улыбнувшись сказал я, отпуская старичка из-под пресса. — Всего доброго, надеюсь до нескорой встречи.
— Вы за это поплатитесь! Больше никто из вашего рода. Никогда не получит лечения. Ни один из ваших людей! Даже если они будут умирать на пороге больницы или в полевом госпитале! — кричал нам вслед старик, и я с сожалением ощущал что все это вполне может стать правдой, особенно если спустить ситуацию на тормозах, как уже было однажды сделано в Петрограде, когда два раза подряд служители ордена покушались на мою жизнь, и когда вскрылась сеть по торговле наркотиками.
— Едем к князю. — мрачно сказал я, садясь в первую машину. Строганов и Ангелина легко уместились вместе со мной, и через двадцать минут мы уже въезжали в дворцовый сад.
Сказать, что количество охраны возросло, со времени нападения на дворец дяди Константина, значит ничего не сказать. Почти под каждым кустом стояло по джигиту, а во всех значимых точках дежурили бойцы в резонансных доспехах. От совсем старых, типа нашего «Воина», до вполне современного «Ратника-20/12» А у самого входа во дворец нас уже ждал глава гвардии.
— Я всего на пару часов отлучился, а у вас такие перемены. — заметил я, выбираясь из микроавтобуса.
— Вас всего пару часов не было без охраны, а вы уже успели развязать войну с орденом Асклепия. — покачав головой сказал Магомет. — Идемте, ваше сиятельство, князь с нетерпением ждет вашего возвращения.
— Конечно. Прошу позаботиться о размещении моих людей. — сказал я, и по кивку начальника гвардии к Ангелине с Василием тут же подскочило по слуге. Я же отправился уже знакомыми коридорами в покои Багратиона.
— Ну присаживайся, брат мой. Расскажи, что такое случилось. — попросил он, показывая на кресло рядом с кроватью.
— Конфликт, который начался, когда тебя пытались отравить, никак не закончится. — ответил я, выложив ему на одеяло целую связку амулетов резонанса. — Догадываешься, что это такое?
— Камни, которые ты силой забрал у местного магистра ордена Асклепия. — довольно спокойно проговорил Константин, перебирая в руках камни. — Мне говорили, что орден возвращает не все, но я признаться не ожидал что их будет столько.
— Не думаю, что это все, скорее девчонка просто схватила то что лежало в определенном ящике. А еще должны быть сейфы и прочее. Но главное не это. — проговорил я, откинувшись на спинку кресла. — Они каким-то образом прямо нарушают указы императора и соглашения с орденом, и при этом избегая последствий. Как?
— А что ты вообще знаешь об ордене? — чуть усмехнувшись спросил лежащий на подушках Багратион.
— Только самые общие вещи. — пожал я плечами. — Изначально в Женеве было создано движение красного креста. Затем в начале двадцатого века оно переродилось в орден Асклепия, у которого словно по волшебству появились клиники по всему миру, а теперь они еще и с дарниками договора на равных заключают.
— Не совсем на равных, иногда они даже в выигрыше. — едко усмехнулся Константин. — Но ты прав, с таким знанием будущего врага, единственное что можно сделать – эффектно проиграть.
— Больше в учебниках о них ничего нет, а стоит спросить кого-нибудь о конкретике, так все выдают общие фразы, и то что с орденом лучше не связываться. — развел я руками.
— Значит сегодня в роли просветителя придется выступить мне. Хоть, честно признаюсь, такое для меня в новинку. — усмехнулся Константин. — Для начала, ты должен знать, что у ордена три штаб-квартиры. Главная – в Женеве. Вторая по важности – в Лондоне, ну и последняя в Вашингтоне.
— И ни одной в России. — кивнул я.
— И не только в России, большая часть стран в мире – лишь имеют больницы и филиалы. — заметил Багратион. — Они собирают детей сирот, неодаренных и тех, от кого родители отказываются, увозя их в штаб-квартиры и обучая там. И только после десятилетнего образования, распределяют по странам, обычно не совпадающим со страной рождения.
— Десять лет? Но для ребенка это же целая жизнь. — нахмурившись проговорил я.
— Именно. Все родственные связи, даже если они были, за этот срок обрываются. Появляется общность, которой медики следуют иногда до гробовой доски. — кивнул Багратион. — Но, как ты понимаешь, этого мало. Большая часть лекарств, да что там, все сложные лекарства – производятся именно в Швейцарии.
— Но этого же явно не хватит на весь мир. Что, ни одно государство не создало собственных клиник? Куда они могли исчезнуть? Были же местные институты и врачебные практики? — на всякий случай уточнил я.
— Были, конечно, были. — легко согласился Багратион. — До сих пор можно найти деревенских знахарок, фельдшеров и прочих лекарей. Вот только одно дело, когда тебя будет оперировать, при свете лампы, стальным скальпелем, очень увлеченный парень, изучавший анатомию по доступным источникам, и совсем другое – профессионал, которого учили на протяжении десяти лет другие профессионалы, и который потом стажировался еще десяток лет пока сам не стал ведущим хирургом.
— С фабриками по производству лекарств все еще проще, как их начали создавать в рамках красного креста полтора века назад, так они и остались в его составе. Почти во всех клиниках есть лаборатории, записи… некоторые из них даже удавалось захватить или украсть. Но последний такой случай был, когда Германия решила вернуть себе контроль над медициной и разграбила лаборатории. — не весело проговорил Константин.
— Не тяни кота за лапку, почему у них не вышло? — недовольно спросил я.
— Ну почему не вышло? Вышло. А потом они полгода лечили солдат зеленкой, йодом и стерильными повязками. Как-то так получилось, что их лаборатории по производству антибиотиков постоянно взрывались или в них портились образцы. — ответил Багратион. — Орден – в первую очередь религиозная организация, основанная на очень светлых принципах. Как и любая вера. Но если в христианстве это десять заповедей, у ордена это семь принципов.
— Беспристрастность, Нейтральность, Независимость, Братство, Единство, Равноправие, Гуманность. — перечислил их Багратион, загибая пальцы. — Думаю расшифровывать каждый не имеет смысла, все понятно из их названия. Но, как и в христианстве, есть нюансы.
— Ну да. Не убий, но если еретика – то можно. Не обман, но если не правоверного – то это даже благо. — кивнул я. — А раньше было вообще прекрасно: