Читать интересную книгу Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Как уже отмечалось выше, в результате войн 1805–1807 гг. усилилась неприязнь русского дворянства по отношению к Наполеону и новой Франции, особенно среди высшей аристократии. Причины этой враждебности изложены в предыдущей главе.

Однако, как кажется, единодушие оппозиции тильзитской политике обычно сильно преувеличивается. Подавляющее большинство свидетельств настоящей ненависти к Наполеону русской знати исходит из мемуарной литературы, которая абсолютно вся окрашена эмоциями, появившимися в ходе войны 1812 г. и сразу после неё. Фактически это не характеристика мнения русского дворянства и народа в 1808 или в 1809 году, а описание чувств, охвативших большую часть русского общества во время Отечественной войны.

Но нас интересует состояние России после Тильзита. И здесь всё не так просто, как кажется. Вот что писал об империи Наполеона в январе 1809 г. знаменитый московский журнал «Гений времени»: «Исполинскими шагами приближается сие государство (Франция), обратившее на себя в течение 20 лет внимание всего света, к неожиданной степени величия и силы. Руководствуемое благоразумием великого мужа, имеющего во власти своей судьбы многих миллионов людей, оно перерождается и вводит совершенно новый порядок вещей. Последние следы ужасного безначалия (революции), опустошавшие сию землю в течение нескольких лет, в прошедшем году (1808) совершенно исчезли. Новое наследственное дворянство заступило место древнего… Престол Наполеона получил от этого большую прочность и новый блеск… Народное просвещение получило новый порядок и поручено Императорскому университету. Для облегчения учения заведены пансионы (стипендии) и сыновья заслуженных офицеров размещены по училищам. Фабрики и мануфактуры приходят в цветущее состояние…»[7]

А на страницах ещё более известного «Вестника Европы» под редакцией Василия Жуковского в это же время можно было прочитать следующее: «Сам Наполеон, рождённый для военных беспокойств и военной славы, торжественно изъявил готовность свою к пожертвованиям для восстановления желаемой тишины в Европе»[8]. Что же касается недавних событий в Испании, симпатии авторов журнала очевидны: «…Хитрые британцы не упустили случая распространить мятежи в Испании, пользуясь отсутствием войск французских. В северных и южных провинциях… вспыхнуло пламя ужасного мятежа; народ, подстрекаемый изуверством и жестокостию, бесчеловечно умертвил начальников своих и многих французов, поселившихся в Испании»[9].

Всё это очень далеко от почти ставшего аксиомой, особенно в советской историографии, мнения, опирающегося в свою очередь на точку зрения известнейшего исследователя русской мемуаристики Н. Ф. Дубровина, работавшего в конце XIX века. В исследовании этого автора можно прочитать: «Таково было тогдашнее настроение общества, мысль о мщении и народная ненависть к Наполеону росли ежедневно. „Чувство ненависти к французам после Тильзитского мира, — пишет К. А. Полевой, — было во всех мыслящих русских“»[10].

Можно только подивиться эпохальным обобщениям на основе подобных «свидетельств», учитывая, что автору мемуаров, на которые ссылается Дубровин, Ксенофонту Андреевичу Полевому, в момент заключения Тильзитского мира было… 6 лет (!!), а написаны они были примерно через полвека после наполеоновской эпохи!

Но возвратимся к матери Александра. Её письмо — куда более важный документ, ибо написано оно было в 1808 г. и, следовательно, выражает мнение своей эпохи, а точнее — взгляды самых ярых консерваторов, одним из лидеров которых она являлась. Даже далеко не сторонница революционных преобразований царствующая молодая царица Елизавета Алексеевна с возмущением писала о Марии Федоровне: «Императрица (вдовствующая), которая как мать должна была бы поддержать и защищать интересы своего сына, из самолюбия стала главой фронды. Все недовольные, которых весьма много, группируются вокруг неё. …Не могу передать, насколько меня это возмущает»[11].

