Глава 12
Стремление к осознанности
Цель жизни – просто жить, а жить – значит осознавать. Радостно, пьяно, невозмутимо, божественно.
Генри Миллер
Придя в себя, я услышал крик Кевина: «Брендон, выбирайся из машины! Вылезай немедленно!»
Сидя на переднем пассажирском сиденье, я огляделся по сторонам. Кевин был зажат между рулем и водительским креслом и кричал, отчаянно пытаясь выбраться наружу через разбитое стекло. Его лицо заливала кровь.
Мы вошли в крутой поворот на скорости 137 километров в час. В США это место было бы заранее обозначено ярко-желтой светоотражающей стрелкой-предупреждением: впереди опасный изгиб дороги, лучше сбросить скорость. Но мы находились в Доминикане, на совершенно новом шоссе. Ни одного дорожного знака. Этот поворот решительно задал новое направление нашей жизни.
Тогда поездка казалась мне благословением свыше. Уже несколько месяцев я пребывал в депрессии и эмоциональной коме из-за того, что расстался с девушкой, с первой настоящей любовью в моей жизни. Мне стукнуло всего девятнадцать, а жизнь казалась оконченной; я чувствовал себя полностью опустошенным. Мы учились в старшей школе, были влюблены друг в друга и мечтали в один прекрасный день пожениться. Но, поступив в колледж, та, кого я так любил, открыла для себя парней и пиво. Я недооценил серьезности ее нового увлечения, и она стала мне изменять. Это было отвратительно.
Разочарование оказалось таким сильным, что я не раздумывал ни минуты, когда подвернулась возможность провести летние каникулы на другом конце света, в Доминиканской Республике. Просто уехать из города, чтобы спрятаться от горя и депрессии, мне было мало – я стремился покинуть страну.
Так я очутился в Доминикане. С моим давним другом Кевином мы помогали знакомому бизнесмену, продававшему оборудование для грузовиков. Однажды нам пришлось возвращаться от клиента около полуночи. Стояла жаркая, душная карибская ночь. Окна машины были открыты, по радио звучала песня Life is a Highway Тома Кокрейна. Мы мчались по дороге, оставляя позади темную стену джунглей, влажный воздух бил в лицо, и я чувствовал, как депрессия отступает. Тяжесть одиночества и грусти улетучивалась со скоростью звука. Я закрыл глаза и самозабвенно горланил звучащую по радио песню.
А потом Кевин закричал: «Господи! Брендон, держись!»
Я открыл глаза и увидел, как свет фар теряет дорогу и растворяется в темноте…
Кевин вцепился в руль и крутанул его вправо, отчаянно пытаясь вписаться в поворот. Слишком поздно! Машину занесло, и мы вылетели с шоссе. В голове мелькнуло: «О Боже, я не готов!» Мне уже не казалось, что я многое в жизни повидал. И это ощущение, как ни странно, было очень четким и продолжительным. Мы летели, и чувство опасности замедляло восприятие времени. Нас несло в пасть смерти, а у меня в голове крутился один, самый важный вопрос: Жил ли я полноценно?
Вылетев с дороги, машина чиркнула колесами по невысокой насыпи. Мы взмыли в воздух, и я почувствовал, как ремень безопасности крепко прижимает меня к креслу. Потом появилось странное ощущение невесомости и полет – полет…
Я закрыл глаза, и передо мной предстала совершенно ясная картина. Причем неожиданная. Я мог бы предположить, что, как показывают в кино, передо мной стремительно пронесутся все события моей жизни, и я увижу себя в детстве… Однако себя я не видел. Маленького Брендона там не было.
Но зато я увидел их. Моя семья и друзья – вот кто стоял передо мной. Вот они собрались в нашей гостиной и поют вокруг праздничного торта. Мой двенадцатый день рождения. Я вижу слезы счастья в маминых глазах, она с удовольствием поет глупую песенку, которой сопровождаются все дни рождения в нашем доме…
Затем другая сцена. Моя сестра качается на качелях на детской площадке. Наши взгляды встречаются, и сестра улыбается мне своей чудесной широкой улыбкой…
Все новые и новые эпизоды. Моя в общем-то короткая жизнь пробегает перед глазами. В каждой сцене – те, кого люблю. Я не вижу в этих эпизодах себя, но от этого они не кажутся менее реальными, при этом я чувствую, что лечу по воздуху, как в замедленной съемке. Думаю о тех, кто мне дорог и кому будет меня недоставать. Накатывает волна глубочайшего сожаления: Любил ли я открыто?
Автомобиль с сокрушительной силой врезается в землю, и я теряю сознание…
Придя в себя, я услышал, как Кевин кричит, чтобы я вылезал из машины.
