используем эти мысли искусным образом; скорее, мы перестаём блуждать в мирах, созданных нашим умом.
На более тонком уровне восприятия можно заметить, что также и представление о «настоящем» является понятием, к которому можно привязаться. Португальский поэт Фернандо Пессоа[19] пишет об этом:
Живи, говоришь мне, в настоящем;
Живи лишь в настоящем.
Но я не хочу настоящего. Я хочу реальности;
<…>
Я хочу лишь реальности, вещей вне настоящего [3].
Будда же связывал эту мысль с самим процессом пробуждения, он учил:
Пересекая поток существования, откажись от прошлого, откажись от будущего, откажись от того, что между ними. Если ум освобождён, то, что бы ни случилось, ты не придёшь снова к рождению и старости (Дхаммапада. Глава XXIV. Глава о желании).
Самость
Помимо представлений о месте и времени, наш ум также создаёт мир представлений о нас самих или о нашей роли. Эту идею о себе мы демонстрируем другим людям и сами в неё верим. Когда мы отождествляемся с какой-либо ролью или образом, это уже ограничивает нас. Мы словно бы создаём образец, которому стремимся соответствовать, а затем удивляемся, почему ощущаем себя несвободными. Также можно создавать ограничивающие духовные образы своего «Я». Так случается, когда человек попадает в ловушку оценочных мыслей, связанных с практикой, отождествляясь с мыслями о том, что он хорошо или плохо медитирует, – я называю это «синдромом хорошего / плохого йогина». Мы также переносим эти оценки на других людей, а затем страдаем, сравнивая себя с ними.
Когда человек не захвачен понятиями о собственном образе, ум становится более открытым и расслабленным, обретает большую спонтанность проявлений. Кристин Кокс, писательница и редактор, пишет об удивительном происшествии, связанном с Его Святейшеством Далай-ламой.
Мой друг Сид как-то повесил маску Граучо Маркса[20] в номере отеля, где должен был остановиться Далай-лама во время визита в один из университетов Лиги плюща. Это был жест, полный кармической беспечности, ведь, в самом деле, можно ли измерить мирские и духовные последствия подобной выходки?..
Итак, представьте себе: разнородное общество университетских чиновников расположилось в номере Далай-ламы, ожидая появления своего гостя. Они сидят в креслах, предназначенных для отдыха, выпрямив спины…
Проходит немного времени, и дверь распахивается настежь. Нежданно-негаданно появляется Граучо Маркс – в длинном тёмно-красном одеянии и серьёзных ботинках на шнуровке, – он громко смеётся, хохочет так, что из его глаз, обрамлённых очками, брызжут слёзы…
Что люди чувствуют, когда человек высокого ранга – особенно духовного – ведёт себя так, вообще говоря, неподобающе? Этот вопрос интригует меня, и я звоню сотруднице университета, которая заведует приёмом влиятельных, знаменитых и приближенных к президенту лиц. Эта женщина явно не из тех, кого легко удивить. Я спрашиваю: что вы чувствовали, когда появился Граучо? Сначала, по её словам, она не знала, как реагировать. А затем, как и все прочие, она стала смеяться над абсурдностью происходящего, смеяться с радостью и беспечностью, нетипичной для людей, занимающих подобные должности…
Далай-лама не заботился, что о нём подумают другие. Он увидел, что можно подшутить над людьми, обмануть их ожидания, и использовал этот шанс. Откуда-то он узнал, кого поблагодарить за это. Всё ещё смеясь, он указал пальцем в сторону Сида и сорвал маску. Даже Его Святейшеству иногда хочется выкинуть номер [5].
Мы создаём ещё более основательные понятия о вещах, скажем, понятия о возрасте, поле, расе и культуре. Сколько лет вашему дыханию? Какого пола боль в вашем колене? Какого цвета ваш ум? Безусловно, эти понятия ухватывают определённые различия, существующие в опыте. Это так. Однако нередко мы сильно отождествляемся с ними, привязываемся к понятиям, которые утверждают и укрепляют в нас чувство собственной идентичности. Лауреат Нобелевской премии поэтесса Вислава Шимборская в своём стихотворении «Вид с песчинкой» раскрывает ограниченность привычного восприятия:
Мы зовём эту вещь песчинкой,
Но её имя – не песок, не частица,
Ей хорошо без имени,
Общего, конкретного,
Постоянного, временного,
Неточного, точного.
Наш взгляд, прикосновение – ничто для неё.
Она не чувствует, что её видят и касаются.
И когда она падает на подоконник,
Лишь мы знаем об этом, не она.
Для неё такое падение – что любое другое,
И она не может знать, упала ли она уже
Или ещё падает.
Из окна открывается прекрасный вид на озеро,
Но вид не видит сам себя,
Он существует в этом мире
Бесцветный, бесформенный,
Беззвучный, лишённый запаха и ощущений.
Гладь озера существует, не зная о себе,
И берег озера существует, не зная о себе.
Вода не чувствует, влажная она или сухая,
И волны на воде не ведают, много ли их.
Они плещутся, глухие к своему шуму
О гальку, что не мала и не велика.
И всё возникает под небом, которое – вовсе не небо,
В нём садится солнце, которое не садится,
Оно скрывается, не скрываясь, за бездумным облаком,
Облако колышет ветер, и его причина одна —
Он дует.
Проходит мгновение.
Проходит второе.
Третье.
Но мгновения они – лишь для нас.
Время несётся, будто посланец с важной вестью.
Но это лишь наше сравнение.
Он – выдуманный герой, его спешка – фантазия,
Его весть – нечеловечна [6].
Источник наших глубочайших склонностей и величайших жизненных страданий – первоначальное ложное восприятие, а именно представление о самости, которое создаёт ум. Это идея о том, что за нашим опытом стоит некое «Я», которое переживает происходящее. Я распознаю некую структуру, состоящую из физических и ментальных элементов, называю её «Джозефом» или «собой» и не замечаю иллюзорности этой структуры восприятия, не понимаю, что такие понятия – лишь обозначения изменчивых проявлений сложных взаимодействий.
Представьте себе сильную летнюю грозу. Ветер и дождь, гром и молния; гроза не существует вне этих элементов. «Гроза» – это просто понятие, или обозначение взаимосвязанных между собой явлений. Подобным образом, если внимательнее приглядеться к тому, что мы называем «собой», можно увидеть соединение изменчивых элементов, каждый из которых недолговечен и лишён сущности. Когда мы понимаем свой опыт с точки зрения пяти совокупностей, нам удаётся распознать глубинно-безличностную природу всех явлений.