Читать интересную книгу Привал на Эльбе - Петр Елисеев

Михаил чуть высунул голову, оглянулся — казаков за высокими бортами не видно: они сидят на коленях. Локти немецкого шофера заметно вздрагивают. «Теперь уже все равно, — наверное, думает он. — Попадусь своим, узнают, что привез русских, — сразу канут».

— Хальт! — кричит немецкий солдат. — Пароль?

— Кюгель. Привез обед, — стараясь не заикнуться, отвечает шофер.

Михаил сидит в кабине, не ворочаясь. Он держит пистолет, заложив палец за спусковой крючок.

Немецкие солдаты, услышав знакомый голос шофера, обычно привозившего обед, закинули автоматы за плечи, устремились к машине, как прежде, снимать горячие термосы. Михаил локтем тронул Тахава и нажал на спусковой крючок. Тахав из кабины дал автоматную очередь. Казаки в кузове вскочили, открыли огонь. Прыгали на землю, бросались вперед, ныряли в ход сообщения — таков был план Михаила, одобренный генералом Якутиным.

Заработал немецкий пулемет. Из амбразуры хлынула струя огня. Тахав с боку подбежал к железобетонному колпаку, бросил гранату. Пулемет замолчал. Выскочил из машины и Михаил. Пригнувшись, он метнулся в ход сообщения. Казаки уже орудовали в змеившейся траншее. Кто из них спрашивал пароль по-немецки, кто отвечал. От хода сообщения траншея разветвлялась на две стороны. Михаил, прижимаясь к стенке траншеи, пробирался в глубь подземной обороны. За ним двигался Тахав. Навстречу попался немецкий солдат, наверное вырвавшийся из рук казаков. Бежал он к выходу. Михаил, прижавшись за выступ траншеи, подставил бегущему ногу. Немец упал и был прикончен кинжалом.

В глубине траншеи засветился огонек. Неприятельский офицер выбежал из блиндажа, недоумевая, всматривался в темноту. Он никак не мог разобраться, кто и почему спрашивает и произносит пароль. Михаил толкнул локтем Тахава. Понятно без слов. Короткая очередь — и немецкий офицер свалился у блиндажа.

В темноте послышался голос Элвадзе. Ему недолго пришлось сражаться с немецким боевым охранением: примчались казаки других эскадронов, и вся лавина понеслась на высоту сто тринадцать. Элвадзе спросил по-немецки пароль. Михаил от радости подпрыгнул, громко крикнул в ответ: «Кенигсберг!», и включил электрический фонарик. Но свет подвел. Из блиндажа вышел второй офицер и начал стрелять. Тахав уронил автомат, свалился. Пуля попала в плечо. Немцу тоже не повезло: он судорожно корчился у блиндажа, глотая последние порции воздуха.

Элвадзе пустился дальше. Казаки медленно, но верно просачивались вперед. Михаил бережно отнес башкира в блиндаж. Там было пусто: немцы сбежали. Какой-то казак помог Михаилу перебинтовать Тахава. Раненый закурил. Младший лейтенант Елизаров выскочил из блиндажа, поспешил вглубь, за наступающими казаками. Он лихорадочно размышлял: «Впереди и сзади свои. Какой-то кусок подземной крепости захвачен. Но что дальше? Удастся ли отсюда выйти живыми? Ведь от эскадрона уже осталась небольшая группка. Успеют ли главные силы полка подойти, пока немцы еще не очухались от внезапного нападения?»

Откуда-то из темноты загремели выстрелы. Михаил, выключив фонарик, пополз назад к офицерскому блиндажу, закрыл за собой дверку. При свете электрической лампочки у потолка, наверное получавшей питание от аккумуляторов, он только теперь обратил внимание на матрацы и подушки, брошенные автоматы. Взяв один из них, он начал стрелять через щель в двери туда, откуда раздавались выстрелы. Противник притих. Надолго ли? Елизаров хотел выскочить из блиндажа. Немцы стали бить из пулемета. Михаил опять залез в блиндаж. Доносилась стрельба и с другой стороны. Это отстреливался Элвадзе с казаками. Они пятились назад — напирали немцы, разобравшиеся в обстановке. «Вот так с двух сторон нажмут, и останутся от эскадрона одни только кони, — мелькнула у командира мысль. — Где же полк? Должен бы уже примчаться».

Наконец в траншею ворвались однополчане Михаила. В блиндаж протиснулся Пермяков, радостно обнял уцелевшего командира эскадрона.

Бой вскоре утих. Многих недосчитались в этот день казаки. Ни одного командира взвода не осталось в эскадроне Михаила. Молодой офицер взялся за голову. В глазах мелькали донцы. В памяти задержался образ Кирилла Толпинского — молодого станичника. Это был последний близкий земляк. До войны Михаил вместе с ним ставил вентеря: тогда казаки отлично рыбачили, жарили на костре рыбу. Какие ладные и красивые годы были! Они мечтали после войны опять ловить рыбу в Дону, учиться В институте.

