– Прошу вас, Гай! Не оставляйте меня!
Она прижалась к нему сильнее, но он словно не замечал ее. Эта отстраненность привела Клаудию в отчаяние.
– Я согласна на все, только не уезжайте. Я не вынесу этого.
Боже, как глупо она выглядит! Гай стоял неподвижно, конечно же, потрясенный этой истерикой, испытывая к ней, по меньшей мере, отвращение. Прежде чем он смог внять ее мольбам, Клаудия разжала руки и бросилась к двери. Ладонь Гая скользнула по рукаву платья, но ее внезапный порыв был слишком неожиданным, и он не успел задержать девушку. Гай попытался окликнуть ее, но захлопнувшаяся дверь заглушила сорвавшееся с его губ имя.
К рассвету Гай не вернулся. Не вернулся он и позже, утром, когда Леноре удалось уговорить Клаудию спуститься на кухню, где они закатали в тесто приготовленную для крыс отраву. Почти весь день они провели, засовывая катышки яда в щели, раскладывая их по карнизам и другим уголкам, куда могли добраться только крысы. Несмотря на эти предосторожности, Клаудия все же попросила Ленору предупредить о яде каждого. Глаза служанки засияли, ведь благодаря этому поручению ей, несомненно, удастся немного посплетничать.
Теперь, когда присутствие Леноры не отрывало ее от размышлений, Клаудия направилась к дорожке, которая огибала внешние стены замка – ей не хотелось видеть комнату Гая и солярий. Там она сошла бы с ума от беспокойства – так живо напоминали о нем эти места.
Часом позже она набрела на Эварда.
– Я не знал, что камеристки сегодня с вами нет, миледи. Могу ли я составить вам компанию?
Эта фраза, обычная дань вежливости, показалась Клаудии предостережением. Эвард, наверное, хотел сказать, что ей не стоит оставаться в замке в одиночестве. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Она кивнула головой.
– Конечно, сэр Эвард. Это как нельзя более кстати – ведь я надеялась поговорить с вами.
Положив руки на зубчатый парапет, она облокотилась на них подбородком. Простиравшаяся перед ней живописная равнина напоминала прекрасный гобелен, однако взгляд девушки был прикован лишь к дорогам, которые вели в Монтегю. Не мелькнет ли на них хоть что-нибудь, не появится ли облако пыли, возвещающее о возвращении Гая? Казалось, с тех пор как он уехал, с тех пор как Клаудия, томясь от любви, наговорила столько глупостей, прошло значительно больше суток. Прошлой ночью она лежала в огромной опустевшей постели Гая, шепча все то, что ей действительно хотелось бы сказать тогда. Она снова и снова повторяла эти слова, пока они не зазвучали как надо. Сейчас она охотно поборола бы свою гордость, лишь бы иметь возможность поговорить с ним.
– Вы хотели что-то спросить у меня, миледи? – напомнил о себе Эвард.
– Ах, да, – отозвалась Клаудия, взглядом невольно возвращаясь к дороге, ведущей в лес. – У вашего барона вспыльчивый характер?
– У лорда Гая? – в голосе Эварда зазвучало недоумение. – Что вы, миледи! Не знаю, что могло навести вас на такие мысли.
– Ленора и сэр Томас вчера в саду, когда лорд Гай рассердился, вели себя очень странно, – объяснила Клаудия, искоса взглянув на собеседника. – Я бы даже сказала, они его испугались.
Эвард на секунду задумался.
– Скорее, это была настороженность, а не страх. Барон вовсе не жесток, и его нельзя назвать несправедливым, однако те, кто вызвал его недовольство, знают, что понесут суровое наказание, которое запомнится надолго.
– Что вы хотите этим сказать?
– Лорд Гай знает каждого из своих людей достаточно хорошо, чтобы придумать самое действенное наказание, – ответил Эвард. – Несколько месяцев назад милорд обнаружил, что один его торговый агент проиграл деньги своих подмастерьев, которые те накопили для вступления в цех. Тогда барон отослал его работать в коровник в течение двух недель, а заработок приказал отдавать подмастерьям.
Клаудия наморщила нос – рассказ не произвел на нее особенного впечатления.
– По-моему, это не выглядит особенно суровым наказанием. Большинство баронов приказали бы хорошенько его выпороть, чтобы отучить играть.
– Лавочник до смерти боится коров, миледи, – на губах Эварда заиграла улыбка. – Лорд Гай не бьет и не калечит своих людей, однако, если знать, на что обращать внимание, его влияние ощущается почти повсюду. Взять, к примеру, пьяниц – в Монтегю их почти нет. Каждый в замке знает: стоит ему напиться, как на следующее утро на рассвете его поднимут и заставят чистить господское платье.
Задумчиво поглаживая рукой подбородок, Эвард бросил взгляд на небо.
– Я помню, был один молодой рыцарь, который, стремясь доказать барону свою преданность и доблесть, ввязался в стычку с наемниками, оставив своих людей без командира. Целый месяц после этого случая сэр Томас приглашался к завтраку на час раньше, чем его подавали, а отпускали его на час позже остальных. Вероятно, он вспомнил об этом вчера, когда барон вышел из себя. – Эвард покачал головой. – Нет, я бы не назвал лорда Гая вспыльчивым, но многие, кому довелось познакомиться с его характером, сказали бы, что он очень хитроумен.
– Неудивительно, что слуги никогда не жалуются, – проговорила Клаудия, поражаясь, как хорошо Эвард изучил своего господина. В самом деле, хитроумен – очень верное определение. – Случись мне раздосадовать барона, какое наказание он бы придумал для меня?
Эвард выглядел окончательно сбитым с толку.
– Не знаю, миледи, – ответил он, беспомощно пожав плечами.
Клаудия снова облокотилась на стену и устремила взор в сторону леса.
– Думаю, он вполне мог задержаться с возвращением на сутки, зная, какое беспокойство причиняет мне каждая секунда его отсутствия, – сказала она почти с надеждой в голосе. – Наверное, в этом и есть причина задержки, как вы думаете?
Оба долго молчали.
– Вероятно, вам виднее, миледи.
Когда в ожидании прошло еще три дня, Клаудия окончательно уверилась, что столь долгое отсутствие Гая не имеет ничего общего с наказанием, о котором она думала. Никто не выражал своих опасений вслух, но беспокойство сквозило почти в каждом взгляде.
– Барон вернется сегодня, – уверенно проговорил Эвард.
Он стоял у стола в солярии Гая, с притворным интересом передвигая костяшки на счетах.
– Предчувствие редко меня обманывает, и оно подсказывает мне, что вернуться он должен именно сегодня.
В душе Клаудия предпочла бы, чтобы Эвард нашел себе какое-нибудь другое занятие – стук счет был слишком назойливым. Однако, подавив растущее раздражение, она вновь склонилась над шитьем. Серебряная иголка замелькала в ее пальцах, покрывая ровными стежками парчовый отрез. Четыре тысячи триста восемьдесят семь, триста восемьдесят восемь, триста восемьдесят девять стежков. Еще несколько рядов, и туника – вышитая руками, не находившими себе места от беспокойства, туника, которую, возможно, Гай уже никогда не увидит, – будет готова.