Читать интересную книгу Дело о картине Пикассо - Андрей Константинов

Мотив? Мо-тив, мотивчик… должен быть. Ну, Обнорский, давай думать. Давай соображать, кому было выгодно? О, тут есть простор для фантазии: месть, ревность, зависть, заказуха… И еще сто причин или хотя бы поводов. Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, что и вообразить себе трудно. Но я реалист, считаю, что исходить нужно из наиболее вероятного.

Итак, месть. Месть, собственно, за что? На этот вопрос без помощи самого Беркутова ответить совершенно невозможно. Мало ли кому он мог насолить или перейти дорогу. Актерское ремесло содержит в себе массу нюансов. Ну, например, на роль пробовался другой актер, а Худокормов отдал предпочтение Беркутову. Мог соперник затаить злость? Теоретически, мог… Нужно будет справиться у Яна, как проходил кастинг, и кто еще, кроме Беркутова, претендовал на роль..

Ревность? Тут тоже поле для фантазии. Андрей Беркутов не только талантлив, но и чертовски красив… Бабы, по крайней мере, тащатся. Поклонниц у него море. Нужно, конечно, с Андреем на эту тему тактично потолковать. Вообще у людей публичных профессий, часто появляющихся на экране, всегда есть поклонники. Или — хуже того — фанаты. И это порой создает массу проблем. Достаточно вспомнить судьбу Леннона…

Зависть? Ну тут тоже все не просто. Тем более что зависть перекликается с понятиями ревность и месть. Даже если ты не сделал никому ничего худого — завистники у успешного человека есть всегда. А учитывая, что завистник, как правило, обременен комплексами…

В общем, есть сотни вариантов. Публичный, популярный и красивый человек легко может стать жертвой… Стоп. Стоп! Худокормов сказал: «Вот ведь подонок какой — изуродовал лицо. А актер лицом работает».

Так, так, так… А что, если нападение преследовало именно эту цель? Актер работает лицом — значит, надо изувечить лицо. Того же Худокормова ударили по затылку, а Беркутова — в лицо… Футболисту важно переломать ноги, пианисту — пальцы, а художника лишить зрения. А актеру — изувечить лицо. Есть в этом логика? Есть. Сволочная логика, мерзкая, но есть.

А кто жаждет обезобразить лицо звезды? А все те же. Ревнивая бабенка, по принципу: раз мне не достался — так чтобы другие бабы не любили. Завистник или «мститель» — чтобы в кино не снимался, квазимодо этакий.

…Но это все мотивы личного плана, так сказать, «бескорыстного». А что с корыстными мотивами?.. Разбой сразу отметаем — ограбили Беркутова для маскировки. А если не разбой — то что? Какая корысть в том, чтобы изуродовать лицо актеру? На первый взгляд, нет в этом корысти. Но если предположить, что кто-то хочет приостановить производство фильма? Например, конкурент. Пожалуй, лучшей фигуры, чем главный герой, не сыщешь… А впрочем, сыщешь, — режиссер! Режиссер — первое и главное лицо на площадке. И если вывести из строя режиссера… Стоп! А ведь режиссера-то уже пытались вывести из строя.

Я вскочил. Я заходил по кабинету, аки лев алчущий. Я понял, что зацепился. Еще не нашел, но зацепился. Два нападения на ключевые фигуры. Оба замаскированы под разбой. Оба совершены на Васильевском. Исполнители — разные, но это не имеет никакого значения.

Я набрал номер капитана Петренко и он, к счастью, оказался на месте. Я сказал, что у меня есть убойная информация и нужно пообщаться.

— Убойная? — переспросил Петренко. — Ну приезжайте.

***

Петренко выслушал меня скептически.

— Несерьезно, Андрей Викторович, — сказал он.

— Почему?

— А фактов нет. Одни предположения.

— Нет, капитан, извините. Это не предположение, это, практически, версия.

Петренко поковырял в ухе спичкой, извлек ее и внимательно изучил. Потом скучно посмотрел на меня.

— Версия-то она версия. Но хлипкая. Даже если предположить, что кто-то действительно захотел мочкануть вашего режиссера… Если только предположить, хотя я в это не верю… Так вот, нормальный заказчик никогда не обратится к наркоманам — ненадежный народ.

Это был, конечно, аргумент. Серьезный человек к несовершеннолетним наркоманам не обратится. Если он не идиот. Я ответил:

— Сермяга в этом есть. А что, кстати, сами Скандал и Хитрый говорят?

— Дуркуют оба. Но это не беда — дожмем.

— А все-таки — что говорят-то?

Петренко снова запустил спичку в волосатое ухо.

— Вам это надо? — спросил он.

— Надо.

