Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Из-за неё ревёшь?
Она отвернулась, вытерла слёзы.
— Не реви, — посоветовал он.
— Ладно, — сказала она как будто сердито. — Пошли.
— Заниматься?
— А то что же? Сегодня контрольная.
До самых уроков в школе они занимались алгеброй.
Контрольная прошла хорошо. Правда, Лёня сдал свой листок одним из последних, но все примеры решил правильно. Аня сильно волновалась за него и нарочно долго оставалась в классе, даже Павел Степанович заметил:
— Что же ты, Смирнова, сидишь?
Тогда она вышла, но беспрерывно заглядывала в класс. А на перемене упросила Павла Степановича просмотреть контрольную Галкина и успокоилась лишь после того, как учитель, добродушно посмеиваясь, сообщил:
— Хорошо написал твой друг! Тройку за четверть выведу.
Эмма Жаркова сразу подхватила слова «твой друг» и зашепталась с соседками, ехидно поглядывая на Лёню с Аней.
Аня на это не обратила внимания, а Лёне сделалось неприятно. «Тоже ещё ехидничает!» Правда, он сам когда-то с презрением отзывался о писклях-визглях, но ведь Анька Смирнова не пискля и не визгля!
И, назло Эммке Жарковой, он встал рядом с Аней и громко заговорил с ней.
После уроков Жаркова снова показала себя. Звено собралось к Елене Максимовне — приглашать её на сбор, а Эмма заявила, что не пойдет с ребятами.
— Я не могу, я занята!
Девочки возмутились:
— На танцульки к Зойке ходить не занята, а со звеном — занята.
Эмма завертелась юлой.
— Кому что нравится. Мне — к Зойке, а вот Смирновой, например, — к Галкину поближе!
Тут уж все окончательно на неё рассердились и пообещали пожаловаться вожатому.
Эммка мгновенно притихла. Лёня даже удивился, отчего она так испугалась.
А Володя, едва ему обо всём сообщили, сразу обратился к Жарковой:
— Как тебе не стыдно, Эмма! Хорошую дружбу ты высмеиваешь, а сама… Расскажи-ка ребятам, где я тебя вчера видел?
Но Эммка молчала, красная от смущения.
— Иду я вчера по главному проспекту, — продолжал Володя, — а навстречу мне шумная компания — ребята чуть ли не взрослые, с такими вот чубами, развязные, курят, какая-то кудрявая девица хохочет на всю улицу, вести себя не умеет… И с ними наша Жаркова. Полюбуйтесь на неё. Пионерский галстук сняла — наверное, стыдно с ним идти по улице — и тоже что-то выкрикивает, прохожих толкает, взрослую из себя корчит. Глядеть противно! И что, спрашивается, связывает её с теми ребятами? Что?
Лёня подумал, что с Аней Смирновой его связывает очень многое: и сидят они за одной партой, и занимаются у неё вместе, и на сбор с дедушкой она его позвала. А сейчас пойдут к Елене Максимовне…
И он нарочно погромче крикнул:
— А ну, пошли, пошли, ребята, познакомлю вас с соседкой!
Весёлой ватагой направились из школы, и Эмма Жаркова со всеми. Свернув на Рабочую, недалеко от дома Лёня увидел Елену Максимовну. Она тоже спешила домой, уставив очки в землю и крепко зажав под мышкой пачку книг. Почти у подъезда они столкнулись. Елена Максимовна хотела проскользнуть мимо, но Лёня окликнул ее:
— Елена Максимовна! Вот наши ребята к вам!
Она остановилась, оглядела всех по очереди и, словно освобождаясь от какой-то мысли, которой до сих пор была занята, заулыбалась:
— Пожалуйста, пожалуйста.
Шустро, совсем по-молодому она проскочила вперед и стала отпирать дверь в квартиру. Но расхлябанный замок никак не хотел отпираться.
— Дайте я, — протиснулся к Елене Максимовне Возжов и тоже начал ковыряться.
— Да он у нас так, пошаливает, — заметила Елена Максимовна.
Лёня испугался, как бы она не проговорилась, сколько было из-за этого замка разговоров, но ребята сами взяли Галкина в оборот.
— Пусть Галкин открывает! — предложил Зайцев.
— Не может починить, что ли? — возмутилась Гусева.
— Хозяин тоже называется!
Наконец Возжов широко распахнул дверь и с шутливым расшаркиванием отступил в сторону:
— Милости прошу!
Все вошли вслед за Еленой Максимовной в комнату, там она рассадила кого где и стала знакомиться. Потом Маша Гусева от имени отряда передала Елене Максимовне приглашение на сбор. А Эдик Зайцев принялся расспрашивать Елену Максимовну про её работу, и она сообщила, что пишет книгу воспоминаний — книга будет скоро издана, а пока отрывки из неё печатаются в местной газете.
