Она встала и удалилась в павильон в саду, где она работала.
В тот вечер Фа повезла Луизу в ресторан Сичилиано.
Томми пел «Маргариту», когда они вошли в зал. Он не сводил взгляда с одного из столиков, за которым сидела молоденькая девушка в экзотическом наряде и тюрбане на голове и пожилые мужчина и женщина. Закончив петь, он встал перед девушкой на одно колено и, взяв ее руку в свои, нежно поцеловал.
Луиза поняла, что знает эту девушку. Через секунду она вспомнила и ее имя.
Перед ней была Элизабет Грамито-Риччи собственной персоной. Дочь женщины, разрушившей, как считала Луиза Маклерой, брак ее дочери Синтии с Бернардом Конуэем, и родная племянница этой стервы Сьюзен Тэлбот.
Она задохнулась от злости, но взяла себя в руки. «Никто не должен ничего знать, – говорила она себе. – Ни даже подозревать. Луиза Маклерой, только не упусти свой шанс».
Увидев Фа, Томми направился к их столику.
– Пошли, я познакомлю тебя с моей сестрой, – сказал он, поздоровавшись с женщинами. – Представляешь, у меня есть не только дедушка с бабушкой, но еще и сестра. Я такой счастливый!..
Когда Фа вернулась, Луиза заметила как бы небрежно:
– Ты в него влюбилась, и он в тебя, кажется, тоже. Эта девушка вам будет мешать. Сестры всегда ревнуют братьев.
Фа опустила глаза. Она была странной девушкой. В чем именно заключалась эта странность, Луиза пока не могла определить. Но порой ей хотелось, чтобы Фа прижалась к ней, поцеловала в губы и даже…
Луиза себя одергивала. Она относилась с брезгливостью к однополой любви.
ВЗРОСЛАЯ ДЕВОЧКА
Лиззи рассказала брату историю своего недолгого счастья. Они плакали, обнявшись. Это были слезы облегчения.
– Я тоже верю в бессмертие души. Мистер Хоффман говорит, что, если бы душа была смертной, люди все еще жили бы в пещерах. Душа – это факел, который мы, умирая, передаем другому. Так говорит мистер Хоффман.
– Если это так, я бы хотела знать, к кому перешла душа Джимми, – сказала Лиззи. – Спроси у мистера Хоффмана, как это можно сделать.
– Ладно, – пообещал Томми и наморщил свой гладкий лоб, что-то соображая. – В селении, где живет дядя Джо, есть одна колдунья. Говорят, она умеет вызывать души умерших. Мы можем обратиться к ней и вызвать душу твоего…
– Нет! – воскликнула Лиззи. – Я не стану беспокоить его душу. Это… это жестоко и эгоистично. Мир умерших не должен соприкасаться с миром живых. Это противоестественно.
– Ты должна родить белого ребенка. Быть цветным в этом мире тяжело. Ты говоришь, Джимми выглядел как белый?
– Я рожу чернокожего, – тихо, но уверенно заявила Лиззи. – Я знаю, так хочет Джимми. И мой сын будет гордиться цветом своей кожи. Неужели ты не гордишься тем, что принадлежишь и Африке тоже?
Томми пожал плечами. Он привык с детства считать белых высшими существами. А главное, он не любил свою мать.
– Я бы все-таки хотел, чтобы ты родила белого ребенка. Но я, наверное, буду любить его, если у него будет такая, как у меня, кожа. Или даже темней. – Он помолчал, затем смущенно рассмеялся. – А знаешь, та девчонка, с которой я познакомил тебя в ресторане… она мне немножко нравится. Но мы с ней еще даже не успели поцеловаться. Леди, что постарше, расспрашивала про тебя. Она добрая – отвалила мне двадцать долларов. Я хочу пригласить Фа в кино и угостить мороженым. Как ты думаешь, она пойдет?
– Не знаю. – Лиззи вздохнула, невольно вспоминая свои так стремительно развивавшиеся отношения с Джимми. О, с ним она готова была пойти хоть в ад. Может, она сама виновата в том, что случилось, – такая любовь наверняка возмущает магнитные поля, создает завихрения, разряды высокого напряжения. Или же побуждает к действию какие-то враждебные силы. Присутствие их Лиззи последнее время ощущала все острее.
– Я бы хотел влюбиться, – сказал Томми. – Ты будешь знать об этом первой, сестра.
ИВАН, СЫН МАШИ И АНАТОЛИЯ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ – ЕЕ ТРУДНО ЗАБЫТЬ
– Не надо. – Ваня, положив руку на горячий ствол АК-16, опустил его к земле. – Она такая красивая. Мне надоела кровь.
– Но мы сами пойдем на корм шакалам, если в ближайшее время не добудем чего-нибудь поесть, – возразил Игорь. – Или свихнемся и перестреляем друг друга. Честно: я боюсь сойти с ума.
– Тебе это не грозит. Мне, наверное, тоже. Ну а она пускай живет.
Птица – это был большой беркут – сделала круг над их головами и взмыла ввысь. Иван снял с плеча автомат и, подняв его высоко над собой, швырнул в пропасть. Игорь с недоумением смотрел на друга.
– Все, – сказал Иван в ответ на его немой вопрос. – Больше ни капли крови. Никогда в жизни. Клянусь.
– В рай собрался. Таких, как мы с тобой, туда не берут. – Игорь криво усмехнулся. – Ну а в аду мы с тобой уже побывали.
– Кидай, – велел Иван. – Я загадал желание.
Игорь нехотя повиновался. Его автомат, ударившись о камни, выпустил короткую очередь. Ее подхватило и усилило эхо.
– Сбудется. А сейчас – пошли. Эта тропа наверняка ведет к границе. Теперь я знаю точно: нас будут охранять добрые духи.
– Тут был человек с Запада, – сказал монах. – Мы думали, он умрет. Мы положили его в храме – здесь днем прохладно и нет мух. Мы оставили ему еду и питье. Мы ушли в долину – нужно было собрать урожай. Мы вернулись через две недели. Его здесь не было. Он оставил письмо. Оно на странном языке. Хотя с нами он говорил по-английски. Вот оно.
Монах протянул Ивану сложенный вчетверо пожелтевший листок с потрепанными краями. Иван развернул его.
Письмо было написано по-русски.
«Нужно отказаться от того, что очень хочешь. Тогда на тебя снизойдет покой. И ты будешь жить вечно. Все движется по кругу. Я был когда-то оленем или змеей. Кем я буду потом? Откажись от любви к ней, и тебе станет хорошо. Кто предлагает мне эту сделку? Кому принадлежат голоса, которые слышатся по ночам в храме? О Будда, неужели ты никогда не испытывал любви к женщине?..»
Буквы были кривые. Чувствовалось, что каждое слово давалось пишущему с трудом. Этот русский, как и они, решил раз и навсегда покончить с войной и пришел к этому храму той же самой тропой, которая привела сюда и их, думал Иван.
– Какой-то чокнутый, – резюмировал Игорь, послушав письмо. – Помешан на женщинах.
– Ты ошибаешься: он любит только одну из них, – возразил Иван, засовывая письмо в карман куртки. – Как его звали? – спросил он у монаха.
– Он написал свое имя на камне. Вот.
Монах указал рукой на скалу позади Ивана. Обернувшись, Иван прочитал: «Анджей Мечислав Ясенский», выцарапанное чем-то острым. И чуть пониже и мельче: «Я тебя люблю».
– Поляк, – заметил Иван. – Моего деда тоже звали Анджеем. – Я никогда его не видел. Но его фамилия Ковальски. – Иван повернулся к монаху. – Давно ушел?