— Ну что ж. Вы на них нас вывели — имеете, так сказать, право на информацию. Сначала они вообще пошли в полный отказ: никакого режиссера не знаем, никаких часов не знаем и никакой бабы Вали не знаем… А мы им — очняк с бабой Валей. Куда деваться? Признали, что — да, продала ей часы Худокормова. Но сами никакого Худокормова не видели, на гоп-стоп не брали, а, дескать, купили у какого-то жлоба около метро с рук. Но — врут. Врут, бакланы. Даже договориться между собой толком не могут — в показаниях полный разнобой… Дожмем, куда денутся?

Я подумал, что, пожалуй, дожмут. Как в милиции «дожимают», я знаю. А если одного уговорят дать показания на второго (запросто уговорят — пообещают пустить по делу свидетелем), то он начнет топить подельника… Вот дело-то и сшито.

— Со следаком можно поговорить? — спросил я.

— Пошли, поговоришь.

Мы вместе прошли к следователю. Следак был совсем молодой, но весь какой-то дерганый. Он сидел в прокуренном кабинете и строчил бумажки.

— А, эти, — сказал следак, когда я изложил ему свое дело. — Да какая, к черту, заказуха? Я бы таким не доверил даже бутылку пива открыть — любое дело облажают.

— А сами-то что говорят?

— Один в отказе полном.

— Это который?

— Скандал. Пытается блатного играть. А Хитрый помягче. Толкует, что — да, было дело: прихватили мужика. На берегу Смоленки, в ста метрах от метро. Он там бухал, дескать. Но он сам, Хитрый-то, мужика не бил, а только на стреме стоял. А бил Скандал. Вот у того-то мужика они и отобрали часы… В общем, пургу гонит, не хочет на себя ни режиссера, ни остальные эпизоды брать. Это уж адвокат, сучонок, настропалил. А если не расколем на режиссера — труба, от того мифического мужика заявы-то нет.

Мы помолчали. А потом я спросил:

— Не хотите поколоть их на заказ?

Петренко и следак переглянулись.

— Не верю я ни в какие заказы, Андрей Викторович. Разбой, блин. Обычный разбой. У нас таких каждый день — десяток. Вы себе голову не заморачивайте… А этих уродов мы дожмем.

***

Вот так, уродов они дожмут. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Методы известны, технологии отработаны. Я вернулся в Агентство, потолковал с Худокормовым:

— Скажите, Ян, у вас есть реальные конкуренты?

— Любопытный вопрос, Андрей. Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду: реальна ли в мире телеиндустрии такая ситуация, когда некие конкуренты хотят притормозить выход вашего фильма?

Худокормов задумался. Через некоторое время сказал:

— Вы же знаете, сколько сериалов сейчас в производстве — десятки! Так что я не думаю, что кому-то эта кость поперек горла. А вы почему спросили?

— Да так, — солгал я. — Кстати, как кастинг проходил? Проблемы были?

— Ну кастинг — это всегда проблемы. Но в этот раз как-то, знаете ли, гладко, без лишней нервотрепки.

— А на главную роль кто кроме Беркутова пробовался?

— А никто. Я сразу понял, что эта роль — Беркутова. Так что здесь проблем вообще не было. Я без раздумий Андрюшу пригласил, а он сразу согласился.

Вот так, все гладко. Без проблем и нервотрепки. А два нападения все-таки есть. Это факт, и никуда от него не денешься. Второй факт — телефонный звонок «от меня» бармену. А ведь человек, который знал, что я буду встречаться с Беркутовым в кафе, где-то рядом. Где-то среди тех, кто крутится сейчас в Агентстве…

К Худокормову подошел ассистент режиссера, остановился возле нас.

— А вы, Андрей, — сказал Худокормов, — почему про кастинг спросили? Это как-то может быть связано с нашими проблемами?

— Нет, — ответил я.

Ассистент поинтересовался:

— А вообще-то у вас, Андрей Викторович, свои версии есть?

— Есть, — сказал я.

— А какие? Не секрет?

— Секрет.

— Но вы считаете, что сможете раскрыть это дело?

До чего не люблю глупых вопросов! Не люблю — не то слово — ненавижу. Я подмигнул ассистенту и сказал:

— А как же? Обязательно раскрою.

Лучше бы я этого не говорил.

***

А сюрпризы следовали один за другим. Пришла Светка и, мило смущаясь, объявила, что ей предложили контракт. В Париже. На год. Палантины демонстрировать… А я слово палантин уже слышать не могу. Меня от него коробит. Я так Светке и сказал: давай. Давай, Светлана Аристарховна, валяй в свой Париж… Опалантинь их, лягушатников.

На другой день позвонил Зверев.

— О, Санек! — сказал я. — Ты же в отпуску у нас.

— Позвонил вчера домой, мать сказала, что ты меня искал.

— Было дело.

— Ну так что такое?

Я быстро объяснил. Сашка молчал несколько секунд, а потом сказал: