Читать интересную книгу Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Борис Соколов

Однако после публикации книги Медведева Кузнецов стал поистине легендарным героем, превознесенным официальной пропагандой. Такому герою пристала и смерть столь же героическая, как жизнь, и могила, на которую по праздникам пионеры будут возлагать цветы.

Смерть и могилу Кузнецову придумал его соратник Николай Владимирович Струтинский. Вот что он пишет вдокументальной повести «Подвиг»:

«…С чего начать? Чем руководствоваться в поисках места гибели Кузнецова?

Мы побывали во многих селах и на хуторах Волыни и Ровенщины, где в свое время проходила линия фронта, подолгу беседовали с местными жителями. Но, к сожалению, не могли уцепиться за какую-либо существенную деталь. Тогда мы сосредоточили поиски на Львовской области… Особенно внимательно относились ко всему, касавшемуся боевых действий партизан в Направлениях к Золочеву, Бродам, в районах Пеняцкого и Ганачивского лесов, разыскали бывших участников националистических банд, действовавших в этих лесах. Дополнительно изучили известный маршрут Кузнецова из Львова до села Куровичи».

Кто ищет, тот всегда найдет. Струтинский продолжает:

«Увлеченные, мы не заметили, как из орешника вышел старик, лет семидесяти пяти, одетый просто, но чисто. На нем была грубая суконная куртка, серые из плотного материал штаны, заправленные в высокие голенища сапог. На голове, несмотря на теплую погоду, красовалась островерхая баранья шапка. Проходя мимо меня и Жоржа (брат Н. В. Струтинского, тоже сражавшийся в отряде Медведева. – Б. С.), расположившихся под деревом, старик слегка коснулся рукой головного убора и сухо поздоровался.

– Куда, отец, спешишь? – окликнул его брат. Старик остановился. Я принес из машины фуфайку, положил ее на землю и пригласил незнакомца сесть. Жорж налил в пластмассовую стопку вина и подал ее крестьянину. Тот вначале колебался, но потом качнул головой:

– За ваше здоровье, сынки! – и одобрительно протянул: – Смачна штука!

Мы почувствовали: старик хочет завязать беседу, но прикидывает, стоит ли. Как человек, много повидавший на свете и плохого, и хорошего, он был осторожен и только задавал вопросы».

Зато поисковики явно хотели побеседовать со старожилом. Они прекрасно понимали, почему крестьянин осторожничает. Дело происходило в 1959 году. Всего шесть лет назад УПА прекратила вооруженное сопротивление. Жители Западной Украины хорошо помнили и карательные операции советских внутренних войск, и массовые депортации в Сибирь так называемых «пособников бандеровцев». Будешь тут осторожным! Но понемногу братья разговорили старика. Начали с семейных дел, перешли на охоту, рыбалку… После второй стопки крестьянин стал разговорчивей. Поняв, чего от него хотят, поругал украинских националистов…

– Говорят, советские партизаны при немцах тут бывали? – спросил Николай Струтинский.

– Видал их, – отозвался старик. – Они нас, мирных жителей, не трогали. Зато немцев, полицаев, разных предателей не щадили. Сказывали люди, как перед самым фронтом три таких партизана погибло. Все были в немецкой одежде и даже разговор вели по-немецки.

– Как же они погибли и где?… – заволновались собеседники.

– Там, за лугом. На Березине – село такое есть. Когда их окружили, один из них гранатой ба-бах! Сам, бедняга, загинул, но и бандитов многих положил.

– Что-то, дедушка, сомнительное говоришь! Не верится, чтобы они сами себя гранатой! – провоцировал на откровенность Жорж.

Старик обиделся и распрощался:

– Молодой ты, да ранний! Не веришь! Кому? Здесь весь крестьянский люд мне верит! А он, видишь ли! Тьфу! Спасибо за гостинец. Пойду!

В ту пору говорить, что бандеровцы сражались не только с большевиками, но и с немцами, было просто опасно, тем более с недавними противниками УПА. И старика понять можно: старался подходяще рассказать, а обидели недоверием…

А братья продолжили поиски. Южнее города Броды – направление косвенно указал старик – были села Гута Пеняцкая, Черница и Боратин. Струтинский свидетельствует:

«Из рассказов жителей Боратина мы узнали о трех «немцах», которые погибли от рук националистов. Установили: все происходило на сельской окраине, так называемой Березине, подлесом, в доме, где и поныне проживает бригадир полеводческой бригады местного колхоза Степан Голубович. Зашли к нему. Он подтвердил случай, происшедший в его доме в ночь на 9 марта 1944 года.

– Но эти немцы были загадочными людьми, – заметил Голубович.

– Сколько их было? Как одеты? На каком языке разговаривали? Какие у них приметы? Примерный возраст каждого? – забросали мы Голубовича вопросами».

Дальше Николай Струтинский предпочел не передавать свой диалог с Голубовичем, а нарисовать чисто беллетристическую картину, как трое разведчиков подходят к хате, радуясь надвигающейся канонаде:

"– Там наши! – ликует Кузнецов. – Стоит нам продержаться два-три дня, и они придут сюда! Свои, в серых шинелях!»

Голубовичу, однако, троица на всякий случай представилась немцами. Пока Кузнецов и его спутники ужинали, в хату ворвался десяток бандеровцев и скрутили их. Сначала разведчиков будто бы приняли за немцев, но потом вошел старшой и опознал в плененном офицере Зиберта. Когда националисты поняли, что перед ними крупный советский агент, то решили выгодно продать его немцам. А до этого один из бандеровцев будто бы объяснял «немцу» Зиберту: «Мы только у бродячих немцев отнимаем оружие. Мы вас не убиваем. Другое дело – коммунисты! С теми не церемонимся!»– хотя совершенно непонятно, как решились бы бандеровцы отпустить живыми немецкого офицера и солдата, если только что убили стоявшего на часах у хаты, как они посчитали, немецкого солдата (в действительности – Белова)? Уцелевшие – бандеровцам ли это не знать? – непременно сообщили бы своим о происшедшем, а у немцев в этом случае разговор короткий: расстрелять заложников, сжечь село.

Но, как было уже сказано, события приобрели неблагоприятный для Кузнецова и его спутников оборот:

«Вошел в черном мундире и высокой бараньей папахе главарь. Хищно прищурил глаза. Потом широко открыл их и во все горло гаркнул:

– Так это же он! Точно он! Хлопцы, сюда!

В комнату вбежали секирники.

Главарь в левой руке держал парабеллум, а правой торопливо шарил в нагрудном кармане френча, вытащил бумажку. Взглянув на нее, атаман одним духом выпалил:

– Зиберт! Чтоб меня гром убил – Зиберт!… Роевой! Ко мне! – не спуская глаз с партизан, кликнул главарь. Пригрозил: – За него отвечаешь головой! Сейчас придут Скиба и Сирый. Пусть посмотрят, какая у меня удача! Так за него немцы… Эге-ге-ге!

Главарь скрылся за дверью.

«Теперь, кажется, все!.. – пронеслось в сознании Николая Ивановича. – Остается одно: не даться живым…»

Поняв, что положение безвыходное, Николай Иванович решил подороже продать свою жизнь. Он дождался возвращения главарей. Попросил закурить, свернул цигарку, наклонился прикурить к керосиновой лампе. Дальше, по Струтинскому, произошло следующее:

«В комнату зашло еще несколько оуновцев. Один из них, в черной папахе, бросил на Кузнецова волчий взгляд. В тот же миг Кузнецов загасил лампу. Прозвучал его громкий, как набат, мужественный голос:

– Сгиньте, проклятые! Мы умрем не на коленях!., (непонятно, однако, на каком языке Кузнецов выкрикивал свои предсмертные слова: на немецком, украинском или русском? – Б. С.)

Загремели беспорядочные выстрелы. Вспыижи озарили лицо Николая Ивановича. Он стоял во весь рост с гранатой, прижатой к груди. У кровати присел Ян Каминский, а под стенами застыли в ужасе секирники. Раздался оглушительный взрыв. Взметнулось желтое пламя. Истошный вопль раненых наполнил комнату. Поднялась суматоха.

Сквозь выбитое окно выпрыгнул Ян Каминский. Присевший у стенки атаман надрывался:

– Уйдет, подлец! Стреляйте! – Упал! Айда!

– Куда вас всех понесло! – прогудел старший. – Обыщите этого! Найдите лампу, а пока посветите фонариком. Боже мой, как кричат старшины! Что же он, мерзавец, наделал? Иисусе мой!

Посреди комнаты умирал Кузнецов. На груди и животе зияли раны. Лицо залито кровью, кисть правой руки оторвана… Он отрывисто дышал. Грудь высоко вздымалась. Все реже и реже… Лицо его, спокойное и строгое, застыло навеки.

А вокруг стонали раненые… Превозмогая боль, Черногора спросил:

– Тот, что в окно выпрыгнул, убит?

– Наповал. Аж возле леса грохнули бисову душу! Вот его полевая сумка.

– Тщательно обыщите и того, что стоял возле хаты. Все, что изымете, – сдать мне! Если что утаите – сам расстреляю!»

Перед нами нечто из красивой героической сказки – не более того. Ни по времени, ни по месту обстоятельства гибели Кузнецова, изложенные Струтинским, не совпадают с тем, что мы находим в немецких документах. Зато понятно, почему автор выбрал Боратин. В этой местности советских войск в марте 1944-го еще не было. Значит, не было уже неприятной для советского сознания версии, что Кузнецов погиб на территории, занятой Красной Армией. А то получалось, что УПА свободно чувствовала себя везде.