– Арабское колесо, – поправила я, думая о теории, которую Томас вчера подбросил насчет несовершенств папиного английского. Он сказал, папа нарочно пытается говорить как иностранец, чтобы сохранить частичку своей родины. Теперь, когда я знаю, что они планировали жить иначе, мне кажется, причина в другом. Это папин способ не признавать, что это все по-настоящему.
Что он до сих пор торчит здесь – две голубые полоски и семнадцать лет спустя. Бабушка с дедушкой просили его вернуться в Германию и даже поселиться у них. На Рождество из-за этого произошла ссора – повышенные тона и закрытые двери. Может, теперь он и вернется. Через полтора месяца мне исполнится восемнадцать. Через год в это время я буду собирать вещи для переезда в университет, и папа будет свободен.
Словно прочитав мои мысли, папа вдруг сказал:
– Найн. Хоть сто лет пройдет. Я ни о чем не жалею.
Он поглядел на меня с такой любовью и так серьезно, что мне стало неловко. Хоть бы он этого не говорил. Мама умерла, Грей умер. Папа застрял здесь, и это моя вина. Меня вообще не планировали. Ведь любому видно – я в семье как чужая.
Наверняка существует вариант реальности, где я вообще не рождалась.
Еще один тоннель во времени, и я рехнусь. Я зажала уши. Накатила тошнота, пульсирующая боль в голове стала нестерпимой.
– Повеселись сегодня, – сказал папа. – А я здесь посижу. Не знаю, что творилось с тобой весь год, Liebling, но сейчас я счастлив видеть, что ты влюблена. Это гут. Как можно этому не радоваться?
Получается, разговор у нас не о сексе, а о любви. Я разглядывала свои пальцы. Жаль, что папа не поговорил со мной прошлым летом. Жаль, что мамы нет рядом.
Я уже знала достаточно, чтобы с Джейсоном пользоваться презервативами, но мне не хватило опыта, чтобы не влюбиться в него.
Разве любовь – это не прекрасно?
Хороший вопрос.
* * *
Принцип Готти Г. Оппенгеймер, версия 6.0. Меня не должно было быть в этом мире. От меня одни неприятности, и очередной тоннель во времени покажет их масштаб, если я это не остановлю.
Когда моя смена закончилась, папа остался в «Книжном амбаре», сказав, что заглянет на вечеринку попозже. Мрак следовал за мной по пятам, пока я нехотя тащилась домой длинной дорогой – через поля, мимо тюков сена, соображая, как починить время и что является противоположностью скорби.
По дороге я написала Томасу: «Встретимся на кладбище перед вечеринкой?»
Он ждал меня между деревом и стеной. Несколько секунд я смотрела на него, не понимая, как это его не будет рядом через три недели, как это мы никогда не увидимся снова. На какой еще дурацкой планете такое возможно?
– Не выдерживаешь хаос в одиночку? – спросил Томас, когда я присела рядом. Он взял мою руку в свои и положил себе на колени. Он прав: что бы между нами ни происходило, дружба останется.
– Типа того, – помрачнела я. Голова болела до сих пор. Что, интересно, сталось с бутылками, где Грей держал свои народные средства? Мне бы сейчас не помешало. – А ты?
– Я, э-э… – Он в замешательстве почесал голову. – Готовься, что твой мозг взорвется, но я уже не прежний Микеланджело.
– Чего?
– Тусовщик, – пояснил он. До меня все равно не дошло. – Я крутой, но грубый, как Рафаэль. Постой, ты что, не смотрела «Черепашек-ниндзя»?! Борцы со злом? Обязательно надо провести вам ай-фай, а то у тебя гигантские пробелы в поп-культуре… А еще мы сможем общаться по Скайпу, когда я перееду, – лукаво добавил он.
– Я тоже не особо того по вечеринкам, – сказала я в ответ на этот треп, поколебалась и положила голову ему на плечо. Томас сел иначе, обняв меня за спину. Я сонно добавила: – Может, мне по душе пригороды.
– Проколоть воздушные шары, украсть торт…
– Печь торты, – поправила я. В шее что-то щелкнуло, когда я повернула голову: – Как там твой крокет, получился?
– Крокембуш, – поправил Томас. – По-моему, Неда понесло куда-то не туда – это же вечеринка в честь Грея, поэтому я сделал торт «Черный лес».
Вишневый «Шварцвальд», любимый торт деда.
«Лучший выбор, который сделала твоя мать, – всегда говорил он, – это привезти сюда кусочек Германии».
Ни разу не видела, чтобы Грей ел этот торт, – и его не приходилось потом отмывать из шланга.
– Спасибо.
Легонько, будто чувствуя, что голова у меня готова лопнуть, или не зная, простила я его за Манчестер или нет, Томас поцеловал меня в макушку. Я погружаюсь в его дружбу, как в мягкость пухлого дивана, но так я упускаю суть всего лета. Грей бы меня убил. Во всех дневниках с их взрывами пионов и волшебными козлами, всей своей жизнью он призывал идти на риск. Жить дерзко. Сказать «да».
Мысль пронеслась в голове кометой: вот как остановить появление тоннелей! Вот что является противоположностью скорби – любовь!
Не раздумывая, я извернулась поцеловать Томаса – и мы здорово стукнулись головами. Треск был оглушительный, из глаз чуть звезды не посыпались (ничего космического, только зверски больно).
– Оу, – Томас потер подбородок, с беспокойством глядя на меня. – Ты в порядке? Хотя что тебе сделается, у тебя же череп из бетона.
– У меня? – Я ткнула его под ребро: – Да ты уже дважды нанес мне травму своим подбородком!
Выпрямив пальцы, я попыталась прочитать его по Брайлю, смяв кардан. Как прикажете быть лучшими друзьями с человеком, когда между вами проляжет сто восемьдесят миль?
– В третий раз – это уже любовь? – сказал Томас, выпятив подбородок.
Еще смеясь, мы начали целоваться – беспорядочно, неуклюже и счастливо. Ошеломленные, улыбающиеся и робкие, мы ощупью искали дорогу друг к другу. Я и не знала, что это бывает вот так.
– Готов выдержать дет-метал? – спросила я, когда наконец смогла заговорить.
* * *
Целуясь на ходу, спотыкаясь и держась за руки, мы прошли двести ярдов до дома. Вечеринка уже была в разгаре. Мы спрятались за греевским «жуком»-«Фольксвагеном» – капот вибрировал от грохота. Кожа у меня тоже вибрирует: я пульсирую от поцелуя Томаса, от откровений папы, от того, что готовится. Голова снова начала болеть. Я не могу отпустить руку Томаса: она привязывает меня к реальности.
– Есть ли возможность, – прокричал он мне на ухо, – незаметно пройти в твою комнату?
Эх, если бы! Насколько мне видно сад, праздник вообще ни на волос не походил на вечеринки Грея. Во-первых, нет никого в тогах. Во-вторых, оргии а-ля Грей были примерно такие: «Не правда ли, эти чайные свечки повсюду очень романти… Упс, я нечаянно поджег рододендрон!» Сотни разноцветных шаров – я даже немного ожидала увидеть папу парящим среди них – неискренне уверяли, что всем страшно весело, но на поверку это всего лишь отрываются Нед и его приятели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});