из хвоста и лежали вокруг его лица. В ярком солнечном свете его каштановые волосы сияли рыжим цветом. Я пыталась просто наслаждаться тем, как великолепно он выглядел в тот момент, и не думать о том, почему у него короткие волосы. Почему я не могу это отпустить?
Он коснулся своих волос, убрав их за ухо; он чувствовал кое-что из того, о чем я думала и что чувствовала в этот момент. Мы все старалась оставаться за нашими метафизическими щитами друг с другом, но некоторые мысли и эмоции все же просачивались. Он был моим moitié bête, моим леопардом зова, что означало, что мы были больше, чем просто любовники. Я чувствовала, что он грустил не потому, что его волосы были короткими, а потому, что это меня расстроило.
— Мне очень жаль, что это меня очень беспокоит — сказала я.
Он протянул руку, чтобы коснуться моего лица.
— Мне нравится знать, что ты чувствуешь, Анита; никогда не извиняйся за это.
— А остальные из нас не имеют ни малейшего представления, о чем ты думаешь, знаем только, что тебе было грустно — сказала Родина, ее тон был что-то среднее между презрением и злостью.
Я посмотрела в ее темные глаза и сказала: — А я вообще не ощущаю, что ты чувствуешь.
— Не ощущаешь, потому что мы только твои невесты; мы чувствуем твои эмоции, желания, твои потребности, но ты ничего не знаешь о нашем внутреннем мире.
— Ты права, нам просто нужно разобраться, как и любым другим людям на планете, и на самом деле поговорить друг с другом о том, что мы думаем и чувствуем.
Машина замедлила ход. Я оглянулась на дорогу, не зная, почему мы останавливаемся. Пока мы продолжали ползти вперед, я искала автомобильную аварию или что-то еще, что могло бы притормозить нас от шестидесяти до тридцати миль в час.
Бернардо ответил прежде, чем кто-либо из нас спросил.
— Это заповедник оленей Кирке Кей. Мы обязаны проезжать здесь очень медленно, или полицейские нас оштрафуют.
— Что особенного в этих оленях? — спросила я.
— Это другой вид или подвид — сказал Бернардо.
— Они действительно крошечные, — сказал Натаниэль.
Я повернулась, чтобы посмотреть на него. — Насколько крошечные?
— Посмотри направо — сказал Мика.
Я посмотрела туда, куда он указал, и рядом с дорогой было два оленя. Натаниэль был прав; они были крошечные по сравнению с любым оленем, которого я когда-либо видела. Они были не больше немецкой овчарки, и где-то в два раза меньше белохвостого оленя. Я обернулась, когда машина проехала мимо них. Они смотрели на машину большими темными глазами, их уши дергались взад-вперед.
— Они такие красивые — сказала я.
— Слишком маленький, что бы можно было получить много мяса — сказала Родина.
— Ты просто пытаешься испортить момент? — спросил ее Натаниэль.
— Это просто правда — сказала она.
— Если ты не можешь быть позитивнее, то просто ничего не говори, — сказал он ей.
Она была удивлена, что он так с ней разговаривал. Возможно, она подумала, что его заигрывание с ней означало больше, чем есть. Черт, я сама задумывалась о том же, но его осанка, все его отношение к ней дало мне понять, что это был просто его обычный флирт. Возможно, он не хотел флиртовать, но годы работы в Запретном Плоде сделали флирт почти автоматическим рефлексом. Родина теперь узнала, что для Натаниэля это ничего не значило, кроме небольшого веселья.
— Это первый раз, когда мы втроем вместе отправились в отпуск. Ты оплакиваешь своего брата, и я действительно сожалею об этом — я знаю, что значит потерять брата — но если ты собираешься портить все счастливые моменты Аниты, то мы должны отправить тебя домой и взять того, кто сможет выполнять свою работу, не смешивая ее со своими чувствами — сказал Натаниэль.
Она смотрела на него секунду с открытым ртом. Родина совершила ошибку, ту же, что и многие с Натаниэлем: она видела только кокетливого симпатичного мальчика, стриптизера, которому удалось устроиться на вершине местной пищевой цепи.
Она закрыла рот и ее лицо снова стало пустым, каким оно может быть только у действительно древних.
— Я могу делать свою работу.
— Отлично — сказал он, и все. Мелькнув мне улыбкой, он сказал: — Когда мы ехали через заповедник обратно в аэропорт, то увидели больше оленей. Они подошли к машине, прося угощения.
— Повсюду есть знаки, предупреждающие не кормить оленей — сказал Мика.
— Олени подошли прямо к окнам машины, ожидая, что мы им что-нибудь дадим — сказал Натаниэль. Его лицо сияло воспоминаниями об этом.
— Я хотела бы увидеть больше оленей — сказала я.
— Мы вернемся, но нет никаких гарантий, что они появятся снова — сказал Мика.
— Я понимаю, но, по крайней мере, я видела двух из них.
Знак давал нам знать, что мы покидаем область заповедника оленей Кирке Кей, и можем двигаться со скоростью от сорока пяти миль в час. Я была так занята, наблюдая за пейзажем и глядя в лица моих любимых, что больше не следила за скоростью. Я посмотрела на затылок Никки. Он работал, и не был моим любимым, пока был на работе, но было немного странно быть так близко с Микой и Натаниэлем и не трогать Никки.
Я потянулась, чтобы коснуться его шеи, где голая кожа встречалась с недавно подстриженными волосами. Он повернулся, улыбаясь мне, и сказал: — Все в порядке, Анита, я не чувствую себя обделенным.
— Хорошо, просто проверяю.
Он улыбнулся немного шире. — И это одна из причин, почему у меня все в порядке.
Если бы он был ближе, я бы поцеловала его, но, поскольку он был на работе, то возможно, не дал бы этого сделать, и нет ничего более унылого, чем предложить кому-то поцелуй и получить отказ.
— Нам все еще нужно прикрытие для Р и Р — сказал Никки.
— Какую бы историю вы не взяли, подумайте о ней быстро, потому что мы находимся примерно в десяти минутах от пристани с лодкой — сказал Бернардо.
Я голосовала за правду, но была в меньшинстве. Нас с Жан-Клодом обвинили в том, что мы хотим быть диктаторами. Мы к этому не стремились, но время от времени небольшая диктатура звучала не так уж плохо.
21
Гавань для прогулочных катеров не выглядела так эффектно, как в детстве, когда мы посещали родственников на Великих озерах. Но у Великих озер не было пальм или океана, простирающегося до горизонта, как остров желанной мечты