Елена Максимовна показала длинные узенькие полоски бумаги — гранки. Буквы были отпечатаны только на одной стороне гранок, обратная сторона их была чистой. Завтра в газете поместят статью Елены Максимовны о революционном движении в Сибири. За этими гранками Елена Максимовна и ходила сейчас в редакцию, чтобы просмотреть их перед печатью.
Ребята с интересом разглядывали гранки. Внизу стояли фамилия Елены Максимовны и слова: «Член КПСС с 1915 года».
Елена Максимовна сказала, что вечером шестого ноября она идёт на торжественное заседание в Оперный театр — ей уже прислали билет, а пятого ноября и шестого утром она свободна и с удовольствием побеседует с ребятами обо всём, что их интересует.
Ребята договаривались, когда лучше провести сбор, а Лёня тихонечко выбрался в коридор, шмыгнул к себе и, отыскав в тумбочке среди всяких железок отвёртку, прокрался к двери.
Но едва он прикоснулся отвёрткой к замку, дверь от Елены Максимовны открылась и в коридор вышла Аня.
— Починить решил? — без всякого удивления спросила она.
— Да надо вот…
— А ты потом. Сейчас Зайцев фотографировать всех хочет. Пошли.
— Аня! Аня! — донеслось из комнаты Елены Максимовны.
— Где же вы? — раздался голос Зайцева, и сам Зайцев с аппаратом в руках тоже выглянул в коридор. — Ого! — Он увидел, как Лёня подкручивает шурупы. — Срочный ремонт?
Он приблизился с (аппаратом, у которого уже был снят колпачок с объектива, и пощупал замок.
— Так не пойдёт, — покачал он головой. — Тут капитально требуется. Эти винтики уже не помогут. Видишь, как ёрзают, — гнёзда износились. Всё надо снимать.
— Фотограф, фотограф! — закричали нетерпеливо из комнаты. — Сам пропал!
— Пошли! — махнул рукой Зайцев и бросился в комнату.
Ребята уже сгрудились напротив окна, посадив в центре Елену Максимовну. Лёня и Аня пристроились сбоку.
— Внимание! — Эдик начал наводить аппарат.
— Моргать можно? — спросил Возжов.
— А я вам скажу, — вскочила со стула Маша, размахивая руками.
Эдик щелкнул затвором.
— Снял? — у Гусевой округлились глаза. — Я же махала.
— Ничего. Так и напишем: Маша Гусева зовет Елену Максимовну на отрядный сбор!
Все засмеялись.
Провожая ребят, Елена Максимовна приглашала:
— Ещё заходите.
— Обязательно придём, — заявили девочки. — Мы вам по хозяйству поможем!
— Небольшое у меня хозяйство, — улыбнулась Елена Максимовна.
— Всё равно!
— До свиданья, до свиданья!
В квартире стало необычайно тихо.
— Хорошие у вас ребята, — похвалила Елена Максимовна.
— Хорошие, — согласился Леня.
— А ты что здесь стоишь?
— Да вот…
— А-а-а… Ну-ну, — кивнула она и ушла к себе.
А Лёня продолжал стоять, глядя на замок. Правильно сказал Зайцев: надо всё делать капитально!
И он принялся отвёртывать шурупы.
Он возился с замком долго — разобрал, прочистил, смазал, даже спилил пластинку, которая оказалась слишком большой, потому что стёрлась в этом месте исщеплённая шурупами дверь.
Зажав пластину коленями на углу табуретки, он с силой водил по ней стареньким напильником.
В школе на уроке труда любой миллиметр железа срезался быстро. А сейчас приходилось изрядно попыхтеть. Но почему-то никогда прежде, держа в руках самый первоклассный инструмент, не испытывал Лёня такого удовольствия, как сейчас.
С таким же упоением он недавно строгал у Возжова рейки. Но дерево легко поддавалось, и, скручиваясь, быстро ползла из рубанка, как живая, смолянисто-пахучая длинная лента стружки. И рубанок пел басовито-уверенно: «Вжик! Вжик!»
А сейчас напильник тоненько верещал, словно указывая, где ещё надо провести по пластинке: «Вз, вз! Здесь, здесь!»
И опилки едва сыпались невидимой струйкой, почти не увеличивая серый налёт на краю табуретки. Но Лёню захватил азарт: «Спилю, спилю! Осилю!»
«Вз! Ещё здесь! Вз! Готово!
Теперь берём, приставляем. Подходит! Даёшь шурупы! Привинчивай! Ага! Дверь захлопнута!
Ключ повёрнут! Ура!»
Измазанный, растрёпанный, но очень довольный, Лёня стоял и хлопал дверью.
— Что такое? Что? — выглянула обеспокоенная Елена Максимовна.
И он, сияя улыбкой, ответил ей:
— Замок починен, Елена Максимовна, капитально!
Глава 37. Цена — рубль сорок
К утру выпал снег. Он лежал на земле, на крышах домов и на ветках деревьев изумительно чистый, ослепляющий белизной. Сквозь стекло окон как будто чувствовалась холодная свежесть исходящая от него. Сибирская зима!