Читать интересную книгу Небеса - Анна Матвеева

И если ко мне однажды явится дьявол с предложением а-ля Фауст, я тут же выставлю его за дверь.

…День был не самым холодным, и я курила прямо на улице, попеременно с табаком вдыхая зимний воздух. Надо мной высилась равнодушная стела Дома печати: там, в запутанных коридорах-внутренностях, носилась злобная Вера с моей несчастной заметкой в руках.

Терять работу на другой день после того, как ее нашла, — кому, спрашивается, нужен был этот публицистический подвиг? Тем более я не столько настаивала на религиозных предпочтениях, сколько пыталась приятно удивить Веру своими познаниями. Что ж, я своего добилась — удивленная Афанасьева сделает все возможное, лишь бы меня вышвырнули из редакции, как помойную кошку. Я вспомнила лицо Веры — оно сочилось злостью — и щелчком отбросила в сторону окурок.

Обратно, как бумеранг, прилетел громкий вопль:

— Дорогая, зачем?

Мужская красота — явление условное. Сладкие личики мне никогда не нравились, а если гражданин похож на убийцу (таких обычно называют «мужественными»), то нравится он мне и того меньше. Подстреленный тлеющим окурком человек ловко прыгал на одной ноге и стряхивал таким способом пепел с брючины; я сразу заметила, что он не был ни смазлив, ни брутален. Из всех слов, определяющих пол, только одно подходило к моей жертве — и это было слово «юноша». Оно шло ему, как неярко-мутный галстук, повязанный крупным бюрократическим узлом (наш Лапочкин щеголял в подобном). Юноша был почти на голову выше меня — а такие люди в принципе встречаются нечасто, — еще у него были светлые прерафаэлитские кудри и нестерпимо голубые глаза. Названное теряет всякий смысл без яркой подсветки, которая изнутри озаряла его лицо — как будто загоралась щедрая многоваттная лампочка. На манер продавщицы, замечтавшейся над весами, я все же решила добавить ему еще одно подходящее слово — «прекрасный».

— Как я буду выглядеть? — волновался прекрасный юноша.

Нашел о чем беспокоиться! Серое крошечное пятнышко могли заметить только уличные кошки — потому что оно располагалось на уровне их глаз. Я сказала об этом юноше, и он расхохотался:

— Неплохо!

Разобравшись с оскверненной брючиной, юноша двинулся в сторону входа, и я пошла следом. Он вальяжно кивнул пятнистой статуе, сидевшей в будочке охраны, тогда как мне пришлось предъявлять пропуск уже не статуе, а вполне живому Командору.

— Зачем ты за мною бегаешь? — спросил юноша, пока мы дожидались раздолбанного редакционного лифта.

Пришлось возмутиться:

— Между прочим, я здесь работаю. Если меня еще не уволили, конечно.

— Да что ты? — обрадовался юноша. — В какой газете? Подожди, угадаю — «Николаевский вестник»?

Грузно затормозила кабина, и юноша ловко посторонился, пропуская меня вперед. Я чуть не запнулась от волнения, а он впрыгнул в лифт и нажал мой этаж.

В лифте, искоса, я разглядывала его глаза — они были хоть голубыми, но, без сомнения, азиатскими: эпикантус придавал взгляду прекрасного юноши жестокость и жертвенность сразу. Дверь в отдел информации была широко открыта, и я умоляла всех ангелов сразу — лишь бы юноша не промчался мимо.

Он вошел в кабинет следом за мной.

Вера вышаривала собственную сумку и артикулировала ругательства; рядом терпеливо стояла женщина с некрасивым, но добрым лицом. На плече у посетительницы висела вышитая цветным бисером торба устрашающих размеров, рука крепко вцепилась в корзину, упеленутую платком.

Как только Вера вытащила из сумки кошелек, посетительница проворно распеленала корзину и выудила из нее два дымящихся пирожка.

— Харе Вишну, — поклонилась она, протягивая пирожки.

— Спасибо, — махнула рукой Вера, и вишнуитка двинулась к дверям, пряча купюру в торбу.

— Ай-я-яй, Вера Геннадьевна, — укоризненно покачал головой прекрасный юноша, — что сказал бы ваш супруг, глядя, как матушка вкушает идоложертвенную пищу?

«Приехали», — подумала я. Мой знакомец близко общается не только с Верой, но и с ее мужем. Но с каким изяществом он выговаривал непростое словосочетание «идоложертвенная пища»… Удивительная личность! Как удачно я бросила окурок…

Вера явно считала иначе, она затряслась от гнева, лишь только мы появились в кабинете. Слова юноши пролились последней каплей, я даже испугалась за Афанасьеву — так она вдруг побелела.

