с группой вдов подошла поближе к столу, поставленному у крыльца. Рядом сгруппировались инвалиды войны в старых, заплатанных шинелях, с самодельными костылями и палками.
Над дверью школы, рядом с заржавленным и облезлым образком Иисуса Христа, красовался новенький портрет генерала Деникина.
Крестьяне, искоса, с удивлением поглядывая на портрет, перебрасывались словами:
— Когда же это его, золотопогонника, втискали сюда, смотрите?
— Прямо как царь…
— Рядом с богом устроился.
— Держись, ребята!
— Тише! Шкуру сдерут…
— А, хрен им в зубы!..
Бабка Килина тоже разглядывала портрет бравого генерала.
— Невжели богу так угодно? — говорила она про себя. — Как же так? Народ сдирал им золотые плечи, совецька власть прогоняла их з земли, штоб больше не знущались над людьми, а воны опять явились… Так, смотри, и царь знову сядет, и старый прижим воротится к нам. Спаси нас бог…
Наконец к школе подошли дюжий мужик, сельский староста Илья Матюшин, щупленький, рябоватый полицейский пристав в голубой старинной шинели, прапорщик Кабашкин и высокий костлявый чиновник в темпо-зеленом френче, с длинным лицом и с большим носом, немного изогнутым в сторону.
Растолкав мужиков, они подошли к столу и остановились.
— Сейный господин есть Иван Никифорович Тучин. Они до нас в деревню от градоначальства приехали, — сказал староста.
— А по каким делам? — выкрикнул молодой крестьянин.
— Они до нас по разным делам, — пояснил староста.
— А от какой власти теперь? — поинтересовался кто-то из задних рядов. — От немецкого начальства приехали или еще от кого?
Тучин медленно поднялся, посморкался в клетчатый платок, молча вынул костлявыми пальцами из папки какую-то бумажку, выпрямился, окинул многозначительным и внимательным взглядом собравшихся.
Шум стал затихать.
— Так вот, милые мои друзья крестьяне! — начал он с подчеркнутой вежливостью. — Я член городской управы, и к вам я приехал по ее поручению. Я должен буду посетить ряд сел, чтоб информировать крестьян о положении дел в стране, о жизни в Крыму.
Тучин кратко изложил на своем «ученом», мало здесь кому понятном языке, о недавно закончившемся в Симферополе съезде губернских гласных и представителей городов, волостных, уездных земств, где было избрано новое, «демократическое» правительство во главе с Крымовым. Оратор все повышал голос, призывая поддержать Добровольческую армию и союзников — американцев, англичан и французов. Он представил союзников как силу, пришедшую в Россию для оказания помощи всему народу, и говорил, что союзники хотят скорее увидеть возрожденную единую Россию. Заканчивая речь, Тучин обернулся к портрету Деникина:
— Вот теперь наш русский главнокомандующий на юге России. Призываю вас всеми силами помогать Добровольческой армии и главнокомандующему — Антону Ивановичу Деникину.
Наступила тишина.
— Вот оно повернули-то как! — мрачно сказал кто-то среди толпы инвалидов.
Прапорщик Кабашкин поднял голову и посмотрел туда, где раздался этот голос.
— Да, повернули! — задумчиво проговорил высокий, широкоплечий мужик в меховой жилетке, стоявший у стены недалеко от стола.
Покусывая зубами свои рыжеватые, прокопченные табаком усы, он шагнул к столу и заявил:
— Ваше правительство и генерал Деникин не нашего поля ягоды. Да, не нашего! И съезд не наш. Не признаем мы вашу эту шайку-лейку. Мы, мужики, признаем только советскую власть. Вот и весь сказ!
И мужик медленной походкой отошел к стенке и начал сворачивать козью ножку. Толпа крестьян задвигалась и зашумела:
— Верно!
— Правильно, Онуфриев!
— Это по-нашему…
— Дайте слово сказать!..
Староста расставил руки и, поглядывая на прапорщика и на ошеломленного пристава, повторял:
— Мужики! Крестьяне! Тише! Довольно! Это смутьян… не слушайте его!
