришельцев. Нет, Всеславу слепой ничего не скажет. Кузнецкий язык груб и неловок. Таким не выскажешь, что "видишь" и как "слышишь".
Ножей тонких из сапог слепой вынимать не стал. Но к "дыре" за спиной развернулся лицом.
Голоса отца Дионисия и иноземца чуть дрогнули, однако не затихли.
Не ругаются — значит, можно. А то ух как страшно — спиной-то незащищённой.
Теперь волны шли отчётливее. Лицо обвевало то тёплым, то холодным, будто на солнышко ясное крохотные тучки набегают. Только солнышка уж второй день как нет.
Больше слепой не улыбался. Для шестерых, образующих незаконченный круг и видящих Его запрокинутое к небесным просторам лицо, Он словно внимательно всматривался вверх.
Сам же Он чувствовал: кто-то крепко взял Его лицо в ладони и заставляет "смотреть" в низкое небо. А с небом что-то происходило. Цельное полотно, как слепой это представлял, порвалось, и место разреза запылало, как край раскалённого, ещё бесформенного куска железа. Нет, скорее — как береста, подсунутая к огню: пламя не спеша скручивает края и не сжирает берёзовый лоскут, а наполняет его собой, отчего и береста сначала тяжелеет, словно холст от воды.
И место разреза на небесах потяжелело. А края свернулись.
Но ни железо, ни береста, ни холст под тяжестью огня или воды не вздуваются. А небо вздулось горячей опухолью, и слепой понял: небесное полотно опухлой тяжести не выдержит. А что там, в этой опухоли?
— Что видишь ты, отрок? — снова спросил Скиф Всеслав.
Мельком слепой подумал, что волхв сам нетерпеливый. Или отец Дионисий с иноземцем знают, что видит слепой, оттого и молчат, не спрашивают?
"Видит"? Всеслав сказал — "видит"? Оговорился, наверное.
— Ответь, Вадим, что ты видишь?
Отец Дионисий прервал чтение.
— Небо горит, — ответил слепой. — И рвётся. И… — Он поискал слова, чтобы описать чувственное впечатление, но раздражённо повёл плечом, и сложил горстью правую ладонь: — Оно вот так висит — небо. Как мешок с водой.
Шестеро уставились в небо, скрытое в болезненной, мутно-жёлтой дымке.
Чтение возобновилось.
Низ опухоли на разрезе напрягся, полыхнул чёрно-алым. Разрез разошёлся и вывалил на землю, на холмы, что-то огненное.
Слепой смотрел уже не вверх, а вперёд. Его мёртвые глаза, белёсые от слепоты, плакали от напряжения и представшей, видимой Ему красоты.
Огненное нечто сформировало себя и превратилось в прекрасного зверя, огромного и недоступного описанию всеми мыслимыми на свете словами. Ни слова обрядовых песнопений Скифа Всеслава, ни певучие сказы старой Меланьи, ни высокие нездешние разговоры отца Дионисия не могли бы выразить яростную красоту небесного зверя. Линии его плоти едва угадывались в неостановимом движении живого огня. Создавалось впечатление, что кожа зверя прозрачна, что огонь заменяет ему мышцы и кости — в общем, бушующее пламя невероятным образом было втиснуто в рамки созданной формы.
Из ослабевших пальцев иноземца выпала книга. Он суетливо подхватил её у самой земли, разогнулся и с ужасом и восторгом уставился на мальчика. Он не мог по-другому называть этого юношу, работавшего в кузнице наравне со взрослыми. Несмотря на атлетическую фигуру, молодой кузнец выглядел ребёнком и частью дикого мира. Отец Дионисий многое подозревал в нём и на многое надеялся. Август не вполне верил в чутьё славянского священника, но сам не обладал и половиной чувственного восприятия отца Дионисия. Август был хорошим практикующим магом — и более ничего, и отлично понимал это. Приходилось доверять славянину. Они искали воина, способного принять явление чудовища. Нашли мальчика. И сейчас, глядя в юное лицо, обострившееся в экстазе вдохновения, Август думал только об одном: сможет ли мальчик выдержать.
"Я слышу зов", — прошелестело в пространстве.
"Я не звал тебя. Но мне хочется увидеть тебя поближе", — откликнулся мальчик.
"Иди ко мне".
"Я не могу".
"Что тебя держит?"
"Страх. Ты кто — огонь?"
"Я то, что ты видишь".
"Я не знаю, что я вижу. Я не знаю, правильно ли я вижу. Я вижу огонь. Ты — огонь?"
"Ты мыслишь понятиями собственного мира. Что такое огонь?"
Вадим чуть улыбнулся. Слепой будет объяснять, что такое огонь? Это всё равно, что немой расскажет иноземцу, как переводится то или иное слово.
"Что значит слепой?"
"Я не вижу, что вокруг меня. Я в темноте".
"Меня ты увидел".
"Не знаю, можно ли это назвать "увидел". Другие тебя не видят".
"А зачем тебе другие?"
"Они обещали мне прозрение. А зачем пришёл ты?"
"Меня позвали обещанием покоя".
"Тебе было плохо там, где ты был?"
"Ни плохо, ни хорошо. Бесконечно. Я устал от бесконечности".
Слепой медленно спускался с холма по жёсткой осенней траве. Шестеро остались далеко позади, не осмелившись остановить Его, хотя небесного пришельца не видели. Зато слепой видел всё. Торжественное сияние огненного чудовища мягко освещало Его путь, и Он удивлённо крутил головой, жадно стараясь запомнить открытую Ему на время часть того свободного мира, куда до сих пор доступа Ему не было.
И вот Он стоит, задрав голову, без тени сомнения или страха. Испытываемый ужас перелился через край, и чувствовал Он себя болезненно скованным и странно послушным.
"Я не хотел идти к тебе — пришёл".
"Теперь позвал я. Позвал свой покой. Значит, мой покой — это ты".
"Так не бывает. Человек может поклоняться богам, служить им, готовить для них жертву, но…"
"Подними руки выше головы".
"Ты пугаешь меня. Почему бы тебе не выбрать кого-то другого, из тех, что остались на холме?"
"Нет среди них несущего мир. Закрой глаза, если тебе страшно",
"Ты говоришь смешно — закрой глаза", — отстранённо заметил слепой и поднял руки во взывающем к небесам жесте. Расслабленные пальцы обмякли, чуть выпятились запястья. Стена пламени окружила слепого (шестерым почудилось — он исчез), потом он ощутил мягкое давление на ладони, мягкое и тёплое. Этот огонь не жёг и просачивался в ладони быстро, словно струйка родника, впадающая в запруду. Вскоре Вадим осторожно опустил руки. Слегка вывернув кисти, он некоторое время смотрел на пламя, ласкающее запястья.
"Меня не предупреждали, что всё будет именно так. Они обманули меня?"
"Возможно. Но они могли и не знать. В любом случае, когда берёшь что-то — что-то приходится и отдавать. Как тебе мир вокруг тебя? Хорошо ли ты его видишь?"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});