Подавившись не то вскриком, не то всхлипом, Вера отвернулась к окну и дрожащими пальчиками выуживала из пачки сигаретку. Юноша подскочил к ней и услужливо поджег бумажный снаряд — из золотой зажигалки.

У него была привычка чередовать джентльменские замашки с откровенной грубостью: прием простой, но действенный. Мужчины, следующие этому образцу, не будут иметь сложностей с завоеванием прекрасных или просто дам — сплетение противоположностей дает богатые всходы.

Вера глубоко затянулась и выдохнула:

— Вы бы поздоровались для начала, Антиной Николаевич!

* * *

Я не упала при звуках этого имени только потому, что была аполитичной и удаленной от бурлящей общественной жизни на самое безопасное расстояние. Наверное, только я одна во всем Николаевске не имела понятия о жизни и приключениях Антиноя Николаевича Зубова, самого юного и скандального депутата местной Думы.

Депутатскими обязанностями Зубов откровенно пренебрегал: скучно ему было сидеть промеж стареньких директоров, украшенных лысинами, и обсуждать поправки к законопроектам. Нет, Антиноя Николаевича влекли иные горизонты — по слухам, он мечтал просочиться в исполнительную власть и пустить там густые корни, чтобы впоследствии вырастить из себя губернатора, а то, глядишь, и целого президента.

К несчастью, в исполнительной власти никто не желал принимать в объятия депутата Зубова — за исключением пожилой секретарши мэра, которая умудрилась повидать несколько полноценных эротических снов, окрашенных присутствием думского красавчика. Матерым экс-партийным боссам Антиной Николаевич решительно не нравился: так могут не нравиться только очень богатые, очень красивые и очень успешные люди. «Просто принц какой-то», — ворчал за властными кулисами думский кукловод и председатель комитета по управлению госимуществом Сергей Иванович Букин. Пузатый и злой Сергей Иванович особенно выделялся в несимпатии к юному политику и всячески пытался выкурить Антиноя Николаевича с просторов общей фракции.

Обо всех этих пикантностях мне довелось узнать значительно позднее нашего знакомства, которое получило продолжение только благодаря моему невольному хладнокровию. Воистину незнание — сила! Знала бы я, кто таков Антиной Николаевич, непременно выдала бы себя ползущей бровью, жарким выдохом или краснотой кожных покровов. А вот равнодушное молчание повлекло за собой щедрый бонус: доверительное приятельство депутата.

Пока же я молча разглядывала заоконную мозаику, составленную из городской реки, серого неба и двух грустных елок, высаженных напротив Дома печати. Вера и Зубов говорили теперь друг с другом куда любезнее прежнего, обсуждая некое интервью, и Афанасьева даже предложила депутату вишнуитский пирожок — тот отказался от идоложертвенной пищи не без брезгливости. Зубов расстегнул пиджак, они беспрестанно курили и не замечали меня. Вера делала это демонстративно, Антиной же выглядел так, будто был полностью поглощен собеседником, хоть видел и слышал при этом все вокруг. Так профессиональные видеооператоры никогда не закрывают второй глаз — один смотрит в камеру, другой в мир, чтобы не пропустить ничего интересного.

Мне следовало покинуть эту сцену.

У лифта стояла Ольга Альбертовна — ответственный секретарь, которая принимала с утра мою идиотскую заметку. Дама эта сразу показалась мне безжалостной валькирией, тем удивительнее было слышать от нее человеческие слова:

— Ругаева, мне понравилась твоя заметка. Терпеть не могу придурков!

Я не верила ни ушам своим, ни глазам — вдруг валькирия сошла с ума, но просто еще не знает об этом? Она же стащила с носа очки и смотрела прямо на меня близорукими бесцветными глазами.

— Если тебя начнут обижать, напрямую ко мне, поняла? А Верку не бойся, она баба хорошая. Еще дружить с ней будешь.

Не дав мне промычать хотя бы словечко в ответ, валькирия заскочила в лифт и умчалась в редакционные выси — к последним этажам.

Я же вновь прижала кнопку вызова, и через минуту на этаже скрежетнула соседняя кабина.

Когда двери закрывались, их придержала чья-то блестящая штиблета.

Мы шли рядом, мы шли вместе.

Антиной Николаевич предложил мне руку, и я ухватилась за нее с большим своим удовольствием. Встречные девицы ненавидели меня взглядами — таким красивым был мой спутник.