Один солдат, с култышкой вместо правой руки, подскочил к столу и стал с обидой выкрикивать докладчику:
— Ишь они, паразиты, акул иноземного империализма в союз себе потребовали! Это что ж, скорей чтоб задушить свободу, а? Поди, как вы тут нам размазываете: мол, всему народу пришли союзники помочь! Это вы бабушке своей скажите! Народ вон секут! Расстреливают!.. Помогать они идут буржуям, помещикам и офицерам-золотопогонникам. Вон Цыценке право дали. Пускает кровь из народа…
Гул одобрения прошел по толпе:
— Молодец! Режь им правду в глаза!
— Ишь появились тут лакеи буржуев!
— Грабители!..
Пристав нетерпеливо поднялся со стула.
— Тише, тише! — промычал он протяжно. — Требую порядок! Слышите?
Большой нос оратора заалел.
— Граждане! — с какой-то неловкостью снова начал он, — Вы не понимаете…
— Або ж вы не понимаете нас… — заговорила вдруг бабка Килина, прервав оратора. Она приподнялась и, сдвинув на затылок потертый, как тряпка, платок, продолжала: — Вы не думайте, що мужик беспонятливый. Эге, вин добре усе понимае. Знае одно: що йому не треба над собою господ, що йому потрiбна полная слобода и бесплатна земля. И щоб беспременно була йому совецька власть, а не власть помещика! Потом, вашего Денику этого к бесу! — она показала рукой на портрет. — Эге ж! К бесу в пэкло його, бо вин, супостат, як я бачу, тягне сюда, до нас, увесь старый прижим. Ей-богу, голубчики, тягне!
Снова поднялся шум:
— Это верно, бабушка!
— Крой их, Килина!..
Пристав и прапорщик Кабашкин затопали на мужиков.
— Запрещаю политические разговоры! — угрожающе выкрикнул пристав, топорща свои острые усы. — Слышите, запрещаю! — И он, устремив глаза на бабку Килину, прибавил: — А ты, старуха, что там городишь?
— Не дывысь так на мэнэ, я тэбэ не боюся, — сказала старуха, энергично взмахивая костлявой рукой. — Я кажу то, що у мэнэ на сердце лежить. Правду кажу! А як що вам не по носу, то провалюйте видсиль з богом!
Кабашкин насторожился, украдкой озирался по сторонам.
— Бросай, мужики, это пустое собрание, — предложил огромный седобородый старик. — Пойдем по своим делам, а то обед на дворе. К Цыценко надо идти.
Один инвалид подскочил к столу, схватил шляпу члена управы и, озорно нахлобучив на него, скомандовал:
— Марш отсюда, господин! Передай там своему Деникину, что мы поможем ему, пусть держит пошире карман! Ха-ха-ха!
— Точно, Семка!
— Пусть сами поддержат свои штаны!
Член управы покраснел, схватил со стола папку и, пробиваясь сквозь встревоженную, шумную толпу, пробормотал:
— Глупцы! Глупцы!.. Вы заблудились…
Пристав и прапорщик Кабашкин следовали за Тучиным и бросали на мужиков злые, угрожающие взгляды.
А вслед им неслись голоса:
— Ну, ну, проваливайте!.. Защитники!..
Пробравшись сквозь первые ряды, Кабашкин вдруг осмелел и заорал своим тонким, неистовым голосом:
— Солдаты, сюда! Ко мне!
— Эй! Твои солдаты в зажиме… не вылезть им!
Один мирный старичок посоветовал:
— Вы лучше, милые, уходите по-хорошему. Мы никакой силы к вам не применяем и заявляем вам: вы нам не нужны, и уходите с богом. А ежели что… тогда не гневайтесь! Народ у нас смелый!
Кабашкин и пристав разом выхватили револьверы и рванулись к толпе, окружавшей у двери четырех солдат.
— Охолоньте! Э-э, какие горячие! Вы