перед сном прошлой ночью, и когда Зои просунула голову в дверь спальни, чтобы напомнить Би, что она должна засыпать, дочь ответила: «Я просто рассказываю папе сказку на ночь. На случай, если он скучает по мне». В комнате было темно, если не считать света нежно-розовой лампы на тумбочке у кровати, но Зои могла разглядеть сквозь тени улыбку маленькой девочки, довольной своей добротой. Этого хватило, чтобы разбить сердце. Как она могла отказать Би в этом одностороннем разговоре? Кроме того, так Патрик оставался для нее настоящим; это сохраняло его в ее жизни, что могло быть только к лучшему.
Сегодня утром ей не хотелось сразу идти домой; она обнаружила, что сам факт того, что она входит в собственную парадную дверь, часто истощал ее силы, она становилась не в состоянии делать что-либо, кроме как печально бродить по пустым комнатам, иногда опускаясь на одну из детских кроваток и обхватив голову руками. «Что ты вообще делаешь весь день?» Итан усмехнулся, и честный ответ в эти дни был: не так уж много. Его слова все еще звенели у нее в голове, и она поймала себя на том, что сворачивает к кладбищу, которое, как она полагала, было самым подходящим местом для вдовы.
— Привет, — прошептала она, проходя через ворота. Они с Патриком никогда открыто не обсуждали свои предпочтения в смерти, беспечно предполагая, что проведут вместе десятилетия, прежде чем им придется задуматься о таких вещах. Но когда дело дошло до принятия решений о его похоронах и других мероприятиях, она инстинктивно знала, что он не хотел бы быть зарытым в землю. Он был высоким, любил активный отдых, и ему никогда не нравилось находиться в маленьких помещениях. Лифты, ванные комнаты в бюджетных отелях, маленькие машины — все это вызывало у него мурашки по коже. Это было глупо с ее стороны — в конце концов, он был мертв и технически не мог ни на что повлиять, — но она не могла вынести мысли, что он лежит в гробу, похороненный под землей. Вместо этого она предпочла кремацию, и в настоящее время то, что от него осталось, находилось в небольшой урне на шкафу. «Я не могу оставить его на каминной полке или где-нибудь пониже, — пришлось ей сказать Лиз после того, как свекровь несколько раз намекнула на то, что прах Патрика лучше разместить где-нибудь на более видном месте. — Дети могут перевернуть и рассыпать урну».
Ее мать тоже была не совсем довольна тем, что Зои все еще держит урну дома. «Тебе действительно следует развеять этот прах, — не раз говорила она. — Это могло бы помочь, любимая, отпустить его».
«Я сделаю, я собираюсь, — говорила Зои. — Не торопи меня». Этот горшок с пеплом был всем, что у нее осталось от мужа; она хотела, чтобы их прощание стало идеальным. Она собиралась взять его с собой на каникулы в Пембрукшир[23] этим летом. Прогуляться с детьми по мысу и позволить ему лететь по ветру, пока она произносит надгробную речь и они говорят о своих самых теплых воспоминаниях о нем. Патрику нравилось отдыхать там; они оба это любили. Они ездили туда пару лет назад, сняли домик прямо на пляже в Фрешуотер-Ист, и это была одна из самых счастливых недель в ее жизни. Ей нравилась мысль о том, что он упокоится там.
Однако все это было еще впереди. Тем временем она заплатила за мемориальную доску с его именем в Саду памяти на территории кладбища, и это было спокойное место для посещения. Клумбы были прекрасно ухожены, вишневые деревья только начинали цвести. Здесь были и скамейки, на которых можно было посидеть, если захочется немного задержаться, и спокойная тишина, из-за которой остальной мир казался таким далеким.
«Патрик Кристофер Шеппард был любящим отцом, мужем и сыном, — на ходу пробормотала она себе под нос. — Добрый, честный человек, которого мы все обожали. Такой замечательный отец. Лучший из мужчин. Лучший человек в мире…» Это было нехорошо. Каждый раз, когда она пыталась подвести итог своей прощальной речи, слова казались недостаточными. Как могли несколько вежливых фраз отдать должное годам, которые они провели вместе, тому, как все его крошечные проявления доброты и любви накапливались в тонких слоях ткани бытия, создавая что-то прочное и нерушимое? Она до сих пор так сильно по нему скучала. Скучала по его непринужденной компании, по его свисту в доме, привычке притягивать ее к себе в объятия, умению поднимать ей настроение, какой бы у него ни выдался день. Даже после рождения Би, когда Зои была ошеломлена неожиданно нахлынувшей послеродовой депрессией, которая буквально выбила почву у нее из-под ног, Патрик смог дотянуться до Зои, он был единственным человеком, которому все еще удавалось достучаться до нее в этом страшном и мрачном мире. Он взял ее за руку и не отпускал, помогая пройти через всю эту темноту.
Зои вытянула вперед руки, желая, чтобы он был здесь, сжал ее ладонь в своих теплых, дружеских пальцах. Обнял ее за плечи и позволил прислониться к нему. Чтобы рассмешил ее рассказом об одном из своих арендаторов, или чем-то, что сказал один из парней на работе, или…
— Зои? С вами все в порядке?
О черт, на дорожке стояла Мари, одна из школьных мамаш, по-видимому, только что услышавшая, как Зои бормочет себе под нос надгробную речь, как чудачка. И увидевшая, как она поднимает руки и смотрит на них! Если бы это дошло до школьной площадки, слухи распространились бы быстрее растопленного масла.
«Она явно себя не контролирует. Разговаривает сама с собой на кладбище, как чокнутая. Со стороны это выглядит не очень. Бедная женщина. Я надеюсь, что с ее детьми все в порядке. Как думаешь, кому-нибудь стоит об этом сказать?»
— Зои? — повторила Мари. Зои рассеянно отметила, что на ней надето великолепное пальто бледно-голубого цвета, которое делало ее похожей на какую-то снежную королеву, и приосанилась.
— Да! Извините. Задумалась, — сказала она. — Я в порядке, спасибо. А вы?
— Неплохо, — сказала Мари, хотя от ветра у нее слезились глаза, и она внезапно промокнула их. — Послушайте, может быть, нам стоит как-нибудь поболтать? Встретиться. Было бы неплохо поговорить.
— О, — сказала Зои, испытывая неловкость. — Я не уверена. — Она уже чувствовала, что о ней слишком много говорят, вот в чем была проблема. Недавно