Вспоминались и другие казаки. Смерть каждого человека заставляла Михаила переживать, тревожиться. Ведь это он предложил командованию свой план — ринуться на машинах, принять первые удары врага на подступах к распроклятой высоте, а вышло не совсем удачно; слишком много жертв, людских потерь.

В блиндаж вошли Кондрат Карпович и Вера, влетел запыхавшийся Элвадзе. Старый казак кинулся к сыну, прижал его к груди здоровой рукой. «Жив!» Вера присела на койку к спящему Тахаву, поправила ему бинт. Испугалась, рассмотрев при свете лампы, как бледно лицо Михаила.

— Что с вами, Михаил Кондратьевич? — спросила она.

— Не спрашивайте, — устало и неприветливо отозвался Елизаров.

— Не надо обижать ее, — сел Кондрат Карпович рядом с сыном, — она хочет помочь.

— Никто не поможет… Двадцать сабель осталось.

— Знамо, мертвых не вернешь. Но как бы жалко их ни было, думать надо о живых, — старался Кондрат Карпович облегчить переживания сына.

Пермяков стоял в стороне, молча наблюдая за происходящим. Он улыбался, довольный тем, что даже в трудные минуты люди не забывают друг о друге, Разделяя горе командира, парторг подавленным голосом сказал:

— Победа без жертв не бывает. Пойдем посмотрим завоевания.

Они вышли из блиндажа. Михаил брел по траншее, освещая фонариком трупы, стараясь разглядеть своих. Он тяжело вздыхал, то и дело оттягивая двумя пальцами воротник гимнастерки.

По обе стороны траншеи тянулись блиндажи и Доты. В железобетонных казематах установлены пулеметы, минометы, возле которых лежали их хозяева в разных позах…

Перед входом в огромный дот, где в гнездах стояли два станковых пулемета, вырыта глубокая ниша, набитая ящиками с патронами. Михаил водил фонариком, освещая кованые ящики. Он заметил кусок шинели в уголке.

— Встать! — крикнул Елизаров по-немецки.

Никаких признаков жизни. Держа пистолет наготове, Михаил осторожно взялся за шинель, медленно потянул. Если взорвутся эти ящики — целого пальца не останется. Кусок шинели шевельнулся. Элвадзе тоже подался вперед.

— Встать! — неистово крикнул Елизаров, наклонившись над ящиком.

Михаил осветил бледное морщинистое лицо немца. Тот заморгал, полуослепший в темноте.

— Вот где встретились! — затрясся Михаил от гнева. Это был старшина, который когда-то помогал майору Роммелю пытать Михаила. Он спрятался сюда в последнюю минуту и, замерев от страха, лежал за ящиком.

— Сандро, этот пес вместе с другим псом выжигал мне звезду на груди, — сказал Михаил, обыскивая старшину. Оружия у того не оказалось. — Вот и мои «визитные карточки», — вдруг сказал Елизаров, протягивая Элвадзе пачку фотографий, аккуратно надписанных. — Что это такое?

— Фотодневник, — ответил дрожавший немец.

— Дневник разбоя! — вспыхнул Элвадзе и ткнул фотоальбом старшине под нос.

Пленного доставили в офицерский блиндаж, где Вера дежурила у постели Тахава. Начали допрашивать.

— Как ваше имя?

— Фишер Пуделль, — дрожа всем телом, ответил немец.

— Не пудель, а овчарка, — сказал Элвадзе.

Башкир беспокойно метался во сне, стонал. Лейтенант приказал немцу отвечать потише.

Показания пленного Михаил записывал подробно: для памяти, чтоб ни на минуту не забывать о злодеяниях фашистов на родной земле. Сейчас лейтенант достал особую тетрадь, куда заносил самые тяжкие преступления. Он расспрашивал Пуделля не только о его «деятельности» на этом участке фронта, но и о всем военном пути фашиста. Немец старался разжалобить русских, уверял, что его заставляли быть беспощадным. Говорил покорно, срывающимся голосом.

Михаил рассматривал фотоснимки, на которых лежали истерзанные дети, убитые женщины, старики, расстрелянные русские солдаты. Он перестал записывать. Руки дрожали от ярости. Михаил положил альбом и тетрадь в полевую сумку, спрятал в карман ручку. Указал немцу дулом пистолета на дверь.

В блиндаж вошли Пермяков и генерал Якутин. Михаил задержал Пуделля, отдал боевой рапорт командиру дивизии и спросил, не желает ли генерал поговорить с пленным. Якутин не имел времени. Михаил добавил, что он детально допросил немецкого старшину.

— А теперь разрешите расквитаться с этим волкодавом? — обратился Елизаров.

— Не смейте чинить произвола, — строго предупредил генерал. — Ответите.