— Я тоже, — сказала Сесилия, — Тарье научил меня кое-чему.
Страшась собственных слов, Лив произнесла:
— Впервые за всю мою жизнь я сожалею, что я не Ханна! Она бы уж разобралась во всем этом!
Молодые служанки принялись обряжать Аре — их руки были нежны, из глаз лились слезы. Этот старик был душой всей Липовой аллеи, был всеми любим. И хотя его смерть не была ни для кого неожиданностью, все были сломлены горем. Трудно было поверить, что Аре ушел из этой жизни навсегда.
— Надо бы вынести отсюда эту кровать, — сказала Сесилия, — она приносит в дом одни несчастья!
— Не будь истеричной, Сесилия, — строго сказала Лив. — Назови мне хоть один дом, где никто не умирал бы в своей постели! И вспомни обо всем том прекрасном, что происходило здесь: о всей той любви, нежности, заботе! Аре родился на этой кровати, так же как и один из его сыновей, я уже не помню, кто именно. И маленький Никлас тоже родился здесь. Сесилия успокоилась.
— Конечно, я не подумала. Но мы должны вынести одного из них. Кого?
— Перенесем Микаела в его комнату. Там светлее, — сказал Маттиас. — А ну, ребята! Со мной пойдут только тетя Сесилия, бабушка и маленький Никлас.
— Я сейчас приду, — сказала Лив. — Сначала попрощаюсь с Аре…
Через некоторое время она была уже в гостиной, где Александр рылся в каких-то бумагах.
Он посмотрел на нее.
— Это записи всего того, что мы рассказывали Микаелу, — изумленно произнес он. — Он переписал начисто совсем немного, но Господи, как он прекрасно пишет! Послушай, как он начал: «Словно мрачное звучание арф, до слуха моего донеслась история о судьбе рода Людей Льда…» И он продолжает в том же духе, так же прекрасно. Он ведь настоящий поэт, мама!
Лив сдержанно улыбнулась своему зятю.
— Может быть, именно поэтому он и не мог найти себе места в жизни? Моя мать Силье была такой же. Скитания, неуверенность, невозможность заниматься искусством… Но Микаел… Может быть, его призвание обнаружилось слишком поздно? Нет, этого не должно быть! О, Александр, я так благодарна тебе за это!
Он сердечно обнял пожилую даму, у которой вдруг подкосились ноги.
— Понимаешь, — сказала она и глубоко вздохнула, — так трудно оставаться одной: все вокруг меня уходят… Нам с Аре всегда было о чем поговорить. Теперь остались только мы с тобой, Александр, рожденные в 1500-е годы. Дай Бог, чтобы ты прожил долгую жизнь! Ты нужен Сесилии, твоим детям и — мне!
— Я понимаю, мама, — мягко произнес он, — Вы можете полностью положиться на меня.
— Спасибо! Надеюсь, мне не придется больше переживать другие трагедии. В последние годы все было так спокойно. А потом пошло: сначала Таральд… ах, Александр, этого не пожелаешь другим матерям и отцам — пережить собственного ребенка!
— Я хорошо понимаю это!
— И вот теперь Аре. А потом Микаел. Как нам все это пережить, Александр?
Он ничего не ответил.
Они сели на диван. Руки ее были смиренно сложены, на красивом лице застыла печальная, спокойная улыбка.
— В последнее время мы с Аре о многом говорили. Он знал, что умирает, но не боялся этого. Он сказал, что хочет встретиться с Метой. Аре не был особенно верующим, но все же полагал, что после смерти человек встречается с теми, кого он в жизни любил. Но не со всеми остальными, подчеркивал он. Если существует хоть какая-то справедливость, то человек должен быть избавлен от встреч с теми, кого терпеть не мог в жизни. Он верил в такого рода рай. Он называл это «другим состоянием».
Александр кивнул.
— Он хотел умереть, — продолжала Лив, — единственное, что удерживало его в этой жизни, так это тревога за исчезнувшего Микаела. Так что теперь он был счастлив. Мы говорили с ним о том, какую прекрасную жизнь мы оба прожили, несмотря на все несчастья. Он будет счастлив снова увидеть Тарье. И Тронда. Отца и мать. Таральда, Дата, маленькую Сунниву и Колгрима, Шарлотту, Якоба. И, конечно же, Суль. Подумать только, как много уже умерших в нашем роду, Александр!
— А Вы сами, мама, Вы не боитесь смерти?
— Нет. Разве смерти как таковой боится человек? Просто человеку хочется еще немного пожить, посмотреть, что будет дальше. Нет, если бы я осмеливалась думать так, как думал Аре, я бы тоже стремилась к своему Дагу. И ко всем остальным. С возрастом неизбежно приходит одиночество.
Александр задумчиво перелистал бумаги, лежащие на столе.
— Микаел с самого начала был одиноким.
— Да. Только бы Маттиасу удалось спасти его! Тогда бы у нас появилась возможность убедить Микаела в том, что у него есть все, ради чего стоит жить… Пришла Хильда с запасом колдовских трав Людей Льда. Пойду-ка помогу им. Пожелай нам удачи, Александр!
— От всего сердца!
Он стоял и смотрел на нее, пока она не скрылась в комнате Микаела. Все остальные были в комнате Аре.
Бранд же выразил свою скорбь иным способом: он пошел на аллею и срубил упавшую липу. Он яростно рубил сучья, когда к нему подошел Александр.
«Осталась всего одна, — подумал он, — последняя липа из восьми, заколдованных Тенгелем!»
Он надеялся, что эта последняя липа простоит еще долго. Никто в семье не хотел лишиться Лив. И уж меньше всех его жена, Сесилия. Он знал, как она печется о здоровье матери. Им уже становилось трудно жить в другой стране, поэтому они старались приезжать в Норвегию как можно чаще — и не только при таких трагических обстоятельствах, как теперь.
Сесилия тяжело переживала смерть своего брата Таральда. Только один Александр знал, насколько это было для нее тяжело, хотя она и старалась не показывать этого.
И никто не осмелился рассказать старому Аре о том, что Таральд погиб, пытаясь спасти его от падающей ели. Все знали, что Аре не выживет, и не хотели доставлять ему дополнительных страданий. «Передай Таральду привет и поблагодари его», — сказал старик. Ему обещали сделать это, сказав, что тот лежит раненый в Гростенсхольме и что раны его не опасны. Так что Аре умер, так и не узнав, что стал причиной гибели своего племянника. Он не узнал также, что его любимый внук Микаел решил умереть вместе с дедом.
«Аре умер счастливым, — подумал Александр. — Но на Лив плохо подействовали все эти переживания».
Но он был уверен, что она испытывает определенную гордость оттого, что Таральд пытался спасти своего дядю. Таральд никогда не совершал геройских поступков, его жизнь несла на себе печать посредственности. Так что в свой последний час он совершил самозабвенный подвиг.
Бранд поручил маркграфу Александру Паладину таскать ветки. И маркграф ничего не имел против: это занятие прогоняло тягостные мысли.
Содержимое большого мешка спешно и нервозно вывалили на стол, стоящий в комнате Микаела. Время терять было нельзя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});