молча раскачивался на манер флюгера, туда-сюда. На мгновение Олег подумал, что государственный защитник не умеет говорить.
– Отлично. И теперь, джентльмены, нам нужно сделать так, чтобы я не отправился на нары.
Олег понимал, зачем Двоеглазову нужен был этот монолог: так он заверял себя, что сам факт присутствия адвоката и защитника на суде его убережет от тюрьмы, – но, разумеется, это была неправда, особенно учитывая, что адвокат был бесплатным, от государства, и отобранным самим следователем. Но Олег не стал делиться пессимистическими соображениями вслух, а только пожал плечами и постарался соорудить ободряющую улыбку:
– Попробуем.
Через пять минут они уже стояли и ждали начала заседания в коридоре суда, возле окна, на подоконнике которого кто-то собрал кучу окурков в пластиковом стаканчике. В окне были видны синеющие в солнечном мареве высотки Сити. Олег смотрел на них и мысленно вращал колесики механизма защиты. С точки зрения закона позиция была безупречная: Двоеглазов к суду никогда не привлекался и в целом вел себя как добропорядочный россиянин, за границу выезжал последний раз год назад, на конференцию в Германию, и никаких видов на жительство не имел, а летом отдыхал под Новороссийском или у матери в Мурманске. Если к чему-то цепляться и можно было, так это к тяжелой статье – по сто пятьдесят девятой обычно оставляли в СИЗО. Так что теоретически, если судья попадется нормальный…
И если не подставит Парятьев.
Олег глянул на него боковым зрением: морщинка пролегла над переносицей Парятьева, пока он написывал сообщение кому-то в телефоне-«лопате» – неброском, но и недешевом. Потом Парятьев набрал кого-то и, извинившись, отошел в сторону – но разговаривал всё равно громко, упоминая какое-то ООО, а потом лебезя перед невидимым собеседником и даже изображая заискивающую улыбку, словно этот самый собеседник стоит прямо перед ним и задаст ему хорошую взбучку, если Парятьев его пожелания не выполнит.
– Он вообще-то не такой уж плохой, – словно услышав его мысли, сказал Двоеглазов. – Уберег от колонии бабулю, на которую убийство соседа-студента хотели повесить. Дескать, надоело, что каждую ночь тусовки собирает, взяла топорик для разделки мяса и укокошила. Только у бабушки инвалидность, и в ту ночь она спала.
– Оправдали?
Двоеглазов улыбнулся уголком рта.
– Нет. Кто у нас оправдывает? Отделалась условкой. С почты уволили – но спасибо, что не посадили. Так что этого парня, – он кивнул в сторону Парятьева, – даже уважают. Может быть, нам и повезло.
Суд начался с задержкой – в маленький душный зальчик, где после средства для мытья полов остался запах хлорки и лаванды, их запустили только спустя полтора часа.
Женщина в мантии – с музыкальной фамилией Ростропович – удивилась появлению Олега, но, вопреки протестам прокурора, ходатайство о вступлении общественного защитника в дело лениво удовлетворила.
Когда наступил черед выступать следствию, с готовностью поднялся чистенький, в тщательно выглаженной форме и белым воротничком под ней следователь. У Олега он почему-то вызвал воспоминания о военных сборах – там были такие же офицерики: ровненькие, с идеальным пробором, чеканящие заученные фразы и вкрадчиво улыбающиеся казенными улыбками. Сержанты-контрактники, впрочем, редко платили таким офицерикам учтивостью – и всячески старались показать, что, не стой на их пути устав, этих белых воротничков из кадетских корпусов они бы задвинули, куда надо.
– Обвиняемый привлечен по особо тяжкой статье Уголовного кодекса, – неспешно начал следователь.
Как почти все бюрократы, особенно из разряда силовиков, он владел способностью самые простые вещи растягивать на несколько абзацев. Суть-то была проста: четыре эпизода, по одному человека выпустили на свободу, по другим нет, но там и деньги вернули. Всё это сводили к мошеннической схеме, хотя вместо мошенничества Олег видел тут разве что очень странную правозащиту, но не более того. На основании изложенного следователь просил отправить диабетика на три месяца в СИЗО – с таким видом, словно завинчивал пробку на бутылочке с соком, которая едет по конвейеру.
Потом поднялась рыжеволосая прокурорша в белых туфлях на высоком каблуке и почти слово в слово повторила формулу из норм закона: мол, Двоеглазов – страшный и опасный преступник, который будет давить на свидетелей и захочет смыться при первой же возможности.
Когда прокурорша перестала тараторить, словно на экзамене, и присела обратно, Ростропович сонно спросила:
– У защиты есть возражения?
Олег почувствовал внутреннюю дрожь – и уже собирался подняться, чтобы кое-как сыграть свою роль, – но помалкивавший до того Парятьев, бросив короткий взгляд в зал, вдруг привстал и выдал:
– Возражаю, ваша честь. Думаю, в сложившихся обстоятельствах для моего подзащитного достаточно будет домашнего ареста с запретом на пользование интернетом и телефонной связью.
Двоеглазов и Олег переглянулись. Вот тебе и бабушка с топором. Спасибо, что хоть на СИЗО не согласился.
– Благодарю, – сказала женщина в мантии – вроде, дань вежливости, но показалось, что это она искренне порадовалась краткости Парятьева. – У общественного защитника есть, чем дополнить?
О да, дама с фамилией композитора. Приготовься слушать фагот.
– Ваша честь, – начал Олег, и набрал уже в рот воздуха, чтобы продолжить, но вдруг понял, что половина заготовленной речи совершенно вылетела из головы. Фагот не продержался и пяти секунд. – Мы только что выслушали интереснейшую речь следователя, из которой… – Держись статьи, держись статьи! – Из которой узнали, что подзащитный вроде как может скрыться, давить на свидетелей или вообще улететь из страны. Между тем, статья сто восьмая УПК гласит, что обвинение должно представить весомые доказательства того, что подсудимый может совершить такие действия.
Прокурорша без особого интереса разглядывала лак на ногтях. Следователь слушал Олега, слегка приоткрыв рот.
– Но таких доказательств в суде представлено не было. Более того, когда дело основывается на показаниях некоего секретного свидетеля, которого мы даже не можем допросить в суде…
– Господин защитник, здесь вам не сериал, давайте к сути, – оборвала его Ростропович, на что даже безразличная ко всему прокурорша слегка улыбнулась.
– Тем не менее, – кашлянув, продолжил Олег. – У моего подзащитного есть публикации в прессе, он сотрудничал с президентским Советом по правам человека. В числе рекомендаций, которые я прошу приобщить к делу, ваша честь, указано, что…
– У вас долго еще, защитник? – проворчала прокурорша. Олег замер и медленно перевел взгляд на судью. Та отрешенно смотрела в окно; пальцы правой руки медленно перестукивали маникюром по столу, на безымянном пальце цепко сидело кольцо. Интересно, ты расскажешь вечером мужу об этом процессе или нет? По крайней мере, делать замечание прокурорше она не собиралась.
– Сколько потребуется, – буркнул Олег. – Итак, имеются рекомендации и грамоты…
Он достал из-под стола рюкзак, расстегнул его – и тут же к ужасу своему понял,