Альфред де Виньи, по видимости, остался верным другом. В феврале 1825 года он женился в По на англичанке, приехавшей из Индии, мисс Лидии Бенбери, которую он считал очень богатой. Виньи любил всех англичанок вкупе, - "белокурые создания Оссиана" умиляли его. "Если б вы знали, как поэтична эта нация!" Сообщая Виктору Гюго о своей женитьбе, он писал: "Наших жен свяжет взаимная любовь, как нас с вами, мы четверо составим единое целое... Я обещал жене, что ваша милая Адель будет ей другом... Мы хотим жить так же, как вы, и возле вас, насколько то будет для нас возможно..." Лидия оказалась более сдержанной. Если англичане были поэтической нацией, то мисс Бенбери, очевидно, представляла собою исключение. Она была холодна, надменна, часто хворала, так как "подвержена была несчастным случайностям материнства", а между двумя выкидышами предпочитала возить Альфреда де Виньи к герцогине де ла Тремуай, к княгине де Линь, к герцогине де Майе, а не на улицу Нотр-Дам-де-Шан.
Однако два поэта оставались союзниками и обменивались похвалами пищей, необходимой для того, чтобы выжила дружба. Гюго дарил Виньи свои новые книги: "Мне нужно дать вам "Восточные мотивы" и "Последний день приговоренного". Мне нужно, чтобы вы не сердились на меня; мне нужно, чтобы вы не говорили: "Виктор пренебрегает мной", - ведь я восхищаюсь вами и люблю вас, как никто еще не восхищался и не любил..." Альфред де Виньи хвалил "все эти благовония Востока, собранные в золотом ларце", выражал желание расцеловать Виктора Гюго в обе щеки: "...в правую - за Восток, в левую - за Запад, ибо ваша голова - это целый мир... Я завоевал вас, я вас полонил уже давно, дорогой друг, и не расстанусь с вами; вы со мною целые дни, с утра до ночи, а утром я снова завладеваю вами. Я иду от вас к вам, сверху вниз и снизу вверх, от "Восточных мотивов" к "Приговоренному", от Городской ратуши к Вавилонской башне. И повсюду вижу вас, всегда - вас, всегда блещут ваши краски, всегда поражают глубокие чувства, выраженные правдиво и образно, всегда и везде поэзия...".
Вот она, святая вода Сенакля. Но в своем заветном "Дневнике" Альфред де Виньи осуждал старого друга.
23 мая 1829 года у него записано:
"Видел Виктора Гюго; с ним был Сент-Бев, маленький, довольно безобразный человечек; лицо самое заурядное, спина больше чем сутулая; разговаривая, делает заискивающие и почтительные гримасы, словно угодливая старуха... В области политической этот умный молодой человек господствует над Виктором Гюго и своим поведением, настойчивым воздействием привел к тому, что он совсем изменил свои взгляды... Недавно он мне заявил, что, по зрелом размышлении, решил покинуть правый лагерь... Того Виктора, которого я любил, больше нет. Он был несколько фанатичен в своем благочестии и роялизме, целомудрен, как девушка, был также немного дичком; все это очень ему шло; мы его любили таким. Теперь ему нравятся вольные шуточки, и он становится либералом: это ему не идет. Но что поделать. Он начал с настроенности, более подобающей зрелым годам, а вот теперь как будто вступает в пору молодости и ищет в жизни то, о чем писал, меж тем как надо сперва пережить, а потом писать..."
"Последний день приговоренного к смерти", который Виньи похвалил, представлял собою короткую повесть, произведение, глубоко волнующее, которое Гюго опубликовал без своей подписи через месяц после "Восточных мотивов", выдавая эту повесть за найденные в тюрьме записки человека, приговоренного к гильотине, написанные им в последние часы перед казнью; Гюго уже давно испытывал болезненный интерес к проблеме смертной казни. В Италии и в Испании он видел в детстве трупы казненных; на Гревской площади в Париже он отводил взгляд от страшной машины. Намереваясь писать книгу, он собрал основательную документацию, ходил в Бисетр, присутствовал при том, как заковывают в кандалы осужденных, как их отправляют на каторгу. Сильное воображение учит состраданию. Гюго искренне хотел содействовать отмене смертной казни, считая эту кару более жестокой, чем полезной для общества, быть может, он надеялся также, что, поместив "Последний день" рядом с "Восточными мотивами", он своим первым опытом постановки в литературе социальных проблем успокоит тех, кто корил его за дерзкую виртуозность. "Он хорошо рассчитал", - с презрительным высокомерием говорил Виньи. Но это несправедливое мнение: Гюго больше чувствовал, чем рассчитывал.
В одном отношении, однако, Виньи судил верно. Как и многие люди, чья юность была строгой, Гюго в двадцать семь лет начал "жить"; он испытывал еще неутоленную жажду счастья и наслаждения своими успехами. "Не найти во всей Европе принца, короля или полководца, более достойного зависти или более счастливого, чем поэт, создавший "Восточные мотивы"..." - писал Жюль Жанен, и он же говорил: "Не знаю ни одного человека на свете, кто хоть когда-нибудь смеялся бы таким заразительным смехом, как Виктор Гюго, которого привел в хорошее расположение духа успех "Восточных мотивов"..." Возможно, впрочем, что он переживал тогда душевный разлад. Нельзя безболезненно перейти из одного лагеря в другой, а кроме того, молодой муж подвергался искушениям в обществе художников и их натурщиц. Мораль квартала Вожирар была не та, что царила на улице Шерш-Миди.
Адель, почти всегда беременная или кормящая ребенка, очень усталая, далеко не разделяла пламя чувственности, обуревавшей этого "пьяного сборщика винограда". Быть может, он невольно думал о других женщинах. Он стал было ухаживать за Жюли Дювидаль де Монферье, но энергичное вмешательство ее брата, кавалерийского офицера, прекратило роман. А тут Абель Гюго сделал ей предложение и в декабре 1827 года женился на этой бывшей учительнице рисования. Братья Гюго влюблялись всем семейством. Виктор легко утешился и написал эпиталаму:
Ты должна быть нашей, так судьба решила.
И ничто твоей участи изменить не могло.
Вскоре после этой свадьбы - 28 января 1828 года - с генералом Гюго случился апоплексический удар, "сразивший его с быстротою пули", в доме Абеля - он умер сразу.
Виктор Гюго - Виктору Пави, 29 февраля 1828 года:
"Я потерял человека, любившего меня больше всех на свете, человека благородного и доброго, для которого я был и предметом гордости в большой любви!"
Но в том же году, 21 октября, на улице Нотр-Дам-де-Шан у супругов Гюго родился второй сын и вновь дом казался счастливым.
Счастье, полнота жизни, веселость - эти слова употребляли все, кто описывал, каким был Виктор Гюго, приближаясь к тридцати годам. Порой его мучили сомнения в связи с его новыми политическими и религиозными взглядами, сменившими прежние, юношеские убеждения. "Мы носим в сердце истлевший труп Религии, жившей в наших отцах", но уверенность брала верх над сомнениями. Уверенность в своей физической силе. Ни малейшего следа не осталось от хрупкости, отличавшей его в детстве. "Волчьи зубы, зубы, разгрызавшие косточки персиков". Сила крупного хищного зверя. В стихах, написанных около 1829 года, заметно, что в крови его пробуждается отцовская чувственность. Целомудренный поэт, автор "Од" позволяет себе в разговорах нескромные шутки. В сборнике "Восточные мотивы" рядом с музой, воодушевлявшей "Первые вздохи", блистала "ослепительная Пери, которая все краше с каждым днем". У сильных желание увеличивает силу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});