аресте. Он был составлен по всей форме и подписан Фонтанжем. Но не может же регент совершить настолько идиотский поступок совсем уж без причины! Или причина была — и заключалась в пророчестве Лотрейн?
***
Фонтанж надел амулет с опаской — он не очень любил носить на себе ведьминские штучки, тем более что Лотрейн, получив от него просьбу о помощи, ясно дала понять, насколько ей не нравятся столь бесполезные союзники. Однако выхода не было — граф не представлял, как своими силами проникнуть в кабинет регента. Он повернул по часовой стрелке резной круг в медальоне, взглянул в зеркало и убедился, что стал невидим.
Фонтаж замер у двери. Герцог, посол и капитан герцогских полков, что-то обсуждая между собой, приближались к кабинету. Амальский солдат распахнул створки дверей, и граф, затаив дыхание, первым юркнул внутрь. Его комплекция совершенно не позволяла таких фокусов! Да еще рядом с дышащей в затылок стражей!
Но, по счастью, его не заметили. Небольшой зал для совещаний перед кабинетом кое-как отмыли от крови невинных жертв, вымели осколки стекла и пули, но графу здесь все равно было не по себе. К тому же амулет обеспечивал невидимость, а не неслышимость, но телосложение не позволяло Фонтанжу порхать над паркетом, словно фея. Потея от усилий, он подкрался к кабинету, дернул дверную ручку… заперто. Ключ от этого замка всегда был у фон Тешена в кармане, и граф облизнул губы. Неужели ради цели придется опуститься до работы карманника! Однако регент избавил главу Секрета короля от такого позора — пока капитан Вайс и посол фон Линденгардт рассматривали карту северной Далары, фон Тешен отпер замок и вошел в кабинет. Фонтанж втянул живот и с трудом успел втиснуться в щель между закрывающейся дверью и косяком. Несколько пуговиц с его камзола оторвались и заскакали по полу.
— Кто здесь? — резко спросил регент. Граф застыл, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Фон Тешен, сжав пистолет, обшарил кабинет подозрительным взором, но, слава Богу, амулет не подвел. Регент открыл ящик стола, убрал в него несколько писем, взял какую-то депешу и вышел. Граф прислушался к скрипу ключа в замке и постарался не думать о том, как он отсюда выберется.
Глава Секрета Короля был уверен, что эдициум хранится в сейфе, а потому сразу же приступил к делу. Сейф, принадлежавший еще прадеду Филиппа Несчастливого, был создан ведьмами из Ре. А потому Лотрейн без особый усилий отыскала в хранилище обители форму для изготовления ключа-амулета. По слухам, он открывался, лишь узнав королевскую кровь, так что рука Фонтанжа слегка дрожала, когда он прикладывал фигурный ключ к пластине в дверце.
Граф нашел эдициум без труда, но искушение оказалось слишком велико: подменив документ, он принялся просматривать остальные бумаги. Увы, он не смог бы их скопировать, поэтому просто жадно читал: Фонтанж не говорил по-амальски, но выучил письменный язык, так что вскоре положение регента для него открылось с неожиданной стороны. Фонтанж в глубине души всегда удивлялся тому, что Август фон Тешен не призвал на помощь армию Людвига. Но король Амалы предпочитал потерять даларский северо-восток, лишь бы избавиться от младшего брата — в помощи военной и финансовой фон Тешену раз за разом отказывали.
А вот король Эстанты Фердинанд любезно соглашался отказать регенту помощь — но только в обмен на территорию южной Далары и брак ее величества Марии Ангелины с Карлосом де Альгава. Тем самым Фердинанд без всякого изящества намекал регенту, что считает младенца-короля обычным бастардом. Что же до письма короля Инисара, то Джеймс, видимо, писал его в привычном пьяном угаре — и прямо требовал, чтоб фон Тешен освободил для него трон, да поживей.
Наконец Фонтанж добрался до тонкой сафьяновой папки, открыл — и обомлел. Там лежала запись пророчества, и он узнал почерк Лотрейн. Этого граф уже не мог так оставить — он схватил карандаш и бумагу и принялся торопливо переписывать текст, чутко прислушиваясь к голосам за дверью. Едва он закончил с копированием, как, к своему изумлению, различил еще и голос Солерна. Амальцы перешли на даларский; граф рискнул приблизиться к двери и прижался к ней ухом.
— Поэтому я намерен спрятать королеву и ее сына в Бернардене, а вы обеспечите их безопасность, — заявил регент, и вопль посла заглушил бешено заколотившееся сердце Фонтанжа. Не может быть! Никто не может свихнуться настолько, чтобы… неужели наконец появилась та возможность, которой требовал от него герцог де Фриенн? Или…
Граф обернулся к сейфу, окинул взглядом письма королей и послов. Или же эту возможность следует продать подороже?
***
Солерн, мрачный, как туча, ехал рядом с каретой. Ее окружал эскорт гвардейцев, которые после свирепой речи Турвеля насчет недостойной дворян трусости, вновь нашли в себе отвагу и мужество. От солдат Вайса Ги отказался — он и думать не хотел, что сделают байольцы, едва увидев ненавистные мундиры. Николетти сидел в карете вместе с узницей и удерживал вокруг отряда кольцо отпугивающего ореола.
Дознаватель вытащил из кобуры пистолет и положил поперек седла. На соседних улицах, в домах вокруг, впереди и позади постоянно слышались приглушенные голоса, возгласы, шорохи и топот ног. Словно в кошмарном сне, когда бредешь посреди серого темного лабиринта и все время слышишь за стеной шаги и голоса, но никак не можешь убежать.
Они выбрали объездной путь, потому что короткой дорогой через Мост Невинных до Бернардена было не добраться. Толпа горожан все росла и росла, заполняя все улицы от Площади Роз до моста.
Солерн уже различил слабый плеск волн Байи (вчера потеплело, и ледок на реке растаял), как вдруг впереди на улицу вырвались человек тридцать. Это были вооруженные горожане, явно не сообразившие сходу, как они сюда попали и почему сбились со своего пути. Они заозирались по сторонам, увидели эскорт королевы и замерли.
— Не стрелять! — хрипло цыкнул Солерн на гвардию. Сила внушения Николетти была еще достаточно велика: байольцы не приближались, скорее испуганно, чем злобно, глядя на тюремную карету и отряд из тридцати дворян-гвардейцев. Только один из горожан неуверенно показал на дознавателя и что-то прошептал.
— Дорогу, — громко произнес Ги. — Узник короля, конвой в Бернарден.
Байольцы сбились плотнее.
— Мы вам не мешаем, вы — нам, — продолжил Солерн, едва веря, что умасливает горожан,