Андрей Константинов
Юность Барона. Книга вторая: Обретения
— Я скоро приеду! Слышишь? Жди меня!
Я очень скоро приеду за тобой!
О-БЯ-ЗА-ТЕЛЬ-НО ПРИ-Е-ДУ!!!..
Глава первая
«Приееду — приееду — приееду…» — отстукивали по гладким рельсам пульсацию сердца колеса. И все так же пролетали за окном громоздящиеся друг на друга черные, плотные шеренги лесов.
Подмосковье плавно и незаметно перетекало в Ярославщину.
Барон докурил папиросу до самых кончиков обожженных, несмываемой желтизны пальцев, вдавил окурок в служившую пепельницей консервную банку и толкнул дверь. Узенькими тропками, в одних вагонах — по коврам, в других — деликатно огибая свесившиеся в проход ноги спящих, зашагал в хвост состава, отыскивая ресторан.
В очередном тамбуре он наткнулся на хмельного, лет двадцати семи парня. Короткостриженого, с характерной железной фиксой и с представительским «БОРЯ», наколотым на правом запястье. Сама пятерня в данный момент сжимала ополовиненную чекушку. Явно не первую за сегодняшний день.
Выдернув из горлышка газетную затычку, парень изобразил приглашающий жест — мол, не желаешь?
Барон отрицательно качнул головой.
Пожав плечами (дескать, было предложено), парень принял внутрь большой глоток, поморщился, рыгнул, не без усилия, но удержал горячительное содержимое в себе. После чего аккуратно заткнул бутылку и убрал во внутренний карман линялого пиджака.
— Стесняюсь спросить: на папиросы не богаты?
— Богачом себя не ощущаю, но имеются.
— Будь другом, дай твоих покурить? — распознав своего, попросил БОРЯ. — А то чужие надоели.
— Тебе бы сейчас не папиросу, а супу похлебать. Пока совсем не развезло, — заметил Барон, доставая портсигар. — Держи. Спички-то есть?
— Благодарствую. Уж этого дерьма…
Парень жестом фокусника чиркнул спичку о грязный сломанный ноготь.
Профессионально, по-блатному, закурил в кулак.
— А супу — да, оно бы неплохо. Но другим разом. Потому как «подаришь» уехал в Париж, остался только «купишь».
— Понятно. Давно от Хозяина?
— Третьи сутки на перекладных. Ша! А ты откуда… весь такой осведомленный?
— Интуиция.
— Чего сказал?
— Я говорю, догадался. За что чалился?
— За недоразумение.
— Приятно поговорить с образованным человеком. Домой направляешься?
— Не домой, но через: заскочу на пару деньков в родные края. Имею желание сперва за Галькины дойки подержаться, а после к председателю зайти. Оченно хочется услышать в его исполнении популярную песню.
— Ну, про Гальку понятно. А что за песня?
— «За-а-чем он в на-ааш колхо-оз приеха-ал? За-ачем на-аа-рушил на-аш по-окой?»
— Так ты, выходит, пейзанин?
— Ты это чем щас в мою сторону швырнулся? — напрягся парень, учуяв насмешку.
— Я говорю, труженик полей?
— Агась. Труженик. По чужим лейкам.
— Пойдем, Боря, составишь компанию. Я как раз в вагон-ресторан направляюсь. Супом угощу. За вкус не ручаюсь, но горячо будет.
— А ничё что я небритый?
— Если морду в шлёмку макать не станешь, может, и обойдется.
Парень глумливо сложил ладошки домиком:
— Обзовись, благодетель?!
— А зовут меня просто — Демьян Зосипатыч. Пошли…
Через пятнадцать минут Борис, держа тарелку на весу, жадно хлебал фирменный, от шеф-повара, московский борщ с якобы копченостями, одновременно с воодушевлением поглядывая на порцию только что принесенных официанткой сосисок с зеленым горошком. Барон, пока не подоспели заказанные биточки, коротал время за пивом — теплым, но на вкус относительно свежим, и изучал глазами посетителей кочевого ресторана.
Таковых в этот близкий к полуночи час было немного: чинно вечеряющая благообразная супружеская пара, в одиночестве опустошающий штофик коньяка типичный командировочный да шумная компашка, представленная двумя старлеями-летунами, закадрившими попутчиц-студенток. Возвращающиеся из отпусков господа офицеры, держа марку, заказали на десерт шампанское и фрукты, наверняка изрядно облегчив тем самым содержимое своих кошельков. Это ведь только в песенной интерпретации «летчик высоко летает — много денег получает». Опять же, в концовке отпуска на кармане у правильного служивого человека редко остается больше чем на такси и на опохмельное послевкусие.
