Читать интересную книгу Большая перемена (сборник) - Георгий Садовников

— Эй, космонавт! Что-нибудь одно: или ты ловишь ворон, или стоишь в воротах! — крикнул мне раздосадованный капитан.

— Не переживай! Есть народная примета: когда пёс поливает штангу, жди удачи, — подбодрил меня веснушчатый защитник, сбегав за мячом и теперь возвращаясь мимо меня.

Но то ли он что-то напутал, то ли народная футбольная примета на этот раз взяла выходной. Через минуту я пропустил между ног слабо катящийся мяч. А затем мячи так и посыпались в мои ворота, это был какой-то кошмарный мячепад. Видать, экстремальная ситуация уже себя исчерпала — Функе отправился домой, — и мои было раскрывшиеся сверхвозможности снова уползли в своё тайное убежище, дабы дремать там до нового катаклизма.

После шестого пропущенного мяча капитан разжаловал меня из вратарей в защитники.

— Произведём рокировку. Ты встанешь в ворота, — сказал он веснушчатому защитнику. — А ты, космонавт, будешь играть на его месте. Твоя боль — вон тот десятый номер. — Он указал на детину в голубой футболке. — Путайся у него под ногами, мешай бить по мячу. Если сумеешь, — закончил он безнадёжно.

Я начал путаться под ногами у десятого и, признаться, постепенно увлёкся, почувствовал даже нечто похожее на азарт. Жаль, меня не видели ребята с нашего двора.

А вскоре, после того как я ему помешал я очередной раз, десятый сделал мне лестное признание:

— Против тебя, учитель, трудно играть.

— Ещё бы, я действую в стиле Нилтона Сантоса. Он играет в сборной Бразилии, — сказал я доверительно.

— Слыхал об этом Сантосе. Я другое имел в виду. Ты то и дело промахиваешься мимо мяча, и это ставит в тупик, — пожаловался десятый.

Этот матч мы профукали со счётом три — шесть. В понедельник после уроков я выловил Карла у дверей класса и поинтересовался: что он получил на уроке немецкого языка.

— Я-то четыре, а чого зробили вы, Нестор Петрович? Три — шесть! И всё из-за вас, — с горечью произнёс ученик.

— Функе, вы ещё ко всему и не умеете считать, — сказал я с укором. — Если к нашим трём мячам прибавить вашу четвёрку, каков будет итог? Ну-ка пошевелите мозгами! В итоге получится: семь! Вратарь, победили мы, со счётом семь — шесть!

Вот и закончилась первая четверть, перекочевала в музей памяти, заняла место в одной из её сот. Теперь от неё только и осталось: «А помните, как Ляпишев…» Или другой имярек. Мы вывели оценки ученикам, кому что, справедливо и не совсем, и после коротких каникул началась четверть вторая, а вместе с ней пришли и наши новые педагогические страдания. Запал, приведший рабочий люд в нашу школу, видимо, пригас, и число дезертиров к этому времени стало расти с обескураживающей быстротой. Случалось, на своих уроках я с грустью насчитывал по десять–двенадцать учеников. Класс напоминал лес после беспорядочной и интенсивной вырубки. Мы их ловили по всему городу, убеждали и словно бы не без успеха, однако через день-два они снова подавались в «нети». «Коровянская, где остальные?» — обращался я к нашему «справочному бюро», минуя старосту, но Вика и та беспомощно разводила руками, не знала и не ведала и она. А это уже смахивало на катастрофу. Правда, мои бывалые коллеги утверждали, будто аналогичная ситуация повторяется из года в год, но мне от этого не было легче. Я ходил по граблям, мой лоб украшали синяки и шишки, не в прямом, разумеется, смысле — это всего лишь метафора.

Сегодня после урока в седьмом «Б» я вышел в коридор и увидел беглянку Елизавету Шарову. Лизы не было две недели, и я, наверно, стёр подошвы, бегая по её душу то на швейную фабрику, откуда она уволилась, то на квартиру, где ученица снимала угол, а теперь съехала и неизвестно куда. «Ура, всё-таки она вернулась», — порадовался я и напрасно — манёвры Шаровой говорили об обратном. Она топталась возле директорского кабинета, зачем-то караулила Екатерину Ивановну, — спрашивается: зачем? — а заметив меня, пустилась наутёк. Но я, обретший за эти месяцы выносливость стайера и скорость спринтера, настиг её на лестничной площадке.

— Нестор Петрович, я бросила шкалу. Пришла забрать документы, — сказала она, собравшись с духом, после того как я выложил свои упрёки.

— Чего ради? — Я искренне удивился. — Учились вы относительно сносно, по-моему, не особенно напрягаясь. У вас бывали четвёрки и, помнится, даже три пятёрки. Что же стряслось теперь?

— Ничего не стряслось, а так решил Серёжа, — произнесла она с тяжким вздохом.

