Но еще до установления конфиденциального контакта между американским дипломатом и «источником информации в нацистском посольстве» в Москве в Госдепартамент США из европейских столиц по дипломатическим каналам постоянно поступали сообщения о состоянии и эволюции советско-германских отношений. В том числе из Москвы и Берлина, хотя США не имели своего посла в советской столице с середины и в германской столице с конца 1938 г. Но посольства продолжали функционировать, возглавляемые временными поверенными в делах.
Дипломатические сообщения из американских представительств в Москве и Берлине составляют особый раздел в первом томе официального издания «Внешняя политика Соединенных Штатов. Дипломатические документы. 1939 год» под названием «Улучшение германо-советских отношений, завершившееся подписанием в Москве 23 августа 1939 года договора о ненападении»{446}. Вместе с семью другими разделами он входит в обширную подборку документов «События, приведшие к возникновению войны в Европе 1 сентября 1939 года». Кроме того, в упомянутом разделе о советско-германских отношениях имеются ссылки на такие публикации документов как «Нацистско-советские отношения в 1939–1941 гг.» и «Внешняя политика Соединенных Штатов. Дипломатические документы. Советский Союз. 1933–1939 гг.»{447}.
Американские публикации документов дополняют мемуары и дневниковые записи дипломатов США: государственного секретаря К. Халла, главы европейского отдела Госдепартамента Дж. Моффата, его помощника Л. Гендерсона (в 1934–1938 гг. состоявшего в штате посольства в Москве), работников посольства в Москве Ч. Болена и Дж. Кеннана, а также обильная историография темы.
По воспоминаниям К. Хэлла, впервые сведения о возможности сближения между СССР и Германией он получил в конце 1938 г. (см. подробнее главу 3){448}. С начала 1939 г. посольство США в Москве в своих депешах в Вашингтон сообщало о наметившемся «улучшении» советско-германских отношений, связывая признаки перемен с возобновившимися торгово-кредитными переговорами между Германией и СССР (на условиях предоставления германского кредита в 200 млн. марок).
Одно такое донесение, отправленное из посольства 16 января, завершалось изложением мнения, высказанного дипломатом из германского посольства в Москве о том, что предполагаемое советско-германское соглашение по экономическим вопросам «не имеет политического значения»{449}. Через месяц временный поверенный в делах США в СССР А. Керк, сообщая о том, что переговоры застопорились, резюмировал: «До сих пор нет никаких признаков того, что возможное улучшение советско-германских экономических отношений приведет к подлинному политическому сближению между двумя странами, о чем строят так много предположений»{450}.
Упоминаемые в документе «предположения» о будущем двусторонних советско-германских отношений после Мюнхена постоянно циркулировали в прессе и дипломатических кругах европейских столиц. Посольство США в Москве прослеживало появление любой такой информации, регулярно сообщая о них в Госдепартамент.
Одно из таких сообщений, отправленное шифровкой государственному секретарю К. Халлу 20 января, заслуживает отдельного внимания.
Американские корреспонденты, говорилось в шифровке, получили информацию из Лондона о предстоящей в скором времени тайной советско-германской встрече в Стокгольме или Копенгагене на предмет согласования вопросов экономического и военного сотрудничества. Б этой связи упоминалось неожиданное проявление Гитлером внимания к советскому полпреду А.Ф. Мерекалову на официальном приеме иностранных дипломатов в Берлине 12 января. С этого времени в донесениях американского посольства из Москвы все больше стало информации о политической стороне советско-германских отношений.
20 февраля А. Керк в очередной депеше в Госдепартамент писал, что советско-германские переговоры по экономическим вопросам, какой бы ограниченный характер они ни носили, учитывая антагонизм между правительствами Германии и СССР в прошлом, «едва ли могут быть отделены от соображений, включающих возможные политические последствия»{451}.
Предметом особенно тщательного изучения дипломатическим корпусом советской столицы стал доклад Сталина, сделанный 10 марта на XVIII съезде Коммунистической партии. Наибольшее внимание иностранных дипломатов привлекли его высказывания о советской внешней политике в отношении Германии.