Летуны взахлеб травили байки, активно помогая себе руками, а девицы шумно охали, не забывая при этом налегать на виноград.
— Уф-ф! Люблю повеселиться, а особенно — пожрать!
Борис отставил пустую тарелку и с выражением блаженства на лице откинулся на спинку диванчика.
— Как супец?
— Борщец — зашибец! Хотя здешний ложкарь, по ходу, приворовывает. По крайней мере без казенного мяса всяко не сидит.
— Раз не сидит, значит, когда-нибудь сядет.
— Ему только на пользу. Но все равно последний раз я такой наваристый супец годика эдак полтора взад пробовал, — Борис задумался. — Могу даже конкретное число назвать: в ночь на 24 февраля тыща 961 года.
— Это что ж вам, по случаю праздника рабоче-крестьянской красной армии, усиленную пайку замастырили?
— Как же, дождесси от них. Но ход мысли, Демьян Зосипатыч, правильный. В честь праздника духи тогда перепились люто. Утратив не только ум, честь и совесть, но и бдительность. Вот мы тогда, под шумок, кобелька конвойного — во-от такенный загривок, ростом чуть повыше по́ней в цирке, а злющий — уууу! Короче, прямо в питомнике его удавили, вынесли и на мясо пустили. Ох и пируха была!
— Мерзость какая! — Барон покосился на и без того не шибко аппетитно выглядевшие, скукожившиеся от перевара сосиски. — Ты бы повременил с воспоминаниями? А то я после таких подробностей спокойно пожрать не смогу.
— А чё такого? Мясо-то тока по нормам положенности проходило. Да и то… куда-то мимо проходило. А в лагере голод не тетка — всякого заставит совесть съесть. Не то что кобеля. Знаешь, никогда бы не подумал, что с овчарки такой козырный навар получается. А уж стюдень с костей!
— Я ж тебя как человека прошу! Вон, разлей лучше, остатки-сладки.
— Это мы завсегда! — Борис с готовностью схватил графинчик, идеально ровно раскидал водку по стопкам. — Нас просят — мы делаем. Давай, Зосипатыч, выпьем. За первого приличного человека, засветившегося на моем горизонте за последние четыре года и три дня.
— Неужто в лагере на всю кодлу ни одного приличного не сыскалось?
— Не-а. Правильные были, а вот приличных…
— Разжуй, будь ласка? Дико интересно: в чем принципиальная разница?
— Легко.
Борис опустошил стопку, застыл, прислушался к чему-то, а затем поднялся и, нимало не конфузясь, пояснил:
— Тока я, это, сперва до толчка добреду. Облегчусь. А то после казенной пищи мои кишки с ресторанного борща от изумления симфоническую музыку заиграли.
Слегка покачиваясь, Борис направился в конец вагона.
Проходя мимо столика, за которым ужинала супружеская пара, он считал с лица женщины неодобрительное, даже брезгливое выражение и, намеренно громко пустив газы, затянул:
— За-ачем он в на-аш колхоз приехал? Зачем, а гла-авнае — на ко-ой?
«Пейзанин и есть!» — хмыкнул Барон и принялся расправляться с наконец-то поданными биточками.
— …Я, конечно, ничего не хочу сказать. Чкалов был великий ас, — заносчиво горячился летун, которого приятель шутливо называл Валентулей. — Но пролететь под мостом на самом деле не так уж и сложно. У нас, в армавирском училище, маневры на малых высотах…
— Ну-ну. Поглядел бы я, как ты на МиГе станешь маневрировать. Под мостом.
Поглощенный поглощаемыми биточками Барон не прислушивался намеренно к чужим разговорам, но летуны в данный момент заговорили чересчур эмоционально. По всему было видно, что этот их спор носит характер давний и принципиальный.
— А что такого? И на реактивных истребителях вполне можно летать так, как Чкалов. Главное, правильно определить расстояние до воды. Скажем, метр держать воду. Пилотажная скорость, самая оптимальная, — 700. И — вперед.
— Вперед к могиле. В лучшем случае к трибуналу.
— Да при чем здесь могила?! Я ж тебе говорю, при скорости в 700…
— А ты себе, хотя бы визуально, расстояние между мостовыми опорами представляешь?
— Разумеется.
— А ты в курсе, что человеческое зрение устроено так, что при подлете расфокус дает не расширение, а сужение пространства?
— Допустим. И чего?
— А того, что частичная потеря ориентации стопроцентно гарантирована. Это раз. Второе: на твоих, как ты говоришь, оптимальных семистах машину начинает…
— Мальчики! Снова вы про свои самолеты, — капризно надула губки одна из барышень. — Нам скучно!