— Кто этот умник? Кажется, вы до сих пор не замужем. Или мои сведения устарели?

— Серёжа — мой жених. Он думает, будто ко мне клеится вся школа. Мужчины, конечно. По его мнению, я безумно красива. И мимо меня не пройдёт ни один парень. А я, безвольная, могу не устоять.

Я видывал Елизавету сотни раз и сейчас в тысячу первый посмотрел на неё, как бы отстранясь, глазами незнакомого мне Сергея, и всё равно не нашёл в её облике ничего особого, более того, нос Шаровой был по-прежнему несколько длинноват, оставался тяжёл совсем не девичий подбородок. Но я не Сергей, и если он свою девушку считает великолепной, влюблённого не сбить с его позиций танками логики, не совлечь и хитроумными плетениями красноречия, этот слепец устоит в своём прекрасном заблуждении.

— Может, вы ему дали какой-то повод? — спросил я напрямую. — Ревность глупа, верит и в то, чего никогда не было и быть не могло.

— Что вы, Нестор Петрович, что вы! Не было даже намёка! — заверила Шарова.

— Ладно, мы это обсудим потом, после уроков. А пока ступайте в класс.

После занятий я задержался в учительской, просматривая журнал своего класса, и забыл о Шаровой. А когда, облачившись в плащ из тёмно-синей болоньи, вышел в коридор, школа уже была пуста. Однако Елизавета ждала меня, притулившись к стене за моей спиной. Я её поначалу и не заметил, пока она сама не подала голос. Разговор мы продолжили, спускаясь по лестнице в вестибюль.

— Шарова, я поговорю с вашим женихом. Где его легче поймать? Дома? На работе? — спросил я, стараясь не тратить время на лишние слова.

— И что вы ему скажете? Я не красива? Я это знаю сама, — произнесла она печально.

— Не переживайте, вы достаточно симпатичны. Я скажу другое: ему нечего опасаться и за себя, и за вас, наши мужчины — народ благородный. Ну а дальше посмотрим по обстоятельствам.

Поравнявшись с гардеробом, она предложила:

— Нестор Петрович, вы идите, уже поздно, а я пока оденусь. И всё равно мне в противоположную сторону.

— Вот именно, поздно. Я вас провожу, к тому же вы задержались из за меня.

— Не надо! Я дойду сама, я не боюсь! — на самом деле испугалась Шарова.

— Неправда! Вы боитесь. Кого? Сергея? По-вашему, он ждёт?

— Вполне возможно.

— Отлично! Значит, не придётся его искать. И успокойтесь, с вами я! — напомнил я, веря в могущество учителя.

Елизавета оделась в дешёвое осеннее пальтецо, и мы вышли на улицу, под свет лампочки, прикрученной над дверью. Он, свет, отложил на асфальте слабожёлтый полукруг, за его границей стояла густая зловещая темь. Из её черноты навстречу нам, точно призрак, выдвинулся здоровенный парень в берете и кожаной куртке, из её коротких рукавов свисали две гири, оказавшиеся, при тщательном рассмотрении, человеческими кулаками.

— Интересно, чем ты с ним занималась всё это время? — спросил верзила мрачным басом. — Оформляли твои документы?

— Нестор Петрович, мой классный руководитель, учитель истории. — Шарова выставила меня, словно щит, не в буквальном, конечно, смысле. — Я тебе рассказывала о нём.

— Как же, ты им достала меня до самого копчика. Только я учителей не терплю с самого детства. Они надо мной покомандовали всласть, с меня довольно! Сами нищие, а туда же! Пойдём, руководитель, потолкуем. — Сергей движением головы указал на темь, видать, собираясь расправиться со мной поодаль от людских глаз.

Мои надежды на магию учительского имени разлетелись вдребезги, точно были из тончайшего стекла, и я через мгновенье останусь наедине с грубой и, наверное, безжалостной физической силой. Не будь рядом свидетеля, моей ученицы, я бы задал стрекача, и возможно, сумел удрать — такие тяжеловатые, как Сергей, люди бегают не больно-то шибко. Мне совершенно неуместно вспомнился Ляпишев с его внушительным синяком. Скоро и я обзаведусь таким же украшением, а может, их у меня будет много — целое созвездие синяков.

— Согласен. Я буду с тобой драться, — сообщил я после краткого раздумья, на долгое у меня не было времени, — но при условии: ты мне дашь расписку: в случае твоей смерти я ни при чём, ты будешь виноват сам! Я не хочу из-за тебя париться в тюрьме!

— При чём тут тюрьма? Ты будешь гнить на кладбище, — возразил Сергей, он же Елизаветин Серёжа.

— На кладбище отправишься ты, а я на нары, если у меня не будет твоей расписки.

— Ты вооружён? — Мой враг нахмурился, хотя на его угрюмой физиономии для этого тёмного чувства, казалось, уже не было места.