Я повернулся, чтобы посмотреть на друга. Он был придавлен рулем и орал на меня, пытаясь выбраться наружу через разбитое стекло.
Кевин обернулся, и я увидел огромную рану на его голове; все лицо было залито кровью. «Брендон, вылезай!» Он протискивался через покореженный проем окна, в голосе звучала паника.
Я не знал, есть ли у нас шансы, сколько времени осталось до взрыва. Но тон Кевина говорил о многом. В поисках выхода я посмотрел направо – рама пассажирского окна оказалась смятой. Машину буквально расплющило от удара. Единственным выходом была узкая щель прямо передо мной – все что осталось от лобового стекла.
Я протиснулся в нее, расцарапывая руки, ноги, живот, и оказался на помятом белом капоте. Я видел, как из меня струится кровь, стекая по ногам и обуви прямо на искореженный металл. Я был потрясен и плохо понимал, что все это происходит со мной. Жизнь покидала меня капля за каплей, очень медленно, и, когда я впервые понял, что она может окончиться, стало очень страшно. Я ощутил слабый, словно испуганный прилив сил, и попытался осознать случившееся. Это далось нелегко, и я зарыдал. Что я успел сделать?
В глазах потемнело, я почувствовал, что снова теряю сознание, и решил, что это конец.
Из состояния транса меня вывел яркий блеск на смятом капоте. Это в крови, разлитой по искореженной машине, сверкая, отражался свет. Подняв голову, я увидел потрясающую полную луну на темном небе. Просто невероятная картина – никогда раньше я не видел такой луны! Очень близкая, огромная, яркая, красивая. Я почувствовал, что ничто больше не связывает меня с руинами моей жизни – только с небесами и волнами синего света, струящимися по ночному небу. Не осталось ни боли, ни ощущений – ничего, кроме полной тишины… Этот момент я запомню на всю жизнь. А затем меня охватило чувство сосредоточенности. Но оно не пришло извне – никогда раньше я не был до такой степени собой.
В тело вернулась уверенность, и меня накрыла волна огромной благодарности, чувство признательности за то, что я жив… До сих пор не могу подобрать слов, чтобы описать всю гамму испытанных тогда чувств! Казалось, Господь снизошел ко мне, утешил и вручил золотой билет на еще одну жизнь. «Бери, дитя Мое! Ты снова живешь, можешь любить и делать нечто важное. Иди и действуй, потому что теперь ты знаешь: время уходит».
Помню, как в ту ночь поднял голову к небу, с благодарностью принимая этот дар. Спасибо. Спасибо. Я буду достоин его. В моей жизни появилось ни с чем не сравнимое чувство признательности, которое не покидает меня до сих пор. В глазах стояли слезы радости. И впервые за многие месяцы запела моя душа.
* * *
После аварии прошло уже шестнадцать лет, а я до сих пор каждый день чувствую величайшую благодарность за то, что нам с Кевином достался в жизни «золотой билет» – второй шанс. Мы оба живы, и у нас все хорошо. Я часто думаю о той аварии, и сейчас, годы спустя, понимаю, что она полностью изменила мою жизнь. Всего за несколько минут я погрузился в глубины своего сознания, в мысли о своей человеческой сущности, а через считаные секунды поднялся над физическими ощущениями и соединился с иным сознанием – глобальным, не знающим ни боли, ни границ. Мое сознание изменилось, полностью поменялись мои представления о жизненных ценностях, и я решил сделать все для того, чтобы жизнь моя обрела смысл. Прикоснувшись к высшему сознанию, впервые в жизни познав и ощутив существующую вне меня силу, я понял, что автокатастрофа помогла мне на собственном опыте почувствовать два основных начала, которые философы, психологи, нейрофизиологи и искатели смысла вкладывают в слово «сознание».
С точки зрения науки, сознание приравнивается к разуму, то есть к человеческой способности к мышлению и самоосознаванию. Я мыслю, значит, я существую – квинтэссенция этого подхода. Нейрофизиология изучает психическую деятельность, пытаясь найти то, что определяет наше самосознание и формирует разум как единое целое. Нейрофизиолог Антонио Дамасио в своей книге The Feeling of What Happens: Body and Emotion in the Making of Consciousness («Чувство происходящего: роль тела и эмоций в ощущении сознания») называет сознание «осведомленностью организма о собственном я и об окружающей среде». Такое представление об осознании своего внешнего и внутреннего мира, испытываемое главным образом благодаря ощущениям, представляет собой подход, который лучше всего определяется выражением «мыслительное сознание».