Показательно, что первое донесение о речи Сталина, посланное в Вашингтон А. Керком, касалось реакции германского посольства в Москве. Немецкие дипломаты, подчеркивалось в сообщении, с удовлетворением восприняли речь, полагая, что она открывает путь к улучшению отношений между Германией и СССР{452}. В следующем донесении Керка, содержащем подробное изложение внешнеполитического раздела сталинской речи{453}, вновь обращалось внимание на положения, которые касались Германии.
Слова Сталина о стремлении стран Запада спровоцировать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» в сочетании со сформулированной им задачей советской внешней политики — «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»{454}, прокомментированы А. Керком так: это «дало повод для мнения, будто Советский Союз, судя по словам Сталина, публично провозгласил, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав»{455}. Несмотря на оговорки («дало повод», «будто»), сталинская мысль передана верно.
Но что означал в плане конкретном советский нейтралитет в случае войны Германии с Англией и Францией? Американский историк Р. Такер, автор биографии Сталина, следующим образом комментирует прогерманские высказывания в его докладе на партийном съезде: «Это поднимало вопрос о возможности переговоров о нейтралитете, что застраховало бы Гитлера от того, чего он опасался больше всего — войны на два фронта»{456}.
В дни партийного съезда в Москве Германия, в прямое нарушение Мюнхенского соглашения о международных гарантиях новых границ Чехословакии, оккупировала всю страну. Заранее располагая информацией о намерениях Гитлера (о чем было известно во всех европейских столицах), американская дипломатия старалась оценить возможные последствия нового акта агрессии Германии для ее отношений с Советским Союзом. В записи в дневнике главы европейского отдела Госдепартамента США Дж. Моффата за 14 марта (за день до вступления немецких танков в Прагу) ожидавшийся захват Чехословакии интерпретировался двояко. И как стремление Германии «обеспечить себе тыл на случай, если она решит двигаться на Запад…. Они (нацисты. — В. Н.) пока что поддерживают в состоянии неопределенности свой украинский маршрут в надежде, что смогут в обмен договориться с Советской Россией, сперва по линии торговой, а затем и по политической». И — второе — как «продолжение движения на Восток»{457}.
После выступления Сталина на съезде, по наблюдениям американских дипломатов в Москве, стремление советской стороны к налаживанию отношений с Германией получило новые подтверждения. В частности, в начале апреля А. Керк сообщал в Вашингтон о том, что в Советском Союзе, как на официальном уровне, так и на неофициальном, заметен «отход от демонстрации абсолютной враждебности, которая прежде была присуща отношениям с Германией»{458}.
Смещение М.М. Литвинова с поста народного комиссара иностранных дел СССР, объявленное через прессу в самом начале мая, посольство связало со сменой курса советской внешней политики. А. Керк сообщал в Госдепартамент: «Эта перемена может означать отход от принципа коллективной безопасности к установлению отношений с Германией в соответствии с указаниями, содержащимися в речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б). О чем свидетельствуют также неподтвержденные слухи, циркулирующие в последнее время в Москве, о некоем германском предложении советскому правительству, сделанном, по-видимому, чтобы нейтрализовать франко-британское влияние»{459}.
С переменами в советской внешней политике связывали американские дипломаты и последовавшую с приходом в НКИД СССР В.М. Молотова чистку его кадрового состава. Изменился, отметили в посольстве США, за очень небольшим исключением, почти весь штат наркомата иностранных дел{460}. Новый поверенный в делах США в СССР
С. Грамон (сменивший получившего назначение в Берлин А. Керка) писал государственному секретарю К. Хэллу, что налицо «очевидное стремление удалить из комиссариата по иностранным делам служащих, которые были тесно связаны с литвиновским руководством»{461}. «…Всех надо было менять… мне пришлось строго очень менять почти всю головку», — вспоминал В.М. Молотов о проведенной им чистке в НКИД СССР{462}.