Да, нервное переутомление. Завтра же надо назначить медицинскую комиссию и зафиксировать этот факт. Потом — подготовить объяснительную записку…
Осторожный стук в дверь прервал ход его мыслей. Максим Исидорович встал, отворил дверь и принял из сочувственных рук жены стакан чая и сахар на лакированном подносе. Умница, принесла именно стакан, а не злополучный «армуды»…
— Ничего, ничего, Эмма, — вяло сказал он в ответ на невысказанный вопрос в глазах супруги. — Переутомился немножко.
— Может, поедем на дачу? — осведомилась жена. — Тебе надо отдохнуть после такой нервотрепки…
— Непременно поедем. Только вот закончу кое-какие дела.
Горьковатый вкус чая произвел на Максима Исидоровича обычное взбадривающее действие. Он придвинул к себе телефон. Спокойно, деловито распорядился отменить банкет, к которому все уже было готово в ресторане «Дружба».
Кроме банкета на шестьдесят персон, Максим Исидорович намеревался пригласить в субботу к себе на дачу, на шашлык, десяток избранных лиц. Хорошо, что он не успел сообщить им о своем намерении. Жаль только, что баран уже закуплен.
Он позвонил в медицинское ведомство и договорился о созыве комиссии. Так, и это сделано. Теперь оставалось главное — найти виновников его поражения.
Максим Исидорович, укрепив себя еще одним стаканом чая, раскрыл папку с опозоренным докладом. Чем больше он листал его, тем более убеждался, что эта хитрая змея, директриса «Физики моря», нарочно подсунула ему такой сложный материал. Разве нельзя было сделать так, чтобы и диссертабельно получилось, и в то же время доходчиво? Кому нужно столько математики? В приличной диссертации все должно быть в меру…
Нарочно, нарочно она решила запутать его в бесчисленных уравнениях! И этого подозрительного молодчика специально привлекла… Где, позвольте вас спросить, обучали математике этого юного нахала? Не пора ли разобраться, кто он, собственно, такой и с какой целью приехал сюда?
Максим Исидорович закурил сигарету и положил перед собой плотный лист бумаги.
Зазвонил телефон. Не хотелось Максиму Исидоровичу ни с кем сейчас разговаривать. Все же он взял трубку.
— Слушаю вас.
— Максим, как ты себя чувствуешь? — раздался голос председателя ученого совета. — Лучше? Ну, слава богу. Я очень переволновался… Все шло так хорошо, даже блестяще… Что?.. Я так и подумал, что нервное переутомление тебя прихватило. Ну, ничего страшного. Отдохни, Максим, подлечись, а в сентябре соберемся снова…
Верно, верно, подумал Максим Исидорович, положив трубку: все шло блестяще. Даже Карпов, старый брюзга и критикан, выдавил из себя похвальное замечание — это что-нибудь да значило. А эта змея директорша сидела и насмешливо щурилась, и этот нахальный Ур сидел там и смотрел на него, Пиреева, недоброжелательным взглядом. Он видел, он все видел с трибуны!
И, снова испытав горячий прилив гнева, Максим Исидорович выдвинул из многоцветной шариковой ручки зеленый стержень — и побежали по белому листу быстрые тесные строчки.
— Прочтите. — Вера Федоровна протянула Грушину бумагу с цветным штампом в углу, с номером и датой.
Бумага была убийственная. Нет, нет, она не содержала угроз и проклятий, ее не пропитывали ядом. Напротив, она была исполнена благожелательности и имела целью «достижение экономии фондов исследовательских работ». Именно поэтому исследование электромагнитных явлений в океанских течениях исключалось из тематики института как неподготовленное.
— Поразительно! — воскликнул Грушин, прочитав бумагу и передавая ее Нонне.
— Вас это поражает, Леонид Петрович? — Вера Федоровна включила настольный вентилятор и подставила воздушной струе разгоряченное лицо. — А ведь в прошлом году вы примерно в таких же выражениях возражали против океанской темы.
В кабинете, выходящем окнами на запад, было жарко в этот послеполуденный час. Задернутые шторы не спасали от обилия солнца. Грушин вытянул из кармана платок и вытер мокрое от пота лицо. Сказал, беспокойно заерзав на стуле:
— Я действительно возражал, потому что… потому что у нас и на Каспии дел полно… Помилуйте, Вера Федоровна, вы ведь не думаете, надеюсь, что я…
— Не думаю, конечно. Это было бы просто непорядочно. По-видимому, Пиреев вспомнил вашу прошлогоднюю аргументацию. Он что же, вздумал мстить нам за провал своей защиты?
— Почему вы у меня спрашиваете?
— Это риторический вопрос. Дайте сюда бумагу, Нонна. Наизусть вы ее, что ли, заучиваете? — Вера Федоровна сунула бумагу в ящик стола. — Ничего себе дружок у вас, Леонид Петрович, — продолжала она, щурясь. — Мы делаем для него диссертацию, он вдруг начинает нести на защите чушь — и после этого на нас же хочет отыграться.
— Да я-то здесь при чем? — Грушин вскочил и взмахнул руками. — Что это за слова вы употребляете — «дружок у вас»?.. Никакой он мне не дружок, — ну, учились когда-то вместе в институте, ну и что из этого?
— Надо же и мне на ком-то отыграться…
— Только по-прошу не на мне!
— Ладно, ладно, не нервничайте, я не в укор вам говорю. А вы, Нонна, что скажете?
— Надо звонить в Москву. Надо отстоять тему.
— Это я и без вас знаю. — Вера Федоровна устало закрыла глаза ладонью. — Думала, вы мне что-нибудь путное посоветуете… Ладно. Не задерживаю вас больше. Остановите пока океанскую тему. Займитесь восточным берегом. Готов у вас, товарищ Грушин, план магнитографических работ?
— Давно готов.
— Отправьте туда «Севрюгу». Горбачевского пошлите. Сами, если хотите… — Вера Федоровна нажала кнопку звонка и сказала вошедшей Нине Арефьевой: — Вызови ко мне начальника планового отдела. И закажи Москву разговор с Мирошниковым.
…Бывший фармацевт, а ныне тишайший пенсионер Фарбер сидел, как всегда, у окна галереи, выходившего на открытую площадку дворовой лестницы. Худой и сутулый, с ввалившимися щеками, покрытыми седой щетиной, в старой парусиновой блузе, он сидел целыми днями у окна — закрытого зимой, широко распахнутого летом — и читал, читал. Время от времени он задремывал, уткнув в книгу бледный нос, но ненадолго. Проснувшись, сразу находил нужную строчку и читал дальше. Сын-инженер снабжал его историческими романами, книгами о древних цивилизациях — других жанров Фарбер не признавал.
Валерий, взбежав на площадку второго этажа, кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и спросил:
— Ной Соломонович, Ур не приходил?
Фарбер чуть повернул к нему голову, взглянул косенькими глазами, сказал слабым голосом:
— А, это ты? — В горле у него будто клокотало. — Нет, не приходил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});