Итак, о письме. Что касается положения Европы, Мария Фёдоровна категорична: «Общее положение дел за границей представляет в высшей степени грустную и поражающую картину. Европа подчинена велениям кровожадного тирана… Несчастный молодой король (Фердинанд VII) томится в замке, который, вероятно, будет его могилой… Поражённый первой действительной неудачей, он (Наполеон) находится в состоянии кризиса… если испанцы будут продолжать держаться и торжествовать над ним — их пример увлечёт другие народы, стонущие под игом…»[12]

Если бы мы не знали, кто пишет это письмо, можно было бы подумать, что это произведение какого-нибудь карбонария, готовящего революцию против безжалостного угнетателя. Но как это ни смешно, о народах, «стонущих под игом», пишет властительница миллионов крепостных рабов! Императрица страны, где только за время правления Александра I произошло около 280 значительных крестьянских волнений, подавляемых, в большинстве, силой оружия, где ничто не ограничивало произвола помещиков, владевших тысячами крепостных, где можно было прочитать в газете объявление типа: «Продаётся сука породистая с двумя щенками, девка Параска, умеющая шить, да говорящий попугай…»

Убежденная в непрочности власти Наполеона, Мария Фёдоровна повторяет в письме все штампы английских пасквилей: «Кумир шатается… война… необходима Бонапарту, чтобы отвлечь внимание французов в другую сторону»[13]. Ну а что касается лично императора французов, то под пером императрицы он просто разбойник с большой дороги. В отношении свидания с Наполеоном Мария Фёдоровна категорична — оно «чернит Вашу репутацию и кладёт на неё неизгладимое пятно, за которое когда-нибудь даже грядущие поколения будут упрекать Вас… Вы ошибаетесь, даже преступным образом (!): то, что Вы делаете, для того чтобы предотвратить бедствия, то самое щедрой рукой, обрушит их на наши головы… Александр, что будет с нашим государством, с Вашей семьёй? Вы отец и того и другой, выслушайте наши просьбы… ради Бога, Александр, уклонитесь от этого свидания…»[14]

В общем, весь этот бред даже не стоило бы и переписывать, если бы, во-первых, это не отражало настроения немалой части консервативной знати, а во-вторых, если бы нам не был известен ответ молодого царя, который явно обрисовывает его политику и видение общей ситуации в эти годы.

Для начала Александр категорически отбрасывает все почерпнутые в памфлетах сказки о Франции как о нестабильном, готовом в любую секунду рухнуть государстве, вертепе разбойников, похожем на пиратскую республику XVII века на Мадагаскаре, управляемую бандитом с большой дороги, вся сила которого заключается лишь в жестокости, коварстве и вероломстве. «На чём основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени? — спрашивает молодой царь. — Разве забыли, что она оказала сопротивление всей ополчившейся против неё Европы в такое время, когда её самое раздирали всевозможные партии, междоусобная война в Вандее, когда вместо армии она имела лишь национальную гвардию, а во главе себя правительство слабое, колеблющееся… А в настоящее время оно управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы… и при наличии армии закалённой, испытанной 15-ю годами походов; хотят, чтобы это-та империя рухнула вследствии того, что два французских корпуса (отряд Дюпона и див. Веделя) неблагоразумно предводимые, потерпели поражение от превосходившего силами неприятеля!»

Александр и ранее знал то, что теперь, после встречи в Тильзите, понимал прекрасно: он имеет дело не с мелким хулиганом, а с великим человеком. На смотрах в Тильзите он наблюдал блеск и могущество его армии, видел весёлый задор её молодых генералов, познакомился за недолгий год мира с произведениями талантливых учёных, ремесленников и художников Франции. Его письма ко всем коронованным особам Европы в 1802–1806 гг. о спасении мира от кровожадного чудовища были, так сказать, для внешнего употребления. А перед своей матерью он предельно откровенен: да, Наполеон велик, да, он «не желает войны с Австрией (а уж с Россией и подавно!). Последняя же может начать войну, лишь совершенно заблуждаясь относительно своих истинных интересов…». Да, всё это так. Но это не мешает ему, Александру, готовить погибель Наполеону: «Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашать на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях, и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие»[15].

Обстоятельства дали возможность Александру получить в Эрфурте прекрасную возможность поработать в «глубочайшей тишине» закулисных интриг.